Иван Тигров - Николай Владимирович Богданов Страница 6

– Аллее, аллее, давай, давай!

Дед сердито кряхтел, еле двигаясь под грузом автоматов и ящиков со снарядами.

– Больно жадные! – ругался он, возвращаясь на поле боя. – Смотрите не подавитесь…

Потом он куда-то исчез. Алёша не сразу увидел его. Дед волочил за собой противотанковую пушку. Затащив ее в блиндаж под рябиновым деревцем, он стал ловко закапывать ее в одну братскую могилу с нашими артиллеристами.

– Дед, ты это зачем? – удивился Алёша.

– Так надо! – прикрикнул на него дед и, оглянувшись, зачерпнул солдатской каской масло, натекшее из подбитого танка, словно черная кровь.

Он напитал маслом шинель и прикрыл ею затвор пушки.

– Теперь не заржавеет!

Почесав зудевшие цыпки на ногах, Алёша стал быстро закапывать клад, нажимая на лопату так, что у него заболели пятки. Он уже догадался, что задумал дед. А дед подкладывал в яму один ящик снарядов за другим: сгодятся!

– Заприметь место, – сказал дед, вытерев пот рукавом.

– Оно и будет приметное, – ответил Алёша. – Видишь, все корни пообрубили. Засохнет рябина-то.

– Ага, значит, под сухой рябиной! Запомним.

Дед посмотрел на немцев, которые расхаживали по полю с засученными рукавами и так увлеклись, выворачивая карманы убитых, что ничего не заметили. Он усмехнулся:

– Постойте, вас еще жареный петух в макушку не клевал!

Алёша не понял задорных дедовских слов.

– А знаешь, дедушка, – сказал он, – немцы говорят, Гитлер уже в Москву вошел.

– Хотел с Москвы сапоги снести, а не знал, как от Москвы ноги унести.

– Это кто, дедушка?

– Да всякий, кто бы к нам ни совался. Я сам таковских бивал.

Алёша поглядел на деда. Всю жизнь он только и помнил, что дед с конями колхозными возится.

– Это когда же ты успел, дедушка?

– Ав восемнадцатом году… Японцы лезли с Тихого океана, англичане – со студеного моря, французы – с моря Чёрного. Всех и не сочтешь! А немец так же вот, как теперь, от заката солнца шел. Тоже вначале потеснили они наши части, а как поднялась вся наша сила, ну и вымели мы их, как помелом.

– И ты сам их бил, дедушка?

Дед крепко зажал заступ в руках:

– Всяких бивать приходилось. Один раз такое было диво на Архангельском фронте – сейчас помнится. Видим: идут на нас по болотам солдаты в юбках. Юбки клетчатые, коленки голые, ботинки желтые – ну, чисто бабы какие на нас ополчились. Ружья держат на бедре и сами трубки курят. Нам даже смешно стало. А потом как ударили мы и в лоб, и с флангов – ни одного не упустили. Которых побили, а нескольких в плен взяли. Вот собрали мы их и спрашиваем: «Кто вас послал, юбошников? Чьи вы такие?» – «А мы, говорят, английского короля шотландские стрелки». – «Ах, вы – английского короля! Ладно». Поснимали мы с них юбки и прогнали обратно. Да и наказали с ними английскому королю: «Юбки понравились, присылайте еще!»

Мальчик засмеялся: вот он у него какой, дед! А дед еще раз поглядел на немцев и сплюнул:

– Ишь засученные рукава! Постойте, штаны засучивать не пришлось бы!

Уходя, Алёша и дед оборачивались, долго еще глядели на рельсовый путь, пролегающий невдалеке, на взорванный мост через речку Купавку, на холмик под рябиновым деревцем.

…Дважды зима прикрывала белым снегом могилы первых героев войны. Дважды на них зацветали весенние цветы. Оживало и рябиновое деревце. Оно не погибло, подсохли только некоторые ветви.

