Владимир Сапожников - Мы идём к Луне Страница 6

Когда Доктор приходит, лешачки-лесовички ему всё рассказывают. Они живут здесь, и каждый лешачок — хозяин своему лесу. Лешачки — помощники Доктора, а коростель — его сигнальщик.

«Дыр-дыр! — кричит он. — Дыр-дыр!»

Это он говорит: пришёл Доктор Длинная Седая Борода. Кто больной, становитесь в очередь. Доктор вылечит. Только не озорничайте — вот что кричит коростель-сигнальщик.

Солнце коснулось уже дальнего леса, когда экспедиция достигла наконец Берёзового лога. Близился вечер, надо было становиться лагерем.

— Лагерь — на той стороне Росянки, — приказал начальник экспедиции. — Чтобы ближе. Ждать будем там.

— Чего ждать? — удивился носильщик.

Ну вот, всё надо объяснить! Понятно чего: когда стемнеет. Луна же всходит вечером. И весной, когда сюда, в Берёзовый лог, приходил Доктор Длинная Седая Борода, луна взошла вечером, когда зажглись звёзды. Доктор всегда приходит вечером. Отец этого не знает. Взрослые ужасно непонятливые. Вот если бы Таня, она бы поняла сразу, кого ждать.

Под старым осокорем на крутом берегу Росянки разложили костёр, сварили лесной чай с шиповником.

Охотники пили из кружек чай, когда в лагере появились индейцы. Двое вооружённых индейцев. Один — в заячьей шубе, подпоясанный военным ремнём с медной бляхой. За спиной самодельный лук, за поясом — стрелы. А другой держал на плече копьё — длинную палку с заострённым концом. Он был в лохматой шапке, которая лезла ему на глаза.

Никто не слышал, когда индейцы подошли. Они будто из-под земли выросли и молчали, шмыгая носами.

— Хотите чаю, чингачгуки? — спросил носильщик индейцев.

Индейцы не ответили, а стрелок с луком вытер рукавом нос. Они тайно осмотрели всё в лагере, повернулись и бесшумно исчезли в кустах. И уже издали спросили, не видели ли охотники бурую корову.

Бурую корову? При чём тут бурая корова? Индейцы понимали по-русски, но были краснокожие. Лица у них были красные.

После индейцев никто не приходил, а на Лунную гору, на сосны наползла животастая туча. Луна не всходила. Стало ещё темнее. Было тихо, только в логу кто-то тоненько спрашивал:

«Чь-и вы? Чь-и вы?»

Какая-то птица спрашивала: кто пришёл и как зовут пришельцев. В бору, на той стороне речки, долбил дятел: постукает, послушает тишину и опять:

«Тук-тук-тук! Тук-тук! Тук-тук-тук-тук! Тук-тук!..»

Может быть, он не просто тукает, а рассказывает про Доктора Длинная Седая Борода? Дятел — тоже сигнальщик Доктора. Он всегда живёт в Берёзовом логу и знает, где сейчас ходит Доктор, что делает.

Сумерки до краёв заполнили Берёзовый лог синей мглой. Охотник отошёл от костра и тихо спросил:

— Дятел, а дятел! Скоро придёт Доктор Длинная Седая Борода? Я пришёл, а его всё нет. И луна не всходит, а я уже замёрз. Мне надо поговорить с Доктором. Очень, очень нужно…

«Тук-тук-тук! — настойчиво застучал дятел. — Тук-тук-тук!..»

Очень громко! Оглушительно. Так ведь он же говорит: пришёл уже Доктор Длинная Седая Борода! Вчера ещё пришёл, и кому надо — ищите его сами. Нечего сидеть и мёрзнуть без толку, самим пора догадаться. А луна не всходит, потому что тучи и снег.

Ну вот, Доктор, оказывается, уже в Берёзовом логу! И нечего ждать у моря погоды, чаи распивать. Не будет же Доктор сам всех разыскивать — вот что говорил сигнальщик-дятел. Дятел — сигнальщик Доктора зимой, а коростель — летом.

Вернувшись к костру, он сказал носильщику:

— Я ухожу. А ты останешься караулить лагерь.

— Есть караулить лагерь, — ответил носильщик. — Ты надолго?

— Не знаю.

Он действительно не знал, когда вернётся. Вернётся, когда найдёт Доктора, но когда и где он его найдёт? Берёзовый лог ого какой большой!

— Разве в ночном походе тебе не нужен носильщик? — спросил отец. — Ночь, темно…

В лесу и правда стало совсем темно, шёл снег. С носильщиком, конечно, лучше, но это же невозможно — искать Доктора вдвоём! И как при носильщике разговаривать с Доктором, если это великая тайна? Доктор не любит, чтобы про него знали все, особенно взрослые, — какая же будет тайна?!

Нет, искать Доктора надо в одиночестве и разговаривать, чтобы никто не слышал.

— Я пойду один, а ты будешь охранять лагерь. Меня не ищи. И далеко не уходи.

Сын надел лыжи, решительно закинул за спину ружьё и шагнул в темноту. Отец видел, как фигурка в капюшоне исчезла в чаще. Раз и два скрипнули лыжи, шевельнулась ветка, охотник скрылся в серой завесе редкого снегопада.

