Виктор Голявкин - Этот мальчик Страница 7

«Ага, моторчик!» Я так и думал, что моторчик — очень важное дело. Вот бы побольше поговорить про моторчики.

— Моторчик — это да, — говорю.

— Правильно, — говорит. — Вот смотри моторчик. — Он достал с полки игрушку — робота — и покрутил сбоку ключик. И робот пошагал по полу ко мне. В животе у него крутились колёсики, высекались искры, как будто там что-то переваривалось. Робот равномерно махал руками, а иногда поправлял на голове кепку. Так интересно! Я сказал:

— Я люблю, когда что-нибудь само двигается. Когда я первый раз ехал на поезде, то не мог от окна оторваться. Я был маленький, и мне казалось, что вся земля едет, а вовсе не поезд, в котором мы сидим. Я-то ведь сидел на месте, не двигался.

— Ага, — сказал он. — Возьми с собой робота. Поиграешь дома. К моторчику приглядишься.

Я принёс робота домой и весь вечер гонял его по дому. Потом решил всё-таки заглянуть в его моторчик и приподнял ножиком спинку. Потом ещё чуть-чуть подцепил ножом. Вдруг раздался треск, все колёсики вылетели и железная пружинка ударила меня по носу.

Я испугался, что сломал чужую игрушку.

Смотреть на развороченный моторчик было печально. Но я не хотел обращаться к отцу за помощью. Он обязательно спросит про уроки, а мне сейчас не до них.

Я извинюсь перед мальчиком, раз так вышло. Я знаю: извинения хорошая вещь. Когда извиняешься, хвалят за вежливость.

— Извини, пожалуйста, — сказал я, когда пришёл к нему опять. — Он заглох...

— Я так и знал, — сказал он, — что ты внутрь полезешь. Ну ничего, сейчас я починю.

— Ты сам, что ли, будешь чинить? — удивился я.

— Оставайся, если хочешь, сделаем вместе.

В общем, он подогнал зубчатые колёсики одно к другому. Вставил пружинку на место. Поправил кремень, который искрит, когда колёсики крутятся. И прикрепил спинку. Потом завёл робота ключиком — сильно закрутил пружину. И эта пружина должна медленно раскручиваться и вертеть эти самые колёсики.

И робот опять зашагал.

Всё очень просто.

Я был рад, что игрушка исправна.

Но я был не рад, что простейший мотор не мог починить сам. Я был не рад, что всё равно не узнал, отчего всё двигается.

Уроки опять не выучил и получу новую двойку.

Вася, наверно, все выучил, ведь я ему совсем не мешал.

И вот опять сижу с ним рядом и молчу. Мне не о чем с ним разговаривать. Он ведь всё равно, мне кажется, ничего не сможет понять. Он же не думал всё это время про моторчики. А рассказывать пришлось бы долго.

Я сижу молчу и слушаю учителя. Хоть я и не сделал уроки, но мне всё понятно, что учитель рассказывает. Значит, моторчик в голове работает. Чувствую, умнее становлюсь.

Учитель смотрит на меня — вот-вот сейчас вызовет.

И вызывает.

И я всё совершенно правильно ему отвечаю. Мне кажется: это всё очень просто. Как будто я действительно вырос уже и теперь у меня будет всё по-другому.

И мне всё кругом нравится.

Только одно мне не нравится: я не спросил, как зовут знакомого мальчика. Всё время забывал спросить его имя.

И тут я подумал: имя у человека обыкновенное бывает Андрюша, Серёжа, Петя, Вася... Но он всё-таки необыкновенный мальчик.

И он мой друг. Вчера он мне сказал: «Приходи завтра».

Хороший день. Замечательный. Пять пятёрок наполучал. Никогда столько не было. Правда, не все поставили. Но я чувствую, что могли бы поставить. Удачный день — ничего не скажешь. Отличное настроение. С таким настроением я не могу вместе с Васей плестись по лестнице. Пусть он один плетётся, а я лучше на улице его подожду. И вылетаю из школы.

На улице дождь зачастил. Но наши ребята играют в футбол прямо под дождём. Я стою смотрю.

Сегодня мне и дождь нипочём, даже нравится. Смотрю, как ребята мяч гоняют прямо по лужам.

Сейчас Вася выйдет и я ему скажу: «Видал, как надо учиться!» Он обязательно спросит: «Чего?» Никогда сразу не понимает. А я ему объясню: «Думать, брат, надо. А ты всё уроки учишь, учишь, стараешься, как чёрт, а толку мало».

Вот я ему урок покажу.

И чего он там копается, столько времени не выходит. Стою жду и думаю: «Вот сейчас ему шапку на нос нахлобучу, будет он тогда «чего» спрашивать. Совершенно неинтересно разговаривать с таким человеком. Но не одному же идти домой с таким прекрасным настроением. Надо обязательно с другом поделиться».

Вдруг мяч мне в лоб как даст!

