Ричард Бах - Хорёк-писатель в поисках музы Страница 6

Баджирон еще весь трепетал от того, что с ним сегодня случилось. Словно могучий вихрь подхватил и понес его, не отпуская, пока не была поставлена последняя точка. И он все еще задыхался, как от быстрого бега.

Этот рассказ не пришлось выдумывать. Он существовал и раньше — сам по себе, весь, от начала до конца, — просто не был записан. Каждая сцена, каждая деталь стояла на своем месте, и все они были необходимы, неизбежны.

Их не могло не быть.

Этот маленький колибри разом подхватил и вышвырнул прочь все его страхи и сомнения. Сам Стайк написал лапами хорька свою историю — а он, Баджирон, лишь одолжил ему свои мысли, свой опыт и запас слов.

И теперь, когда все кончилось, хорек-писатель невольно возвращался мыслями к тому, как это все началось, и пытался склеить себя заново.

Можно ли это напечатать? Баджи еще не отдалился от рассказа настолько, чтобы судить о нем беспристрастно, да и потребности выносить какой-то приговор не возникало. С него достаточно было и чувства, что рассказ совершенен: никогда еще плоды его трудов не приносили ему такой радости.

Завтра он, конечно, спросит себя, как это у него получилось. И не найдет ответа. Но сейчас это не имело никакого значения. Важно было только то, что Колибри Стайка со всеми его мечтами и всем, что он собою олицетворял, коснулось некое волшебство, наделившее его настоящей жизнью.

«Ура! — подумал Баджирон. — За несколько дней я это причешу, наведу глянец — и все. Можно отправлять издателю. Отличное упражнение! А теперь надо сделать то же самое с моим романом!»

Внутри — унылый вздох. Бесплотный шепот: «Неужели я, муза, ни на что не гожусь?»

Глава 8

Xорьчиха Даниэлла дала себе слово, что будет писать просто так, забавы ради.

Она предполагала, что со временем, когда она как следует натренируется, слова начнут выстраиваться в правильном порядке. Она предполагала, что поначалу — и еще довольно долго — все ее персонажи будут плоскими и деревянными. Она предполагала, что сядет за стол, положит перед собою чистую страницу номер один и будет долго и тупо смотреть на нее в тщетных поисках первого слова.

Потому для робкой Даниэллы оказалось полной неожиданностью, что первая же страница под ее пером взорвалась причудами Вероники Сибоян — своенравной хорьчихи, раз за разом попадающей в сети сплетенных ею же интриг и путающейся в замыслах столь прихотливых, что даже ее создательница с трудом представляла себе, с чего же они начались и какой оборот примут на следующем шаге.

И пока Даниэлла взирала на эту страницу вытаращенными глазами, время от времени прикрывая лапкой удивленно раскрывшийся рот, Вероника играла чужими сердцами, словно щенок — мячами-погремушками: чем больше шариков в игре, тем веселее этой маленькой кокетке.

«Все они — игрушки, — думала она обо всех этих хорьках, увивавшихся вокруг нее, сильных и нежных. — А игрушки для того и созданы, чтобы ими играть».

То сама невинность, то воплощенная жажда власти, красавица с мордочкой, черной, как ночь, Вероника смеялась над своей создательницей и зажигала огонь в сердцах тех, кому предстояло прочесть в книге «Мисс Озорство» о ее похождениях.

К семьдесят четвертой странице Вероника уже без зазрения совести обводила вокруг лапки безнадежно влюбленного в нее шведского хорька Телегаарда — сводного брата ее соседки по комнате, давно пропавшего без вести, но счастливо нашедшегося вновь.

«Для вас мое имя навеки останется тайной, — объявила ему героиня Даниэллы. — Но, если угодно, можете называть меня... Вальхой!»

Только через много страниц писательнице откроется, как этой роковой хорьчихе удалось вызнать имя первой, тайной любви Телегаарда. Но так или иначе, Вероника его вызнала — и присвоила себе так же бесстыдно, как леопард пожирает добычу другого охотника.

Все, что Даниэлле доводилось слышать в стенах своей лапокюрной кабинки, все невинные недоразумения и приукрашенные историйки (рассказанные, как это принято у хорьков, в такой манере, чтобы и самой рассказчице стало веселее на душе) прыгали и плясали теперь под пером ее авторучки в пестрых нарядах и сплетались на глазах ошеломленной писательницы в невероятные клубки интриг.