Таинственные следы в долине речки Росянки

Шёл снег. Охотник чутко ловил каждый шорох. Вдруг что-то мелькнуло в сумерках и бесшумно исчезло под обрывом. Лишь качнулась таловая ветка.

Он осторожно приблизился к кусту. На снегу какие-то чёрточки. Короткие стрелки-полоски. Одна, две, три — и все указывают в одну сторону! Как стрелки-указатели! Для кого они?

Не тайный ли это знак ему, куда идти? Все полоски прочерчены в одном направлении — в сторону Росянки. Кто-то был здесь: он видел, как только что мелькнуло, и вот знак — идти руслом Росянки…

Охотник взглянул на компас — стрелка показывала на север. Но ведь Лунная гора тоже строго на север! Сейчас за чащей её не видно, но она там, куда протянулись полоски-указатели на снегу.

Всё понятно: спуститься — и вперёд, руслом речки. Он глянул вниз. Берег крутой, почти отвесный, речка далеко внизу. Нет, на лыжах опасно. Снять лыжи, спускаться потихоньку.

Над обрывом стоял таловый куст. Охотник, держась за ветку, стал понемногу съезжать, но зацепилось ружьё. Он потянулся рукой освободить стволы, но ветка, за которую он держался, вдруг с треском сломалась, и охотник, гремя оружием, покатился вниз. Вместе с лыжами и сугробом снега…

Долго кувыркало его по откосу, всё перепуталось — где голова, где ноги! — наконец брякнуло о землю, завалило с головой.

Он лежал затаившись: вдруг кто-то выскочит из-под обрыва, зарычит ужасно, сердито: «Р-р-р-ы! А-а-ав!»

Но не зарычало, и вдруг: тинь-тинь-тинь! Дон-дон-дон!

Так ведь это же речка! Он лежит на льду, а речка тинькает подо льдом. Это она разговаривает, речка. Она умеет говорить, хотя зима и вся она подо льдом. Речка что-то говорила ему: тинь-тинь-тинь! Дон-дон-дон!

— Тинь-тинь-тинь! Здравствуй! — сказал он речке. — Буль-буль-буль! Речка, а речка, где Доктор Длинная Седая Борода? Ты говоришь, а я не понимаю. Если знаешь, где Доктор, пожалуйста, скажи. Мне идти на север, ага?

Дон-дон-дон! — залопотала весело речка. Тинь-тинь-тинь! Буль-буль!..

«Тинь» да «буль», заладила! Ничего не поймёшь. Ладно, пойдём, как показывали стрелки — на север, руслом Росянки. Может, это речка и говорит: иди прямо, никуда не сворачивай».

Охотник выпростал голову из сугроба, огляделся. Было темно, падал снег. Насыпалось за шиворот, в рукава и даже в уши, однако упал он удачно. Всё было цело: лыжи, палки, компас. И револьвер за поясом, и патронташ. Экспедиция продолжается!

Он двинулся дальше. Ничего, что сорвался с обрыва. Когда путешествуешь, везде опасности и враги. Надеть лыжи и дальше!..

Оглядываясь, охотник видел: сзади чернела в снегу ниточка его лыжни. И ничего больше — темнота. И впереди темнота. Речка виляет в кустах: то вправо вильнёт, то влево, вдруг повернёт совсем назад, а кругом — чаща. Заросли смыкались над головой, и тогда путешественник шёл, как в тёмном глухом коридоре. Лишь мигнёт и погаснет среди веток звёздочка.

Хватало за капюшон, за стволы ружья. Вдруг сильно толкнуло в спину. Кто это? Путешественник быстро оглянулся. Почудилось: кто-то идёт по его следам, слышалось даже чьё-то сиплое дыхание.

Он долго вглядывался в темноту. Никого. Это кусты хватают и толкают. Сзади никого нет. И никого он не боится. Вот оно, ружьё. И револьвер. И ножик есть.

Охотник шёл по-таёжному строжко, прислушиваясь к звукам леса. Далеко уже от лагеря, а сколько ещё идти, никому не известно. Слева обрыв, он вырос неожиданно. Берег отвесной стеной поднимался до неба. Среди туч мигала над обрывом одинокая звёздочка. Путник разглядел: чернели по обрыву круглые дырочки — стрижиные норки. «Стрижиный обрыв, — отметил про себя путешественник. — Надо занести на карту».

И вдруг — стоп! Речку перегородило: обрушился вместе с кустами берег. Всё переплелось, руку не просунешь. И не обойти проклятый завал: кругом непролазная чаща.

Остаётся — проползти. Путешественник снял лыжи и пополз на животе, как ящерица. Иногда он с головой утопал в снегу, вдоволь его наглотался. И за шею набилось, и в нос, и в рукава, а когда выбрался, оказалось, нет варежки. Потерялась, противная. Пришлось поворачивать и ползти обратно по своему следу. Вот она, затоптанная в снегу, дурочка. Больно поколотил её о сук: не теряйся, растрёпа. А озябшую руку погрел сначала за пазухой.

Готовясь продолжать путь, он надевал лыжи, когда где-то в глубине чащи раздался оглушительный рёв: «И-ух! И-ух! М-мма!»