Илья Дворкин - Львы живут на пустыре Страница 6

Эва выбегала заспанная, со следом подушки на щеке.

— Здравствуй, засоня, айда купаться, — говорил Витька. И они бежали на речку.

Однажды Витька взял Эву с собой раков ловить. Он шёл вдоль берега и запускал руки под камни. Раков не было.

— Куда ж они подевались, черти? — ворчал Витька.

— Их, наверное, здесь и нету. А может быть, у них собрание. Или все в цирк пошли, — смеялась Эва. — Витька, а у раков есть цирк?

— Конечно есть. Как же без цирка? — говорил Витька. — Вот бы отыскать его!

Вдруг он нащупал сразу двух раков. Он отдёрнул руку. Потом нашёл их снова, решительно взял за спинки и швырнул на берег, к ногам Эвы.

И тут случилось удивительное. Эва отпрыгнула и так завизжала, что Витька вздрогнул. Он выпрямился, уставился на Эву и изумлённо подумал:

«Боится! Раков испугалась. Под куполом не боится, а раков испугалась. Ну и чудеса!»

А Эва стояла, прижав к щекам ладони, и кричала тоненьким голосочком:

— Ой, ой, они шевелятся! Витька, они шевелятся! Скорей убери их, убери!

Витька так хохотал, что свалился в воду.

Он посадил себе на ладони зеленовато-серого усатого рака и долго уговаривал Эву дотронуться до него. Эва тоже смеялась, но рака трогать не стала.

— Вот смешная, — сердился Витька, — боится, как девчонка.

— А кто же я? — тихо спросила Эва.

Витька растерялся, бросил рака и смущённо пробормотал:

— Ну, ты… какая ж ты девчонка… ты — Эва.

Кор-де-парель

В цирке появилась новая артистка. И всем она сразу понравилась. Никак не мог Витька этого понять. Будто все ослепли. Даже Эва.

Только и слышишь целый день: «Ах, Аллочка! Ах, какая она красивая! Какая она стройная! Как она естественно держится!» От этих «ахов» Витьке тошно становилось. Невзлюбил он её, и всё тут. Красивая! Это надо же! Нос обляпан веснушками. Рот до ушей. Ходит с прищуренными глазами, длинная, как верста. А на голове не понять что — какая-то рыжая куча.

А Сенечка Куров ну просто совсем с ума сошёл — так и вьётся вокруг неё, так и вьётся. Прямо наизнанку выворачивается. Как скажет ей что-нибудь, так она аж присядет от хохота, все зубы наружу. И фокусам Сенечка Витьку перестал учить. Некогда ему теперь. Ну, никак Витьке этого не понять. Он пожаловался Яну. Но Ян как-то непонятно хмыкнул и сказал:

— Ничего ты ещё не понимаешь, Витька. Маленький ты ещё. Она красивая. И артистка — во! — Ян поднял большой палец. — Я знаю.

Вот и Ян туда же — хвалит. Фамилия её — Бурадо. Но Витька разнюхал, что никакая она не Бурадо, а просто Бурдюкова. Номера её Витька ещё не видел, но и номер тоже с вывертом, с каким-то непонятным названием — кор-де-парель.

Вообще-то, честно говоря, Витьке было бы наплевать и на Бурадо-Бурдюкову и на всякие кор-де-парели, если бы она держала язык за зубами. А то сама-то намного ли старше Эвы и Витьки — год назад цирковое училище окончила, а воображает, как будто ей сто лет.

Про Витьку сказала Сенечке Курову: «Какой смешной надутый мальчик». А Сенечка, тоже хорош гусь, что-то шепнул ей, показав глазами на Эву, и оба заулыбались.

Но самое ужасное Витька услышал во время Эвиного номера. Весь цирк, как всегда, волновался, замирал в опасных местах, радовался, когда Эву подхватывали партнёры, одна Бурадо-Бурдюкова сидела спокойная, как деревянный идол, и непонятно улыбалась. После номера сказала своей соседке: «Работа чистенькая, но очень уж всё традиционно. Поисков не видно. Это ничего: девчонка-то совсем ещё маленькая — детский сад какой-то. А работает неплохо. Даже удивительно».

Витька взвился, будто его укололи. Он даже не стал разбираться, какие слова были сказаны. Одно то, что какая-то неизвестная Бурдюкова посмела говорить в таком снисходительном тоне об Эве, о его Эве, привело Витьку в ярость. Но… что поделаешь?! Не драться же с ней.

«Ну, погоди, — думал он, — погоди же! Я тебе покажу, ты у меня узнаешь, фифа! Свистеть-то я умею. Пусть из цирка выведут, но я тебе покажу «детский сад»!»

На следующий день вторым номером объявили Аллу Бурадо.

Витька сидел весь напружиненный, ершистый и ждал, когда же будет кор-де-парель.

Но на арене ничего не сооружали. Униформисты не тащили никакой аппаратуры. Только с колосников купола свисала толстая белая верёвка. Даже не верёвка, а канат. В Витькину руку толщиной.

