Герхард Хольц-Баумерт - Злоключения озорника Страница 6

— Да что же вы наделали! Вы же пьяные все!

Мы опять давай хохотать. И до чего здорово получалось у нас!

— Откуда вы вино достали? — закричала мама Бруно, усадив нас всех на диван. — И кто всё это придумал?

— Мама… — начал Бруно. Он всё не мог перестать смеяться. — Мама, ты себе представить не можешь… до чего это весело!

— Весело? Сейчас я вам покажу веселье!

Она сказала это так строго и сердито, что мы сразу перестали смеяться.

Тогда Бруно решил ей всё объяснить:

— Мам, послушай, что я тебе скажу…

Но она не дала ему говорить:

— Бруно, сейчас же скажи мне, кто вас научил пить вино!

Бруно хотел ей объяснить, что мы пили не вино, а газировку и что пьяные мы только понарошку, но она не давала ему сказать, сердилась всё больше и только повторяла:

— Говори правду, Бруно! Кто вас научил?

Тогда он ткнул в меня пальцем и сказал:

— Циттербаке.

Мама Бруно вздохнула с облегчением:

— Ну конечно! Мой Бруно никогда бы себе этого не позволил.

Мне сразу жарко-жарко стало: наверно, я покраснел до ушей. У меня даже пот на лбу выступил.

— Вот видишь, вот видишь! — сказала мне мама Бруно. — Ты совсем красный от вина.

— А чего мы плохого сделали? — разозлился я.

— Чего плохого? Вот я сейчас пойду к твоим родителям и всё расскажу.

Она так и не дала нам ничего объяснить, разогнала всех по домам, а сама увязалась за мной.

Я только успел погрозить Бруно:

— У-у, предатель!

Моя мама побледнела, увидев меня с мамой Бруно.

— Что-нибудь случилось? — спросила она сразу.

Я покачал головой.

— Можно мне с вами поговорить, фрау Циттербаке? — сказала мама Бруно.

Меня оставили в коридоре, но я всё равно слышал, как они там в комнате друг другу, жаловались.

— Вы только представьте себе: прихожу домой, ничего не подозревая, и вижу: всё перевёрнуто вверх дном, а дети пьяны! И зачинщик — ваш сын. Нет, вы подумайте только, они пили вино!

Потом обе мамы позвали меня в комнату.

— Неужели, Альфи, это всё ты натворил? — спросила моя мама с отчаянием в голосе.

— Ничего я не натворил! И никакого вина мы не пили!

Мама Бруно всплеснула руками:

— Говори правду! Я требую!

— Да мы пили…

— Так почему же ты говоришь, что вы не пили? — тихо спросила моя мама.

— Потому что мы не пили… то есть мы пили, но… — Я совсем сбился и замолчал.

— Он сам не понимает, что говорит, милая фрау Циттербаке! — сказала мама Бруно и покачала головой.

Я плюнул и решил вообще молчать. Мне было всё равно. Но они стали выспрашивать, кто меня этому научил.

Я сказал:

— Никто меня не учил, я сам всё придумал.

— Да, уж мой-то Бруно на такие вещи не способен! — обрадовалась мама Бруно.

Я разозлился и крикнул, что её Бруно трус, что он теперь на других сваливает, а сам и пил и шатался не меньше, чем все остальные.

Моя мама сказала убитым голосом:

— Прямо не знаю, что из тебя выйдет, Альфи! Нет, нет, это у тебя не от матери!

В наказание меня тут же отправили в постель. Подумать только: из-за нескольких стаканчиков газировки меня среди бела дня уложили спать! А сколько раз я пил её куда больше, и никто мне слова не сказал.

Мама, конечно, всё рассказала папе. Но он только засмеялся. Она стала ему объяснять, как это опасно, но он всё равно смеялся. Потом он подошёл к моей кровати и велел рассказать ему всё по правде. Я и рассказал ему всё по правде. Что вино было не вино вовсе, а обыкновенная газировка. Папа выслушал меня внимательно, а потом так захохотал, что зеркало на стене задрожало.

Тут вбежала мама — сердитая-пресердитая. Папа ей всё объяснил. Тогда и мама засмеялась. Мне разрешили встать, и я даже выпросил себе к ужину газированной воды в настоящей рюмке.

Теперь, когда я встречаю маму Бруно, я сразу давай шататься, как будто я пьяный. Я, конечно, понимаю, что нехорошо так делать, но наша учительница правильно говорит: «Зло должно быть наказано!»

„А человек, можно сказать, добра желал“

Как-то раз нашёл я на улице перчатку. Хорошую такую, из красной кожи и с жёлтой костяной кнопочкой. Должно быть, её только-только кто-нибудь уронил. Впереди шла какая-то женщина. Я припустился за ней.

Догнал и, запыхавшись, спрашиваю:

— Вы не… Вы не…

— Нет у меня денег! И не смей клянчить! — крикнула она сердито, сверкнув очками.

