Виктория Вартан - Арминэ Страница 6

— Мама, давай зайдем сюда, — попросила Арминэ.

— А что там? — спросила мать. — Музей, что ли?

— Да. Нам учительница рассказывала об этом музее. Там много-много картин. Это третий или четвертый по величине музей в стране. Ну пожалуйста, пойдем посмотрим, — заканючила девочка.

Мать согласилась, и все трое вошли в вестибюль музея. Купив билеты и сдав покупки в гардероб, они примкнули к группе туристов, которых экскурсовод повела по залам. Картин было в музее великое множество, и о них очень интересно рассказывала экскурсовод. Некоторые туристы что-то записывали в блокноты, очевидно, названия картин, чтобы не забыть. Арминэ очень запомнились яркие полотна Мартироса Сарьяна; об этом художнике она уже слышала раньше от учительницы по литературе.

Когда они часа через два вышли из музея, солнце, будто раскаленный оранжевый шар, медленно катилось к горизонту. Вдали, над крышами, в зыбком мареве виднелась белоснежная шапка Арарата.

— Скоро будет вечер, — сказала Маро. — Надо где-нибудь переночевать. Завтра утром мы с тобой, — обратилась она к дочери, — проводим Колю в Краснодар, а вечером отправимся назад. Постойте, здесь где-то есть большая новая гостиница, мне о ней рассказывали…

И Маро, увешанная пакетами, вдруг стала посредине тротуара. Она озабоченно оглядела узкую улицу, выстланную широкими каменными плитами.

— Сестра, — остановила Маро проходившую мимо толстую женщину в пестром платье с короткими рукавами, — мне говорили, что где-то здесь поблизости построили большую гостиницу. Вы не знаете где?

— Вы, верно, имеете в виду гостиницу «Ани»? Да ведь вы рядом с ней находитесь. Идите вверх по улице, она там, на углу, сразу увидите.

Маро обрадовалась, что гостиница оказалась совсем близко, и предложила ребятам немедленно отправиться туда.

— А как же вещи? Мы же оставили их в камере хранения на автовокзале, — сказала Арминэ.

— Мы их заберем завтра. А теперь пошли устраиваться в гостиницу. Разве вы не устали, дети? Я так просто валюсь с ног от усталости.

Они пошли вверх по улице и действительно шагов через сто увидели красивое здание новой гостиницы. Немного робея, все трое, толкнув тяжелые стеклянные двери, вошли в вестибюль, устланный дорогими коврами. В глубине, в кожаных креслах, вокруг низких дубовых столиков сидели хорошо одетые люди и вполголоса беседовали. Маро растерянно остановилась у дверей, не зная, куда идти: она никогда раньше не останавливалась в гостиницах.

— Вам что? — спросил швейцар в костюме винного цвета.

— Мы… мы хотели бы заночевать тут…

— Туда, — важно изрек швейцар, показав на стойку, за которой сидела молодая смазливая брюнетка; ее густые широкие брови, словно две черные пиявки, лениво изогнулись над темными миндалевидными глазами. На стойке перед смазливой брюнеткой Арминэ увидела две таблички. На одной было написано «Администратор», на другой — «Свободных мест нет».

— Девушка, — обратилась Маро к брюнетке за стойкой, — нам нужна комната, на одну ночь…

Брюнетка удивленно вскинула свои брови, молча показала карандашом на табличку, на которой было написано: «Свободных мест нет». Маро, Арминэ и Коля с минуту разочарованно смотрели на табличку; потом Маро, точно ища поддержки со стороны, беспомощно оглянулась, затем снова робко обратилась к администраторше:

— Девушка, нам всего на одну ночь… Хоть какую комнату, нам все равно…

Никогда раньше Арминэ не слышала, чтобы ее мама говорила с кем-нибудь таким заискивающим тоном. Ей стало не по себе, она отвернулась.

— Ну пожалуйста, нам всего на одну ночь, — продолжала униженно просить мама. — Я не одна — с детьми… — Она показала кивком на Арминэ и Колю. — И у нас здесь нет ни родственников, ни знакомых, нам негде остановиться…

— Не просите — мест нет, — процедила сквозь зубы администраторша, при этом ее брови превратились в одну сплошную линию, сердито сошлись на переносице. — У нас гостиница «Интурист», понимаете?

Маро с минуту растерянно смотрела на администраторшу, будто не в силах переварить то, что ей говорят, потом оглядела уютный вестибюль.

— А тут, в этих креслах, можно отдохнуть немного? Знаете, мы целый день ходили и очень устали…

Администраторша возвела свои миндалевидные глаза кверху: мол, ну и деревня — разжуй, положи им в рот да еще и проглоти за них.

— Господи, да ведь для того они и поставлены тут! — И углы губ у нее презрительно скривились.

