Александра Ус - За лесом — Березовая Роща Страница 6

— Что ж, — задумчиво сказала мама, — надобно садиться за прялку, вспомнить, как некогда в молодости пряла и ставила кросны.

Отчим нанялся построить дом вдове Агате. Ей, как и многим сельчанам, государство дало лес на строительство. Нанялся, но когда будет та плата!

Мама осторожно сказала:

— Нужно будет, доченька, еще послужить годок. У Халимона.

Василинка молча кивнула головой. Как и чем, кроме службы у чужих людей, она может помочь своим родным? У Халимона — так у Халимона.

Но очень скоро она поняла, что не все равно, у кого служить. Договорились с Халимоном на полный год — от рождества до рождества. Плата шесть пудов ржи за год. Что девочка будет делать? А что прикажут.

— Боюсь я Халимоновой хаты, — призналась Василинка бабушке Анете. Усадьба его на отшибе, такие тяжелые дубовые ворота, и калитка всегда на запоре, а забор в два человеческих роста…

Маме она ничего не говорила. Понимала, что той очень тяжело. Не от хорошей жизни отправляет она свою Василинку из дому. Разве не жалеет, не любит ее?

— А ты не бойся, — уговаривала бабушка Анета. — Там хоть голодной не будешь.

Скоро наступит рождество. Тоня вздыхала и тайком плакала. Митька держался мужественно, как и подобает мальчишке. Кроме того, он нашел себе занятие. На маленькой дощечке Митька прикрепил петли из конского волоса, насыпал зернышек и выставил силок за окно. Вот не спеша подходит красногрудый снегирь, клюнет разок-другой, оглянется, осторожно ступит на дощечку, подберет зерна, что поближе, сделает еще шаг вперед — и вдруг попадет лапкой в крепкую петлю. Митька двумя руками хватает снегиря и весь сияет от радости. Ловит он снегирей не ради забавы. Пусть птичка самые холода перезимует в доме. А как потеплеет, он их всех (а собралось уже около десяти снегирей) выпустит на волю.

Мама не запрещает Митьке ловить птиц. Надо ж малышу чем-нибудь заняться. В школу не ходит, потому что далеко она, версты за четыре, по глубокому снегу не пройдешь. Да и одеть и обуть нечего. Книжек не только в их доме, но и по всей деревне не сыщешь.

Василинка глядит на снегирей и жалеет их. И в тепле, и накормленные, и водичку свежую пьют, но отчего-то невеселые, хмурые, крылья опустили, ярко-красные грудки словно выцвели.

А что чувствует человек, когда попадает в неволю? Ананий рассказывал ей как-то про свою службу у чужих людей: казалось, что все время в клетке. Отец его жалеет, отдает служить только на год, а потом посылает старшего сына Петра. Ананий целый год живет дома как гость.

Жаль, что ныне очередь Анания идти в люди. Вместо него будет пасти Петр. Кто знает, станет ли он дружить с ней?

Отчим строит Агате дом. Василинка заметила, что мама не очень обрадовалась, когда Василий взялся за такую работу, потому что Агата живет в большой нужде, платить ей нечем. Но спорить не стала: Василий никогда не зарился на большие деньги, жалел людей.

— Золотые руки у человека, — говорили о нем в деревне.

Василинка в душе соглашалась с этими словами. Она однажды видела, как отчим подошел к груде бревен, стукнул обухом по сосновому комлю — гул пошел окрест.

— Слышишь, мать? — И еще сильнее ударил по бревну. Отголоски полетели еще дальше. — Пока от моего топора гудят бревна — вырастут новые хаты. Есть еще сила…

Вот и сейчас договорился с Агатой, что за постройку дома она отдаст телушку. Глядишь, через год будет у них корова. Без коровы какое житье? Ни капли молока в доме. А скоро семья прибавится, ребенок в доме появится, что тогда делать?

За высоким забором

Жить за высоким забором доведется весь год. Целый год! Сегодня за ней приедет Лаврен, молодой хозяин из Халимоновой хаты. Только бы не заплакать, не показать, что боишься, не разволновать маму…

По рыхлому белому снегу след в след за высоким мужчиной в добротном овчинном кожухе ступает Василинка. Ее старенькую свитку распахивает, рвет сердитый ветер.

Звякает настылая железная скоба. Хозяин отворяет тяжелые дубовые ворота, за ним спешит Василинка.

Грохочет калитка…

В доме тускло горит коптилка. За столом — вся Халимонова семья. Василинка готова сквозь землю провалиться: острые, как шило, глаза старого Халимона пронзают навылет.

— И привел ты, Лаврен, работницу, не на что глянуть, — заметил старый Халимон.

— Снимай лапсердак, садись с нами обедать, — велел Лаврен, скривив в ухмылке губы.

