Беатриче Мазини - Дети в лесу Страница 6

Да, вместе с памятью, словами и числами к детям возвращалась любознательность.

И вопросы.

— Почему мы здесь? — чтобы спросить об этом, Орла вытащила большой палец изо рта, но тут же опять вернула его на привычное место.

— Потому, — Дуду, скучающим тоном.

— Это не ответ, — Орла. Снова вытащила палец изо рта.

— Орла права, — на этот раз Хана. Все уставились на нее: странно, Хана никогда ни с кем не соглашалась, из принципа. Правда, это было раньше, до историй.

— Если она права, то ответь ей, — Том.

— Мы здесь, потому что мы — сила. — Нинне, воодушевляясь. — Так говорит Громкоговоритель: «Дети — это сила! Будьте счастливы, что вы дети». Мы дети, значит, мы — сила!

— Ошибаешься. Мы — ничто, — Том, твердо и серьезно.

— Глупости. Если нас тут не будет, то зачем нужны они? Работники, Визиты — это они без нас ничто! — Хана. Все-таки разозлилась.

— А мы, что без них мы, а? — Глор, возмущенно. — Они дают нам еду, они дают нам таблетки.

— Ага, еду! — Хана, с горечью. — Если бы не эти идиотские стручки, мы бы все подохли с голоду. А таблетки я вообще уже давно не пью.

— Я тоже нет! — Дуду.

— И я! — Глор.

Тоненький голос:

— А я пью. Но если вы перестали, то я тоже не буду, — Орла. Ей главное — не отстать от других.

— Но если таблетки мы больше не пьем, а их еды нам не хватает, тогда почему мы остаемся здесь? — Том.

Молчание.

— Что делаешь?

— Да так, кое-что собираю, — Джонас возился с плоскогубцами и согнутыми кусками металла. Из паяльника, сооруженного из жестяной банки, выходило голубоватое шипение.

— A-а, ты ж у нас гений… Мне говорили, что у тебя обалденное резюме. Ну, там сзади куча всякого хлама, можешь покопаться, если хочешь. Времени у нас навалом, так что играйся. А я знаешь, кем был раньше? Мясником. И скажу тебе: чтобы резать мясо, тоже нужна вроде как гениальность. Мясо, его нужно знать, любить. Ребрышки, грудинка, филе… — Рубен помолчал и добавил неожиданно мягким голосом: — У мясников тоже есть душа.

— Не сомневаюсь, — ответил Джонас, не поднимая глаз от работы. — Хотя наличие души со временем доставляет много проблем.

— Мы можем уйти.

— Уйти куда?

— Куда-нибудь. Уйти. Далеко отсюда.

— Но тогда мы пропустим Визиты.

— Ну и что? Сколько у нас их было, Визитов! И разве взяли хоть кого-то, кого ты знаешь?

— Да, один раз. Девочку. Не помню, как ее звали. Пришли и увели.

— Иногда их приводят обратно. Потому что ошиблись. Или просто им не понравилось.

— Когда тебя приводят обратно, это плохо. Ты уже слишком большой, и тебя могут продать Первопроходцам. А Первопроходцы, они едят детей. — Шепотом: — У них ведь там… — палец, направленный в небо, — мяса нет.

— Ты-то откуда знаешь? Или сам бывал, что ли?

— Да нет. Мне тут один рассказывал.

— Кто?

— Один взрослый. Из надзирателей. Он сказал, что если я плохо буду себя вести, то меня никто не захочет, и я стану мясом, которое продают Первопроходцам. Это же значит, что они едят детей, так?

— А когда они вырастут, тогда что? Я имею в виду, пока они маленькие, их легко держать под контролем. Слабые, недокормленные. Но представь себе: вот они выжили среди нужды и болезней. Стали здоровыми и сильными. И что тогда с ними делать?

Рубен глубоко вздохнул.

— По-моему, об этом никто пока не задумывался, — ответил он. — Не до того было. Самым старшим из них тринадцать, и многие не выживают, ты же знаешь. Ну, если выживут, то их всегда можно использовать в Колониях как дешевую рабочую силу.

— Ага, как каторжников во времена Империи, — саркастически отозвался Джонас.

— Ну, ты это… преувеличиваешь. При чем тут каторжники, Империя?

— А что это, по-твоему? Экспериментальная школа высшей педагогической модели? Надежда будущего? Ростки нашей грядущей славы?

— Ну, положим, Вылупкам могло быть и хуже. Они вообще все сгнили бы, учитывая, что системы замораживания вышли из строя. Разморозиться и сгнить в своей водичке, как кульки с горохом в морозилке, когда нет электричества, — вот что их ожидало. Но их же находили! И, если морозильник на их складе еще хоть как-то держался, то помогали им, выращивали. Им вообще повезло, что их вовремя нашли. А то бы и света белого не увидели.

— Может, оно было бы лучше, — буркнул Джонас. — А остальные? Те, кого тут называют Остатками?