Маро побрела к квадратной гранитной колонне, возле которой стоял низкий дубовый столик и четыре глубоких кресла.

— У меня голова раскалывается от боли… — проговорила Маро, едва опустившись в кресло. Арминэ с тревогой взглянула на нее: лицо у матери посерело, глаза ввалились. «Бедная мама, — думала Арминэ, поглядывая на мать, — опять мучается головной болью… Дома во время таких приступов она оборачивает голову влажным полотенцем и ложится в темной комнате. Как ей нужен сейчас покой, тишина…»

— Немного передохнем, потом отправимся на автовокзал, — продолжала мама. — Там для транзитных пассажиров есть комната. — Она закрыла глаза и в изнеможении откинулась на спинку кресла.

Коля сгорбился в углу глубокого кресла и безучастно разглядывал людей в вестибюле. Арминэ села лицом к администраторше, с неприязнью уставилась на нее. Та сначала что-то записывала у себя в блокноте, потом достала из сумочки зеркало и принялась разглядывать свои блестящие, похожие на черных пиявок, брови. Она послюнила указательный палец, принялась поглаживать их, точно желая убедиться, что они достаточно упитанны; судя по выражению ее лица, она была довольна их состоянием.

К стойке подошел толстый усатый мужчина с чемоданом. Он поставил чемодан у ног, лег грудью на стойку и, вытянув короткую шею, с видом сообщника что-то вполголоса сказал администраторше. Та что-то буркнула ему в ответ, при этом отрицательно покачав головой. Тогда толстяк открыл свой туго набитый портфель, достал оттуда большую красивую коробку конфет и, перегнувшись через стойку, положил перед администраторшей. Тут Арминэ вскочила с места, подошла к толстяку и тихо стала за его спиной. Через плечо толстяка она увидела, как администраторша проворно схватила коробку и сунула под стол — все это она проделала без всякого выражения на лице.

— Паспорт, — коротко бросила администраторша толстяку.

Тот, угодливо улыбаясь, протянул ей паспорт. Она открыла паспорт, потом взглянула на толстяка, вернула ему вместе с какой-то бумажкой.

— Заполните.

Толстяк быстро заполнил бланк, вернул администраторше. Та взяла еще одну бумажку и, что-то нацарапав на ней, с величественным видом протянула ему.

— Спасибо, девушка. Дай вам бог долгой жизни, — обрадованно сказал ей толстяк и, подхватив свой чемодан, пошел к лифту.

— Тетя, вы же говорили, что в гостинице нет мест, — обратилась Арминэ к администраторше, — а почему вы дали комнату этому дядьке?

Администраторша с изумлением уставилась на девочку.

— А ну, повтори, повтори, что ты сказала?

— Я говорю: почему нам не дали номер, а тому дядьке дали? Вы же говорили, что в гостинице нет мест.

— Для кого есть, а для кого — нет! — прошипела администраторша, причем ее брови сердито взлетели на лоб. — Понятно? И убирайся отсюда, да побыстрей, не то сейчас позову швейцара, и он тебя и твою мать в два счета выставит за дверь. — Она яростно обшарила глазами вестибюль, ища швейцара.

Но тут к ней подошли две разодетые иностранки, что-то залопотали на своем языке. Лицо администраторши мгновенно преобразилось, расцвело. Она угодливо подалась вперед, заулыбалась.

— Que désirez-vous, madame?[2] — медовым голосом произнесла администраторша, чуть не ложась грудью на стол.

Арминэ отошла, снова села в кресло. Ее мама по-прежнему сидела откинув голову на спинку кресла и прикрыв веки. Лицо измученное, бледное. Девочка заметила, как над левой бровью матери, у самого виска, быстро-быстро пульсирует набухшая голубая жилка. Поглядывая на мать, она подумала с обидой: «Чем моя мама, Коля и я хуже того толстяка? Или же этих расфуфыренных иностранок? Почему для них в гостинице есть места, а для нас — нет?..» Она снова взглянула на мать.

— Мам, а мам, — обратилась она к ней.

Девочка наклонилась, тронула мать за руку, бессильно лежавшую на подлокотнике кресла. Маро приоткрыла веки: глаза ее покраснели.

— Голова не прошла?

— Нет…

— Не трогай ее, не трогай, — тихо шепнул ей на ухо Коля. — Пусть поспит немного…

Арминэ ничего не ответила Коле, она продолжала глядеть на мать с тревогой и все возрастающим беспокойством. Мальчику показалось, что на дне ее больших голубых глаз назревает какая-то сумасшедшая, озорная мысль. Он заметил, как ее руки крепко сжали подлокотники кресла, худенькое, стройное тело подалось вперед, напряглось, глаза возбужденно заблестели. Мальчик хорошо знал ее и сразу понял, что девочка что-то замышляет.