Василинка послушно села.

— Что волочишь ноги как неживая, — упрекнула старая Халимониха.

— Бери ложку и хлебай суп, — пододвинув поближе миску, добавил молодой хозяин. — А мы посмотрим на тебя. Кто хорошо ест, тот и работать хорошо будет, — и Лаврен громко, раскатисто захохотал.

Несколько пар глаз уставились на Василинку. Рука девочки с трудом держала ложку. Комок застрял в горле, она не могла проглотить варево. Лучше сквозь землю провалиться, чем хлебать суп! Только один человек за столом, низко склонив голову, сидел молча: это был парень лет семнадцати в посконной рубахе и в лаптях. «Должно быть, тоже батрак», — мелькнуло в голове Василинки.

Хлебнув горячей еды, она обожгла язык и губы.

— Ветер есть под носом, почему не подула! — с насмешкой произнес Халимон и стукнул ложкой по краю глиняной миски. Это означало, что обед кончился.

Один за другим все поднялись. Василинка вскочила, быстро побросала ложки в опустевшую миску, выбежала в сени, зачерпнула ковшом воды из ведра, чтобы помыть посуду. Она вспомнила мамино наставление: «Не жди, пока тебе приказывать станут, сама ищи себе дело».

— Уж не холодной ли водой ты собираешься посуду мыть? — остановил ее старый хозяин.

— Но у нас дома… — начала Василинка и осеклась.

— У вас дома! — издевательски протянул старик и закашлялся от смеха.

С ложками в руках Василинка молча стояла посреди хаты. Немного отдышавшись, Халимон добавил:

— В чужой монастырь со своим уставом не лезь. У нас здесь не город; у нас свои порядки. Горячая вода в печи…

Поздно вечером, ложась спать на полу, Василинка с щемящей тоской вспоминала школу, в которой училась, подружек, оставшихся в городе. Как они там, Катя и Тася? Из учителей Василинка больше всех вспоминала Никиту Максимовича.

Здесь только трехлетняя школа. Василинка однажды, когда была еще дома, побежала в школу, хотела сама услышать, что для нее нет места. Не побоялась, зашла в большую комнату, где учитель учил все три группы вместе.

— Чего тебе, девочка? — с удивлением посмотрел на нее учитель, немолодой, болезненного вида человек. — Что-то я тебя никогда прежде не видел. Ты чья?

— Я в городе училась, — прошептала Василинка. — Окончила четыре класса. А можно ли учиться дальше?

Она не знала, пустит ли ее мать в школу: надо же служить. Но в сердце жила надежда. Учитель погладил ее по голове и ласково заглянул в глаза:

— Погоди, девочка. Должны открыться школы, в которых будут учиться старшие дети, такие, как ты. Надейся!

Лежа на твердой постели, Василинка снова и снова повторяла в мыслях эти слова. Она будет учиться, потому что Советская власть думает и заботится о таких, как она. Да и отчим прочитал ей вслух в газете «Беларуская вёска», которую он один на всю округу выписывал, что во многих деревнях открываются новые школы. Только было это где-то там, в мире, далеко от этих мест. Отчим тогда сказал: «Не все сразу, придет время, и у нас будет семилетка».

Сильно тосковала Василинка по книжкам. Но где их взять? Да и служить нужно.

Дни тянулись медленно. Длинные дни, бесконечные вечера, когда не дадут присесть ни на минутку, и короткие, как миг, ночи. Не успеешь смежить ресницы — и уже тормошат тебя: вставай, барыня, вставай, ленивица.

Никак ей не удавалось проснуться вместе с хозяйкой и ее невесткой, которые подымались со вторыми, а порой и с первыми петухами. Никогда не слышала голосистых певцов Василинка. За это ее звали не иначе как соней и ленивицей.

«Чего им не спится, чего не лежится? — думала Василинка. — Какая забота подымает этих баб так рано?» А те друг перед дружкой старались, день и ночь пряли кудель. Рокотали и рокотали коловороты.

Усадили и Василинку за прялку. Внесли в хату старый коловорот, наладили, смазали колесо гусиным жиром, привязали пучок очесок и велели: пряди! Но у Василинки ничего не выходило. Костра впивалась в пальцы и глубоко, до крови, ранила. Нитка то была толстая, как шпагат, то делалась тоньше волоска и тут же рвалась.

— А ты поплюй, поплюй на пальцы, — советовала старуха. — Да не так надобно тянуть кудель! Вот неумека!

В воскресенье батрачку на короткое время отпустили домой. Но Василинка побежала к бабушке Анете. Может, она научит прясть?

Бабушка ахнула, глянув на руки Василинки. Вытащила из печи чугунок, налила теплой воды в глиняную миску и велела попарить руки, а потом смазала их жиром, завернула в тряпицу.