Шалва Амонашвили - Гармония труда, счастья и долга Страница 6

Мама показала, где выкопать дерево и как его посадить, положила на стол книгу о Далеких Синих Горах и пошла на работу.

Петя подумал: посплю еще немного… очень уж сладко спится, когда мама уходит на работу. Лег и сразу же уснул. Снилось ему: у хаты выросло дерево, которое он посадил, а Далекие Синие Горы стали совсем не далекими и стоят у самого пруда.

Проснулся Петя — ой, беда! Солнце уже высоко в небе. Хотел сразу же за работу взяться, но подумал: успею еще.

Сел Петя под высокой тенистой грушей. Думает: вот посижу еще немножко и возьмусь за дело.

Потом Петя пошел в сад, ягоды ел, потом за бабочкой с полчаса гонялся, потом снова под грушей сидел.

Пришла мама вечером, говорит:

— Показывай, что ты сделал, сын.

А Петя ничего не сделал. Стыдно ему матери в глаза смотреть.

— Знай, сын, что теперь на земле будет меньше на одно дерево, а среди людей — меньше на одного человека, знающего, что такое Далекие Синие Горы. Ты утерял большое богатство — знания. Теперь сколько ни трудись — все равно не узнаешь всего, что узнал бы, если бы не этот потерянный день. Идем, покажу тебе, что сделали люди за тот день, который ты потерял.

Взяла мама Петю за руку и повела. Подвела к вспаханному полю, показывает:

— Вчера здесь была стерня, а сегодня вспаханная нива. Здесь работал тракторист. А ты бездельничал.

Подвела к колхозному двору, показывает много-много ящиков с яблоками и говорит:

— Эти яблоки утром были на деревьях, а сейчас, видишь, в ящиках. Ночью их повезут в город. Здесь и я работала. А ты бездельничал.

Подвела сына к большому вороху зерна.

— Это зерно утром было в колосках. Хлеб скосили и смолотили комбайнеры, привезли шоферы. А ты бездельничал.

Подвела к стене, выложенной из кирпича.

— Здесь утром был только гранитный фундамент, а сейчас кирпичная стена. Хорошо потрудились каменщики. А ты бездельничал.

Подвела к большому белому дому, зашла с сыном в дом. На полках Петя увидел много испеченных хлебов. Все здесь пахло хлебом — и воздух, и стены, даже трава на зеленой лужайке перед домом.

— Это пекарня. Утром этот хлеб был мукой, а теперь слюнки текут… хочется попробовать вкусную горбушку. Целый день пекари трудились. Сейчас машина придет, хлеб повезут в магазин. А ты бездельничал.

Наконец, зашли они в домик, на дверях которого Петя прочитал: «Библиотека». Библиотекарь показал большую полку, на ней стояло много книг.

— Эти книги люди прочитали сегодня. Их принесли совсем недавно. И столько же взяли новых книг, — объяснил он.

«А я бездельничал…» — подумал Петя. Ему было стыдно даже подумать об этом, и он склонил голову. Теперь он понял, что такое утраченный день.

Вечером, когда отец возвращался с работы, вся семья садилась за стол: отец, мать, семилетний Яша и его маленькая сестричка Майя.

Отец работал в колхозе трактористом и комбайнером. Сейчас, в летнюю пору, он шел на работу очень рано — в третьем часу утра. Ведь комбайн отдыхает только ночью, а ночь такая короткая. Возвращался отец запыленный — только глаза и зубы блестят. Мылся, переодевался, садился за стол. Тогда и все садились — мама, Яша и Майя.

Сегодня мама поставила на стол маленькие пампушки — белые, круглые, как мячики.

— Ой, какие вкусные пампушки, сладкие! — сказал Яша.

— Сладкие, потому что пот горький, — сказал, улыбаясь, отец.

— А разве пот горький? — удивился Яша.

— Если хочешь, завтра пойдем в поле. Узнаешь, какой пот.

— Хорошо! — обрадовался Яша.

Еще только серело, а отец уже подошел к Яшиной кровати. Мальчик быстренько встал, позавтракал и поспешил за отцом. На мотоцикле они приехали к комбайну.

Отец завел мотор, встал к штурвалу. Рядом с ним встал и Яша. Загремела, задрожала машина, пошла вперед. В бункер полилась пшеница, легким облачком поднялась полова.

Комбайн обошел ниву раз, другой, третий. Солнце поднималось все выше. Становилось жарко. Ветер поднимал полову, пыль летела в глаза и нос, скрипела на зубах. Солнце пекло, как горячая печь, пот лил с Яши ручьем, заливал глаза. Капельки пота попали в рот, и мальчик впервые в жизни ощутил, что пот горький и соленый.

