Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы Страница 7

Мама тоже подошла к окну, присела на подоконник:

— Как красиво! Похоже, будто роятся белые пчелы…

— Точь-в-точь! — воскликнул Петя, продолжая ловить снежинки. Совершенно точь-в-точь!

— И еще, похоже, будто Снежная королева прилетела к нам из своего ледяного царства… Помнишь, у Андерсена?

Петя перестал ловить снежинки:

— Я ничего не знаю про Снежную королеву.

Мама удивилась:

— Неужели я тебе не читала этой сказки? Ведь она моя любимая.

— Никогда! — с возмущением вскричал Петя. — Ни разу! Там о пчелиной Снежной королеве?

— Ну что ты! Там о мальчике Кае и девочке Герде. О том, как они дружили… Не читала? Такая чудесная сказка.

— Ни разу! Как тебе не стыдно!

— Они жили по соседству, под крышами двух островерхих домиков. Так близко друг от друга, что могли переговариваться из окошек. И там же, наверху, они устроили себе сад, в котором посадили куст розовых роз. Летом они любили сидеть под этим кустом. А зимой, когда окна замерзали…

— Знаю! Знаю! — вдруг вспомнил Петя. — Все знаю! Мальчик нагревал на огне монетку и прикладывал к окошку. Получалась круглая дырка, и они с девочкой смотрели на снежок…

— Значит, читала?

— Да! — весь раскрасневшись, вскричал Петя. — Да, да, да, читала! Теперь вспомнил…

А мама, любуясь снегом, падающим за окном все гуще и гуще, говорила тихим и каким-то особенным, чуточку взволнованным голосом:

— Одежда Снежной королевы была соткана из снежных звездочек, и сама она была прекрасна. Но сердце-то у нее было ледяное. Попросту говоря, у нее совсем не было сердца, вместо сердца у нее был кусочек льда… И когда она унесла в свое царство Кая, она и его заморозила. У него стало ледяное, холодное сердце, и он забыл свою маленькую подружку…

— А она? Ведь она его не забыла?

— Нет. Она была удивительно смелой девочкой, с горячим, любящим сердцем… И она пошла искать своего товарища по всему свету…

— Ведь ее тоже могла утащить Снежная королева? — прошептал Петя. — И у разбойников ей было страшно… Но как же она все-таки не испугалась?

— Когда по-настоящему дружишь, о себе нисколько не думаешь и за себя ничуть не боишься. Это и есть настоящая дружба…

Петя задумчиво смотрел на падающий за окном снег. Тихонько повторил:

— Дружба?.. Разве это такая важная вещь — дружба?

— Настоящая дружба? Это самое важное в жизни человека. И самое прекрасное.

— Да? — задумчиво и немного удивленно проговорил Петя. — Я не знал… А у нас с тобой дружба, мамочка?

— Мы с тобой очень дружим. И всегда друг другу верим…

— Разве для дружбы важно — верить?

— Очень важно.

— С Вовкой мы тоже дружим. Только знаешь, Вовка теперь сидит на третьей парте. Уже давно! Это ничего для дружбы?

— Это совершенные пустяки.

— А вот с тем мальчиком, знаешь, который сидит теперь со мной вместо Вовки… С ним я не дружу… Ни на копейку! — Петя поморщился. — У него одни кляксы… С ним никто не дружит.

— Почему же вы с ним не дружите? Это очень плохо.

— Плохо?

— Очень плохо.

— Ты думаешь, очень плохо? — протянул Петя, щурясь на снег. — Почему?

А снег все падал и падал.

И в другой половине дома, где жили Чернопятко, тоже увидали за окном снег. Первый увидел его Вовка.

— Снег! — завопил он на весь дом. — Настоящий снег!

Он тоже влез на подоконник и тоже распахнул форточку. Просунул наружу голову.

Было просто удивительно, как мог он так легко протиснуть свои толстые красные щеки!

А снег уже падал густо, крупными хлопьями.

— Смотрите, смотрите! — задыхаясь от восторга, кричал Вовка. Смотрите все!

Он втянул голову обратно в дом. Все-таки непостижимо, как это пролезли его щеки?

— Завтра мы с Петькой — на санках!

Он снова высунулся в форточку:

— Или на лыжах!

И опять бедная, многострадальная голова оказалась в комнате:

— Или в снежки!..

Он снова высунулся наружу.

Толстые красные щеки, как им досталось!

А снег падал и падал…

Может, и правда Снежная королева мчалась на белых конях, а ее великолепный снежный плащ вместе с ветром несся над всей землей?

А в это время третий мальчик, тот рыженький, который занял на парте место Вовки — его звали Кирилкой, — тоже стоял возле окна и тоже глядел на снег…

Он думал, что, может быть, и на Севере сейчас идет снег. Только, уж конечно, тот снег получше этого. И его гораздо больше. Потом он подумал, что отец, наверно, давно катается на лыжах. Или на собаках. А может, даже на оленях? Очень на многом можно кататься там у них, на Севере.