А потом оркестр заиграл какую-то медленную и надрывную мелодию, и на манеж вышла Бурадо-Бурдюкова.

Она шла на высоченных каблуках, покачиваясь, как водоросль в воде… Подпрыгнула, ухватилась за канат и без всяких видимых усилий полезла по нему вверх. Длинная и тонкая, она обвилась как змея вокруг каната и начала выделывать фантастические штуки.

Казалось, что она ничего не весит. Казалось, стоит ей взяться за канат двумя пальцами — и этого достаточно, чтобы всё её большое тело горизонтально легло на воздух, как на перину. Свои трюки она делала как-то лениво, будто нехотя. И всё время сонно и снисходительно улыбалась.

И удивительно: из-за этих плавных движений, из-за этой странной заунывной музыки канат исчез, его никто не замечал. Бурадо висела в воздухе, как космонавт в невесомости. Это и был кор-де-парель.

Витька так оторопел от всех этих штучек, что совсем позабыл, зачем он пришёл. Он ведь собирался освистать её! Но — странное дело — ему совсем не хотелось этого. Витька попытался разозлиться. Он вспомнил и «смешного надутого мальчика», и «детский сад», и прищуренные глазки, но… не разозлился. Не мог он на неё сейчас злиться, потому что Бурадо в это время делала вообще что-то невероятное. Даже униформисты рты пораскрывали. Она заплела одну ногу вокруг каната, другую вытянула вдоль него на шпагат и разжала пальцы. Руки плавно пошли вниз, тело сложилось и прильнуло к ноге, и она повисла вниз головой, как летучая мышь. Вытянулась в струнку, слилась в одну линию с канатом. Что ни говори — это было здорово!

Когда она снова приняла нормальное положение (если только на болтающемся канате может быть нормальное положение), Витька облегчённо вздохнул вместе со всеми.

Бурадо пропустила канат сзади, оперлась на него спиной и небрежно легла на воздух, по-прежнему сонно улыбаясь. И тут Витька разозлился на неё. Он и сам не очень-то разобрался за что, но, наверное, за эту улыбочку, и за ленивые движения, и, главное, за то, что эта фифа после всех удивительных штук, которые она показала, имела полное право о любом номере и артисте говорить снисходительно. Даже об Эве.

И Витька свистнул.

В напряжённой внимательной тишине свист прозвучал резко, как удар шамбарьера — хлыста, которым подгоняют лошадей.

И в это мгновение Бурадо потеряла свою невесомость. На один коротенький миг она грузно сорвалась вниз. Совсем на немного. Чуточку. На какие-то десять-двадцать сантиметров. И тут же снова застыла в лёгкой и непринуждённой позе. И выражение лица у неё ни капельки не изменилось. Будто ничего и не было. Но весь цирк и Витька тоже увидели, как на её спине появилась багровая полоса, оставленная грубым канатом.

Витька сжался, как нашкодивший котёнок, которого вот-вот ударят. Цирк грохнул возмущённым криком. Люди оглядывались, отыскивая свистуна. Потом, не найдя его, зааплодировали мужеству и выдержке Бурадо.

Наверное, ей было очень больно, но она показала ещё несколько трюков и только тогда спрыгнула на манеж и медленно пошла за кулисы. А на спине её пылала красная полоса.

Витька выбрался на улицу. Он не стал дожидаться Эвиного номера. Не мог он на неё глядеть. Он бродил вокруг цирка, как слепой, натыкаясь на растяжки, на столбы, и переживал всё заново. Снова видел лёгкую Бурадо, которая на одну страшную секунду перестала быть лёгкой, снова слышал грозный крик зрителей и зажимал уши руками.

Внезапно он представил, что такой же вот дурак, как он по глупости, из озорства, может так же напугать Эву, когда она летит под куполом цирка, и Эва промахнётся, не поймает рук партнёра. О-о-о! Витька остановился и застонал сквозь стиснутые зубы.

Потом он пошёл к фургону Кличисов и сел на ступеньку. Сидел и ни о чём не мог думать. Он был весь какой-то пустой. Как мяч, который проткнули.

А потом пришла Эва. Витька издали услышал её шаги и вскочил. Отошёл в тень.

Было темно, и Витька не мог хорошенько разглядеть Эвино лицо. Оно смутно белело перед ним.

Эва долго молчала.

Издали сквозь брезент слышался смех и голос Сенечки Курова. И было странно, что где-то могут смеяться люди.

Высоко в небе упала звезда. Она коротко скользнула жёлтой чёрточкой по круглому небу и сгорела. И Витька по привычке подумал, что хорошо бы загадать желание. Но не успел. Ему стало тоскливо и страшно.

Лицо Эвы качнулось. Она быстро прошла мимо Витьки, легко взбежала по ступенькам и захлопнула за собой дверь… И Витька понял, что она знает.

И ещё он понял, что ни за что на свете не признается ей. Потому что если об этом заговорить, они никогда уже не смогут дружить, как прежде.