— Так по названию же ясно! Это выжившие. Которые остались одни, без родителей, без взрослых. И если они выжили после бомбы, в одиночку, когда никто им не помогал, то и здесь не пропадут. Но таких тут процентов десять, не больше.

— А их хоть кто-то ищет?

— Да приезжают тут иногда разные отчаявшиеся психи… Поозираются, просмотрят фото и в конце концов забирают ребенка, который хоть отдаленно напоминает того, которого они искали.

— А как же тесты? Анализ крови, ДНК?..

— Это какой такой аппаратурой, скажи на милость? У тебя, брат, точно шарики за ролики иногда заезжают… — Рубен сжал губы, словно жалея, что слишком много сказал, и исподлобья глянул на Джонаса. Но тот его будто не слышал.

Если мозги начинали постепенно работать, то желудку, наоборот, становилось все хуже. Дети теперь неохотно выходили на поиски стручков, ягод и плодов, что росли у границы леса. А в те редкие дни, когда из Громкоговорителей раздавался Зов, они даже не порывались встать — слушали Тома, не хотели отвлекаться. Но иногда Хана все же подхватывалась и гнала всех на Базу: консервы, которые там раздавали, были слишком роскошным лакомством, чтобы отказываться от них просто так. Правда, возвращались всегда с пустыми руками, разорванными рубахами и расцарапанными лицами.

— Там уже всё разобрали, — виновато говорили дети и тут же снова садились в круг и устремляли взгляды на Тома.

Хана знала, что они не лгут: однажды она специально пошла за ними, чтобы проверить — а вдруг, зачарованные сказками, они не так рьяно, как раньше, бросаются в схватку за едой? Она держалась на расстоянии, но и издали было видно, что бросили всего банок тридцать. Тридцать банок на всю толпу детей! Чтобы ты мог схватить хоть одну, она должна упасть тебе прямо на голову или под ноги. Или нужно было убить счастливчика, который успел схватить ее первым и спрятать за пазухой.

В общем, именно из-за еды, а точнее, из-за ее отсутствия все и началось.

Дети сидели под открытым небом, недалеко от Скорлупы, греясь в зеленоватых лучах Астера: иногда им казалось, что свет — это почти то же, что и еда. Неожиданно Хана заметила, что Дуду как-то странно кривится, будто корчит рожи.

Она встала перед ним и потребовала:

— А ну открой рот. Шире! Я хочу посмотреть, что ты там жуешь.

— М-м-м-ничего, — промямлил Дуду и сжал губы.

— Я сказала, открой! Ягоды?

Дуду отрицательно помотал головой. Но Хана не сдавалась:

— Все равно показывай.

И на очередное «м-м-м-нет» протянула руку и, словно железными щипцами, нажала ему на основание челюсти большим и указательным пальцами.

— А ну выплюнь! Выплюнь немедленно! — Когда на ее ладони появилась беловатая, мокрая от слюны смесь, она повернулась к Тому: — По-твоему, что это?

— Похоже на бумагу, — ответил тот.

Оба уставились на Дуду, который пятился, ожидая неминуемой затрещины.

— Я подумал… если я съем страницы, то истории останутся со мной навсегда, и я смогу рассказывать их себе сам, когда захочу, — на одном дыхании выпалил он.

— Но они же должны быть здесь! — воскликнула Хана, постучав костяшками пальцев по его голове.

— У меня — нет, — уныло ответил Дуду. — Когда я их только слушаю — да, но потом они куда-то улетучиваются.

— Это от нашей еды, — сказала Хана, оборачиваясь к Тому. — Мы слишком мало едим. И пища слишком бедная. Если так будет продолжаться, мы все тут станем дебилами.

В уголках ее рта недавно появилась уродливая коричневая короста, которая росла с каждым днем. Может, скоро ее губы полностью покроются коростой и отпадут…

— Точно, — подхватил Глор. — Лучше бы мы ели жареных фазанов, шоколад, пудинги, бланманже…

— И фаршированных куропаток, и дичь, и золотых рыбок, — зачарованно добавила Орла.

— Нет, золотых рыбок есть нельзя, — одернула ее Нинне. — А то никакие желания не сбудутся.

«Но все это несуществующая еда, еда из сказок. Не все, о чем рассказывают сказки, правда», — собирался сказать Том. Но он решил не портить остальным воображаемый банкет.

Вечером, когда все уже спали, он вышел из Скорлупы, чтобы встретиться с Ханой. Это уже вошло у них в привычку. Они дожидались, пока все задышат ровно и размеренно, и выскальзывали наружу. Теперь, когда Хана уже не орала и почти никого не била, Тому с ней было легко. Иногда они обсуждали последнюю сказку или говорили о детях. Иногда просто молчали и смотрели на небо, особенно в ясные ночи. Когда Астер скрывался за горизонтом, в зеленоватой тьме можно было различить звезды.