А солнце еще только поднималось над землей. Что же будет, когда оно встанет над головой?

— Папа, это здесь вы работаете целый день? — спросил Яша.

— Нет, не целый день. Есть перерыв на обед — на один час.

— А сколько осталось до перерыва? — спросил Яша, вытирая пот рукавом.

Муравьи целое лето работали: построили себе в лесу большую кладовую, припасли на зиму пищу. В комнатки своей кладовой нанесли маленьких зернышек, кусочков сладкой травы.

Один муравей не захотел трудиться со всеми. Он сказал:

— Зачем мне эта большая кладовая? Разве много надо муравью? Горсточка зернышек — и достаточно. Я Одинокий Муравей. Никто мне не нужен, но и до меня никому дела нет. Я гордый Одинокий Муравей.

Построил Муравей себе маленькую лачужку, сел и размышляет.

Муравьи из Большого Муравейника построили кирпичный завод, делают кирпичи, укрепляют стены своей большой кладовой. Зовут Одинокого Муравья:

— Иди к нам, у нас веселей.

Одинокий Муравей говорит:

— Не мешайте мне думать.

— О чем же ты думаешь, Одинокий Муравей?

— Я думаю о том, что такое жизнь.

Пришла зима. В Большом Муравейнике тепло, уютно. А в лачужке у Одинокого Муравья холод, на стенах выступила изморозь. И есть нечего. Дрожит от холода и голода Одинокий Муравей. Не выдержал, убежал из лачужки. Просится в Большой Муравейник.

— Но почему же ты не думаешь свою думу, Одинокий Муравей? Ведь одному-то думать лучше.

— Хорошо думать, когда сыт. А когда голодный, никакая дума не думается.

Плохо оказаться Одиноким Муравьем.

Мастер работал Резцом по дереву. Вырезал Розу. Резец маленький, стальной, блестящий. В руках Мастера он был послушным и искусным.

Не окончив работу, Мастер куда-то ушел, а Резец положил на стол. В мастерскую зашел Кустарь. Видит, лежит на столе блестящий ножик. А рядом — неоконченная Роза. Взял Кустарь Резец и попытался вырезать лепестки Розы. Но у него ничего не получается. Крошит Резец Розу, портит работу Мастера.

Удивилась Роза, говорит:

— Резец, почему ты вдруг так плохо стал работать?

Резец отвечает:

— Я просто кусочек стали. Я становлюсь Резцом, когда возьмет меня в руки Мастер. А когда берет Кустарь — я не Резец, а острый ножик.

В зеленой степи есть серый, мрачный островок — Мертвое поле. С незапамятных времен на этом поле ничего не росло, потому что почва обильно пропитана солью. Над раскаленной глиной поднимались горячие потоки воздуха. Ни былинки, ни кузнечика, ни цветочка — ничего живого не было на Мертвом поле. Никогда не пел над Мертвым полем жаворонок, облетал стороной ворон, и небо над ним было не голубое, а серое.

Но вот пришел на Мертвое поле Человек. Принес корзинку живительного чернозема, высыпал. Принес вторую, третью, десятую. Шли дни, месяцы, проходили годы, а Человек с утра до ночи все носил и носил на Мертвое поле чернозем. Он засыпал Мертвое поле и посеял на нем пшеницу.

И произошло чудо. Мертвое поле зазеленело. Зашумела, заколосилась пшеница. Запел кузнечик, серое небо стало голубым, над созревающими колосьями запел жаворонок. Жаворонки всего мира прислушались к его песне. Он пел о том, что нет в мире никого сильнее Человека.

Степану уже пятнадцать лет. Еле-еле окончил он семь классов, но в восьмой его еще не перевели, потому что не научился хорошо читать. Если научится за лето хорошо читать, то переведут в восьмой класс.

Любит Степан долго спать, поздно вставать. Проснется Степан, а мать ставит ему на стол вареники. Наестся Степан вареников и в школу не хочется идти…

Настало лето. Сказала мама:

— Хватит, Степан, долго спать. Завтра иди в колхоз работать.

Разбудила мама Степана в пять часов утра. Пошел он в бригаду. Сказал ему бригадир:

— Вот тебе телега с бочкой. Вози воду людям в поле.

Поехал Степан к колодцу. Стал воду ведром наливать. Вытащил из колодца ведер десять, а бочка не наполняется.

«Ну и большая же бочка», — думает Степан и садится отдыхать.

Опять налил ведер двадцать, а бочка опять пустая.

Уже солнце поднялось высоко, стало припекать, а Степан все стоит с бочкой возле колодца.

Послали люди с поля девочку за Степаном.

Пришла девочка и видит: Степан воду в бочку наливает, а вода вытекает, потому что затычка висит на веревке, а бочка открыта.