С самого щенячьего детства хорьков терпеливо наставляют и учат всегда и во всем руководствоваться высшим чувством справедливости. Все осыпают щенков любовью. И родители, и все без исключения, кто приобщен к культуре хорьков, обращаются с ними уважительно и бережно. Какой бы путь ни избрал для себя юный хорек, он вступает на него беспрепятственно и проходит его с достоинством, честью и гордостью.

Мир хорьков не ведает ни зависти, ни злобы, ни преступлений, ни войн. Каждый в этом мире уважает себя и других, и самый безвестный хорек твердо знает, что вправе считать себя ровней даже самому великому и славному. И обращаются хорьки друг с другом соответственно.

И никому еще никогда не приходило в голову: а вдруг что-то разладится? Вдруг, например, появится такое невероятное существо, как испорченная хорьчиха? Как она будет вести себя? Что она будет говорить?

И вот на глазах Даниэллы, под ее собственным пером, рождалась именно такая хорьчиха — Вероника Сибоян. Вероника, которая живет сегодняшним днем, думает только о себе и никогда не заботится о последствиях, а высшую справедливость не ставит ни во что.

«Как же мне разлучить эту сладкую парочку? — Вероника задумчиво болтала лапами в теплой воде, разглядывая круги, идущие по поверхности бассейна, и любуясь тем, как блестит на солнце ее темный, густой мех. — Как же сделать так, чтобы Карлос бросил Рикку? Теперь, когда с Телегаардом покончено, хотелось бы мне поиграть немного с ее черноусым капитаном...»

В ужасе Даниэлла смахнула рукопись с кухонного стола — страницы закружились огромными снежными хлопьями, плавно опускаясь на покрытый линолеумом пол.

«Как же так?! — подумала она. — Мой муж там, наверху, выбивается из сил, чтобы подарить миру Великий Роман. А я здесь помогаю явиться на свет этой зловредной тварюшке!»

Она собрала листы с пола и сердито скомкала их. Больше эта наглая соблазнительница не сделает ни единого вдоха! В камин ее!

Даниэлла чиркнула спичкой. «Только бы Баджирон не узнал, что я тут натворила...»

Но внезапно лапа ее дрогнула и замерла, не донеся горящую спичку до бумаги.

«Но ведь Вероника — еще почти щенок, — вдруг подумалось ей. — Она просто играет в испорченную хорьчиху. Ее ведь унесло ураганом, едва она родилась. Ее воспитали белки. Никто не учил ее правилам этикета, никто не говорил ей, как важно проявлять уважение и доброту. На самом деле она никому не желает зла. И перед ней стоит очень ответственная задача: она должна научиться доброте и сочувствию самостоятельно, у самой жизни».

Спичка все еще горела.

«В конце концов, кто я такая, чтобы уничтожать существо, виноватое только в том, что еще не нашло свой путь к любви? И откуда мне знать, что те, кого она пытается унизить, не окажутся настолько благородными, чтобы в ответ возвысить и облагородить ее саму?»

Огонек угас, и Даниэлла выронила спичку. Та упала, прочертив в воздухе тоненький дымный след.

«Баджирон творит настоящую литературу, — подумала она. — А я пишу безделушку для взрослых, просто занимательную историю для развлечения. Но и то, и другое важно. И то, и другое забавно».

Она подняла скомканные листки, тщательно разгладила их на полу, села рядом с ними и перечитала последние строки. Да, совершенно испорченная хорьчиха. Никуда не годная. Но в конце концов Веронике придется столкнуться с последствиями всего, что она натворила. И тогда она сразу все поймет и повзрослеет!

Даниэлла снова устроилась за кухонным столом и взяла ручку. Повесть продолжалась.

«Вероника! — Из тени старинного туннеля, ведшего к дому, появился капитан. — Вероника, ты не видела мою миску с изюмом? — спросил он, щурясь от яркого солнца. — Минуту назад она стояла тут».

«Какой изюм, Карлос? — Она торопливо проглотила последнюю изюминку; миска бесшумно упала в траву за садовым столиком. — Никакого изюма я не видела. Его тут нет...»

Глава 9

И вот наступил следующий Вафельный день.

Как только Хорек Баджирон спустился к завтраку, Даниэлла поняла, что у него неприятности.

Она улыбнулась ему самой ослепительной улыбкой и нежно обвила его шею одной лапой (в другой была тарелка с золотистыми хрустящими вафлями).

Нос Баджирона зашевелился, втягивая теплый аромат.