Я было протянул ей эту красную перчатку, но увидел, что на ней перчатки зелёные. Тогда я побежал дальше.

Она мне вдогонку крикнула:

— Хулиган!

А я уже догнал старушку и спрашиваю:

— Это вы перчатку потеряли?

— Неужто все яблоки разобрали? — переспросила она меня.

Тьфу ты! Должно быть, бабушка плохо слышала.

Я крикнул погромче:

— Да нет, я вас про перчатку спрашиваю! Не ваша ли?

— Что ты! Это я свою старую шаль донашиваю.

Тогда я крикнул ещё громче:

— Ваша перчатка или нет?

— Как тебе не стыдно, мальчик, кричать на пожилую даму! — сказал проходивший мимо дяденька и ухватил меня за воротник.

— Да я не кричу, я про перчатку спрашиваю!

— Ты ещё и мне дерзишь? — разъярился дядька.

Я давай скорее улепётывать.

Спрашивал я ещё у многих: у железнодорожника, у молодой женщины, у мотоциклиста, который как раз шины подкачивал, у одного парня постарше — он мне ещё подзатыльник за это дал, и у тёти с дяденькой. Дяденька оказался симпатичным и тут же объяснил мне, что перчатка изготовлена из козьей кожи и что она очень красивая. Но тётя не дала ему всё толком объяснить. Она сказала, что всё это ерунда, потому что перчатка сделана из искусственной кожи, и что такую безобразную перчатку она бы никогда в жизни не надела.

Ну, думаю, с меня хватит! Что это я буду бегать и приставать к людям. Я подбросил перчатку, наподдал ногой, и она отлетела далеко на мостовую.

Бац! — вот она и шлёпнулась.

Бац! — вот я и получил затрещину.

— Какой сорванец! — услышал я позади себя женский голос. — Моей перчаткой играет в футбол!

Пришлось мне пойти на мостовую, поднять перчатку и отдать её этой женщине. А она вздумала читать мне нотацию! Всего-то я не запомнил, конечно, но говорила она, примерно, вот что: разве честные люди так поступают?.. Если кто-нибудь нашёл перчатку и если он честный человек, то он не станет играть ею в футбол, а возвратит тому, кто её потерял…

А закончила она так:

— Вот если бы ты, мальчик, поступил, как я говорю, то ты непременно получил бы в благодарность от меня подарочек. Но ты ничего от меня не получишь, потому что…

— Мэ-ээ! — проблеял я.

Никогда раньше я так не делал. Я вообще не люблю дерзить взрослым. Но тут я не выдержал, И, конечно, сразу же нарвался на маму. Она как раз вышла за молоком. В наказание меня на целый день посадили под домашний арест.

Ну скажите, где же тут справедливость? Ведь человек, можно сказать, добра желал…

Как я научился прыгать вниз головой

Вот выскользнуло у меня нечаянно слово, а теперь приходится расхлёбывать. Недавно за столом я проболтался, что не умею прыгать вниз головой. Мне надо было сдавать нормы по плаванию, а без этого прыжка их не принимают.

Пана спросил:

— Неужели ты даже с однометрового трамплина боишься прыгать?

Я сразу, догадался: папа недоволен мной.

— Ничего я не боюсь, — ответил я поскорей, — но, если на тебя все смотрят, никогда ничего не получается. А шлёпнешься животом — хохотать будут.

— Всё это пустые отговорки, Альфонс. У тебя просто не хватает смелости.

— Как это — не хватает? А солдатиком-то я прыгаю! Только вот вниз головой не…

Папа отмахнулся от меня, как от мухи, и сказал, чтобы я ему голову не морочил. Просто, мол, трушу, вот и всё.

— Итак, мой сын, Альфонс Циттербаке, не решается спрыгнуть вниз головой с трамплина. Скажи мне, Альфонс, сколько тебе, собственно, лет?

Я промолчал. Папа не хуже меня знает, сколько мне лет.

— Отвечай!

— Ну, десять. Ну и что? — сказал я.

— Когда мне было десять лет, я уже прыгал с трёхметрового трамплина вниз головой.

— Оставил бы ты его в покое, Пауль, — сказала мама. — Неужели это так уж обязательно — прыгать вниз головой? Как-нибудь проживёт и без этих дурацких прыжков. Я вот тоже не умею прыгать вниз головой. Да и вообще не решилась бы прыгнуть с трамплина.

Я с благодарностью посмотрел на маму.

Папа отодвинул тарелку и вместо бутерброда стал кусать себе губы.

— От тебя никто не требует этого! — сказал он маме. — Но чтобы парень в его годы не мог решиться прыгнуть вниз головой! Позор!

— Нет, почему это я не могу решиться? Могу! — вступился я сам за себя. — У меня только не получается вниз головой. И все потом смеются.