Давно папа уехал. А не прислал еще ни одного письма. Каждый день Кирилка спрашивает на почте письма от папы. Там ему отвечают: «Пишет, пишет…» Но если пишет, куда же деваются папины письма?

Кирилка тихонько вздохнул.

А снег все шел, шел, и за окном становилось темно.

Потом Кирилка подумал, что завтра в школу можно идти в валенках. И это очень хорошо. Потому что ботинки у него давно прохудились, а сказать об этом тетке боязно. Обязательно заругается, что прохудились. Обязательно.

После валенок Кирилка сразу вспомнил про школу, про Петю Николаева и вздохнул еще громче.

Сколько дней они сидят рядом, он и Петя, а все равно Петя нипочем не хочет с ним дружить. Даже рукой заслоняет свои буквы, чтобы Кирилка на них не смотрел.

А какие у Пети буквы! Какие буквы!

Вчера вот у Пети капнула на парту клякса. Кирилка поскорее вытер эту кляксу да еще послюнявил, чтобы на крышке не осталось пятна. Петя почему-то рассердился. Он сказал: «Значит, ты подлиза» — и покраснел. А чем же он подлиза?

Книги он всегда кладет в парту точь-в-точь как Петя, и карандаш у него похож на Петин. И промокашка тоже на красной ленточке.

Чем же он подлиза?

Конечно, если бы он отвечал без запинки уроки и если бы не кляксы, Петя бы с ним дружил.

А что ему делать?

На дополнительных занятиях он всегда отвечает хорошо. А вот в классе при всех боится. Клавдия Сергеевна, она добрая, она ему говорит. «Ну, Кирилка, ну отвечай же… Какой ты, право! Ты же все знаешь! Отвечай…» А он стоит у доски и молчит. Не может слова выговорить. Вдруг все засмеются?..

А сколько у него клякс!.. Все тетради в кляксах. Разве можно дружить с мальчиком, у которого столько клякс?

А как же ему без клякс, если на столе всегда белая скатерть? Вот и приходится уроки делать на подоконнике. Учительница Клавдия Сергеевна то и дело повторяет: «Рука, которой пишешь, вся должна лежать на столе». А на подоконнике не то что рука — тетрадь еле помещается. А локоть совсем свисает. Вот потому у него и кляксы, что на подоконнике…

И в «колдунчики» его не берут играть. На переменках все мальчики играют, а его не берут… Никогда. Только дразнятся: «Рыжик-пыжик, почем десяток веснушек?»

Если веснушки хорошенько потереть щеткой — может, они сотрутся?

На этот раз Кирилка вздыхает глубоко и протяжно.

— Тише! — сердито шепчет тетка. — Генечку не разбуди.

Генечка — ее сын. Хоть ему только пять лет, дерется он очень больно. А сдачи Генечке тетка не велит давать.

Новые ботинки, которые ему перед отъездом на Север купил отец, тетка спрятала в комод — наверно, для Генечки. И новую шапку-ушанку (тоже отец купил) надевает Генечка. А когда тетка идет в гастроном, или на базар, или еще куда, то велит Кирилке, чтобы тот смотрел за Генечкой и не обижал его. А почему Генечке она не говорит, чтобы он не дрался?

Кирилка опять вздохнул.

— Говорят, тише! — прошипела тетка. — Уроки делай…

— Сделал, — тоненьким голоском ответил Кирилка и снова вздохнул.

Что же поделаешь, такая у него была привычка: вздыхать и вздыхать…

Плохо жить на свете, когда совсем один, когда тетка слова ласкового не скажет, а дядя, папин брат, хоть добрый, да все на работе. Иногда погладит Кирилку по голове… Только редко это бывает.

А отец далеко, на Севере. И сам не едет, и писем не шлет.

А главное, плохо, когда нет товарищей. Плохо, ох как плохо…

Глава седьмая 

Кирилкин портфель

Петя и Вовка мало похожи друг на друга. И характером, и наружностью.

Петя высоконький мальчик и немного бледноват. Вовка же, наоборот, коренастый коротышка. У Пети на лбу аккуратно подстриженная челочка, а у Вовки на затылке торчит хохолок, похожий на кисточку для бритья.

Петя щурится. Он слегка близорук. А когда он смеется, на самой середке носа у него, как и у мамы, гармошкой собираются морщинки.

У Вовки же щеки до того красны и до того круглы, что просто удивительно, как только птицы не склевали их по ошибке вместо яблок.

Вовка, что называется, «тяп-ляп». Схватит — бросит. Бросит — снова схватит. И никакого толку. По десять раз в день он придумывал что-нибудь новое и никогда ничего не кончал. Не то что Петя, который все всегда доводит до конца.