Этот мокрый, грязный, холодный, тяжёлый, как булыжник, мяч, который ребята гоняли по всем лужам!

Какое безобразие! Что они там своих ворот не видят, что ли? С ума, что ли, сошли?

Я как заору:

— Вы что, не видите, куда бьёте!

— Да мы нечаянно, — говорят. — Хотели в ворота, а мяч в тебя полетел. А ты бы на ногу взял его, а ты бы отбил его, а ты бы в сторону отскочил, в конце концов, — чего ты тут стоишь, — говорят.

Я совсем рассвирепел, бегу на них драться.

А они на меня пальцами показывают и смеются. Потому что всё лицо у меня грязное от мяча. Им смешно. А я не знаю, что мне теперь делать с моим лицом. А они хохочут. Сами виноваты, а говорят, я же и виноват.

Ох и зло меня тут взяло.

Вытираюсь кое-как рукавами. Грязь только размазывается, и ребята ещё больше смеются.

А ведь из-за Васьки всё получилось. Он там так долго копается.

Домой с таким лицом невозможно показываться. Да как домой-то добраться? Все рукава у пальто грязные. Лицо грязное. Ребята смеются. Измучился я.

И тут Вася наконец появляется и ко мне подходит. Видит, в чём дело, и вынимает из своего кармана носовой платок. Чистый белый носовой платок. Вася его берёт и вытирает мне лицо и ещё успокаивает:

— Ничего, — говорит, — не заметно, не волнуйся, — и всё такое.

Вася провожает меня до дома, а я в это время думаю: «Вот так урок! Ведь я же хотел ему урок показать, а выходит, Вася мне урок показал».

Нечего было мне задаваться. Шёл бы спокойно домой, и всё. А вот остановился — и удар получил. Зря я, дурак, там стоял, двигаться надо было, а не на месте стоять.

Всё время двигаться, что ли? И останавливаться нельзя?

Я совсем запутался.

А Вася пошёл домой со своим платком.

Вдруг я кинулся его догонять, сам не знаю зачем. Догнал его и спрашиваю:

— Где твой платок?

— Вот, — говорит Вася. И вынимает запачканный грязью, мокрый, мятый платок.

— Жалко платок, — говорю. — А откуда он у тебя?

— Мне дома дают платок.

— Извини, — говорю.

— За что?

— За платок, — говорю.

— Ничего, — говорит, — мне другой дома дадут.

Я прибегаю домой и говорю:

— Почему мне не даёте платок?

— Какой платок тебе надо?

— Носовой, конечно, какой же ещё, — говорю.

— А ты сам бери, — говорит мама.

— Где его брать?

Мама подводит меня к шкафу и показывает целую гору носовых платков.

— А я не знал, — говорю.

— А ты знай, — говорит мама.

На другой день в каждый карман я положил по платку. Гора платков в шкафу сразу стала намного меньше — у меня оказалось порядочно карманов. Я ни на минуту не забывал про свои карманы, потому что в каждом был чистый платок. Я вынимал их по очереди и всё время вытирал нос, хотя этого не требовалось, но не зря ведь платок носовым называется. Мне очень нравились мои платки. Один был в клеточку, другие в полоску.

За это я получил в школе замечание: «Весь урок занимался носовым платком».

Дома отец спросил:

— Ты что сегодня такой сердитый?

— Вот, — говорю, — видишь? — И показываю ему замечание. Мне казалось, он должен похвалить меня: ведь у меня при себе носовой платок, и осудить учителя, что он не понимает, как это здорово. — Вот, — говорю, — платки виноваты. — Я вынимаю их все из карманов и бросаю на стол. Мне кажется, что чем их больше, тем лучше.

— Зачем тебе столько? — удивляется отец. Он отбирает все платки и отдаёт их маме.

— Что же человеку без платка ходить, что ли? — говорю.

Отец говорит:

— Занимаешься мелочами, вместо того, чтобы делать в школе главное — слушать учителя.

— А вот и нет! — говорю.

— Согласись, что я прав, — говорит отец.

— Почему это ты прав? — говорю.

— Знаешь, — говорит, — такое моё мнение, так мне кажется, такая мысль у меня мелькнула, — и смеётся.

Особенно мне последние слова про мысль понравились.

И тут вдруг я почувствовал, что и у меня мысль мелькнула. Мелькнула или не мелькнула? Кажется, мелькнула: отец неправ! Я тут же решаюсь с ним поспорить.

— Отец, — говорю я. Первый раз в жизни я называю его «отец», а не «папа». Мне кажется, так лучше звучит, когда имеешь своё собственное мнение. — Я ни за что с тобой не соглашусь!

— Как так? — удивляется папа.

— Платок вовсе не мелочь. А самое главное дело.

И я рассказал ему, как Вася меня выручил.

Папа выслушал меня и тоже стал спорить:

— Дело тут было не в платке, а в человеке. В Васе всё дело. Он оказался неплохим человеком: сообразительным, добрым.