Алёша часто приходил к нему. И, усевшись на холмик под деревцем, мечтал о том времени, когда можно будет откопать клад, скрытый под ним от врагов.

Обнищал народ, истомился под властью жестоких захватчиков. Терпенья нет.

Стиснув зубы, бродил по деревням с сумой дедушка Арсений, собирал милостыню, чтобы прокормить себя и внука. И возвращался всегда хмурым, печальным.

– Крепись, Алёша, – говорил он, – худо живут люди, у самих есть нечего, вот погрызем сухую корочку – и на том спасибо!

Но однажды пришел он веселый, вместо сухой корки добрую весть принес:

– Весенний гром гремит, вражьей силе капут сулит! Собирайся, пойдем послушаем.

В Брянских лесах не раз гремели выстрелы, с грохотом срывались под откос поезда, взорванные партизанами. Но такого грома еще не слыхали в деревне Кочки. Он был в сто раз сильнее того, что бушевал тогда, летом 1941 года.

– Пора, – сказал дед, – идет наша главная сила!

Алёша, как на праздник, надел свой лучший пиджак и, взяв на плечи две лопаты, ушел вместе с дедом в лес.

Подошли они к рябиновому деревцу, смотрит дед – а оно красное как кровь. Облепили его рябиновые ягоды, крупнее, чем на всех других кустах.

– Эхма, – удивился дед, – до чего красна рябина-ягода!

Алёша хотел сорвать ягодку, да не посмел – вспомнил, что эта рябина над могилой.

Дед ударил заступом, и Алёша стал копать, нажимая изо всех сил на лопату. Земля слежалась, копать было трудно да и опасно: немцы могли увидеть.

По стальным путям мчались через Брянские леса на восток эшелоны. Немецкие танки, пушки, солдаты проносились в грохоте колес. Поезд за поездом шли тесно.

Сквозь заросли кустов дед смотрел на них жадными глазами, как охотник, выбирая добычу получше.

Алёша устал, пот лил с него градом. Яма была ему уже по пояс, но пушки все не было.

– Дедушка, неужели утащил кто-нибудь?

– Нет, – сказал дед, – у этого клада стража…

И вот что-то звякнуло о лопату. Звук этот отозвался прямо в сердце Алёши.

Дед, ощупав пальцами дуло, стал осторожно отгребать землю руками.

Вскоре старый и малый вытащили пушку, накрытую промасленной шинелью убитого артиллериста, и стали устанавливать ее под деревцем.

– Эх, обтереть-то нечем! – тревожился дед. – Замок в глине, шинель в глине.

– А вот, – сказал Алёша, – моей одёжей!

– Давай! – сказал дед. – Для большого дела чего жалеть!

Алёша не пожалел нового пиджака. И скоро пушка была готова к бою.

Дед не умел обращаться со сложным прицелом и наводил простым способом: открыл затвор и смотрел в дуло. Алёша заглянул за ним следом и увидел в кружке света фермы моста.

Старик раздвинул станины, вогнал сошники в землю и заправил снаряд, выбрав гильзу подлиннее. Он не ошибся: это был бронебойный. И в ту же минуту показался бронепоезд, красуясь громадными башнями со множеством пушек, на всех парах спешил он на восток, туда, где гремело сражение.

– Дергай! – шепнул старик мальчику.

Алёша дернул и сейчас же упал от грома выстрела. Пушка подскочила, толкнула деда. Алёша кинулся к нему: «Пропал дедушка!» Но дед быстро поднялся. А там, куда они стреляли, что-то оглушительно засвистело. Из бронированного паровоза струей вырвался белый пар, и поезд остановился прямо на мосту.

– Ай да мы! – крикнул дед. – Котел пробили! А ну, давай, давай!

Он снова стал наводить орудие.

Немцы из всех смотровых щелей, во все бинокли высматривали: откуда раздался выстрел? Все пушки бронепоезда изготовились открыть огонь, поводя стволами.

Полсотни орудий – против маленькой пушки.

Но