Лидия Чарская - Том 18. Счастливчик Страница 7

После арифметики следовал урок Закона Божия, во время которого батюшка не спрашивал никого, а рассказывал то, что надлежало выучить к следующему разу. Потом было пение. Мальчиков повели в зал. Преподаватель пения, ударяя по клавишам рояля, приказывал гимназистам петь каждую ноту, издаваемую инструментом.

Еще пели по нотам: "до, ре, ми, фа, соль, ля, си" и обратно. Этот урок понравился Счастливчику; было весело и нетрудно тянуть голосом вместе с другими.

Наступила большая перемена. Мальчики завтракали: кто — у себя на скамейке, кто у окна. Завтраки у них были простые: у кого булка с ветчиной, у кого — кусок колбасы, укого — бутерброд с холодной котлетой или просто кусок вчерашнего пирога. Был и десерт: яблоки, леденцы, сухое пирожное. Некоторые ушли пить чай вниз, в раздевальную. Скромные завтраки эти приносились в уголке ранца или в кармане, тщательно завернутые в бумажку заботливыми родными, матерями, воспитательницами, прислугою. Не мудрено поэтому, что появление громадной корзины с «фриштыком» произвело суматоху. Все мгновенно позабыли о собственной еде и собрались вокруг стула, на котором стояла злополучная корзина.

Впереди всех очутился Подгурин.

— Братцы! Да никак здесь на всю артель прислано! — крикнул он весело и, потирая руки, схватился за бечевку, которой была nepeвязана корзина. — Славное, значит, выйдет угощение.

— Не надо трогать! Это не тебе! Это новенькому принадлежит! — прозвучал обычно тихий, а теперь взволнованный голосок Голубина.

— Ну, ты, шиш, потише! Так залимоню, что от тебя только мокро останется! — сердито крикнул «Верста», как называли в гимназии чрезвычайно высокий рост Подгурина.

— За Ваше здоровье, Ваше королевское величество.

— Не суйся, голубчик, не в свое дело! — насмешливо остановил его, поблескивая своими калмыцкими глазами, Бурьянов.

— Но нельзя же, нельзя брать чужое! — возмущался Голубин.

— А тебе жаль, что ли? Да ты не бойся, малыш, мы не возьмем, мы только попробуем! — расхохотался "Верста".

— Янко! Янко! Курнышов! Курнышов! — громко позвал Голубин обоих своих приятелей, благородных и рыцарски честных мальчиков.

Но ни Хохла, ни Помидора Ивановича не оказалось в классе. Вокруг корзины толпились по большой части приятели Подгурина и Бурьянова и были сами не прочь узнать, что за обильный «фриштык» привез новенький из дому.

— Постой, я побегу искать Янко и Курнышова. Они заступятся, они не позволят им распоряжаться чужими вещами! — горячо воскликнул Голубин и, оставив Киру, с которым не разлучался во все перемены между уроками, бросился в коридор отыскивать обоих мальчиков.

Счастливчик остался стоять, спокойный по своему обыкновению, и невозмутимо следил за тем, что будет дальше с его корзиной.

Следил, впрочем, не один Кира. Следило десять пар любопытных детских глаз за тем, как под быстрыми руками исчезали веревка и бумага, обвязывающие и обматывающие огромный пакет. Подгурин сорвал последнюю обертку.

— Вот тебе раз! Целое царское угощение! — произнес он восторженно и живо поднял крышку судка, в котором были тщательно уложены две куриные котлетки с гарниром.

Еще минута — и замазанная в чернилах рука Версты протянулась к котлете. Он вытащил ее из судка, пачкая в соусе руки, и отправил в рот.

— За ваше здоровье, ваше королевское величество! — комически раскланялся он перед Счастливчиком.

Начало было сделано. Вслед за одним угощением отведалось и другое. Теперь уже не один Подгурин хозяйничал в корзине. Бурьянов тоже запустил в нее руку, открыл другую крышку и, вытащив порядочный кусок рыбы из другого судка, принялся уничтожать ее с завидным аппетитом.

Их примеру последовали другие мальчики. Один схватил бутылку с какао, уложенную самым тщательнейшим образом заботливыми руками няни, точно птица в гнездышко из ваты и, отвернув пробку, вылил все содержимое из бутылки себе в рот. Другой схватил грушу, третий — плитку шоколада. И в какие-нибудь пять минут от съестных запасов, привезенных Счастливчиком из дому, осталась только пустая корзина.

— У вас дома всегда так здорово едят? — осведомляется Подгурин, облизывая губы.

— Что? — недоумевает Счастливчик.

— Вкусные, говорю, блюда такие у вас всегда готовят?

— Всегда!

— Ах, ты, хвастунишка! Дай ему щелчок по носу, кто стоит поближе! — хохочет Бурьянов.

— Нет, нет, подожди, Бурьяша, — смеется Подгурин, — мы его поисповедуем раньше. Пускай поврет.

И он делает такую лукаво-смешную физиономию, что все мальчики фыркают со смеха.

— Я никогда не лгу, — серьезно говорит Счастливчик.

— Уж будто? — щурится Бурьянов. — Не врешь? А ну-ка побожись, лилипут-девчонка! Побожись, что не врешь.

— Божиться грешно, — спокойно возражает Кира, — очень дурно божиться, особенно по пустякам.

— Ах, ты, святоша! Божиться грешно, видите ли, а хвастаться не грешно, скажешь? — не унимается Подгурин.

— Я не хвастаюсь!

— Врешь! А ну-ка повтори, что у вас каждый день едят за завтраком такую рыбу, компот, котлеты.

— Да, у нас всегда такие завтраки! — спокойно отвечает Кира, не понимающий, почему к нему так пристает этот долговязый мальчик.

— И одет ты всегда так хорошо?

— Как хорошо? — изумился Счастливчик.

— Ну, вот как на экзамене одет был: в бархат и кружева, точно его величество принц китайский! — говорит Подгурин.

— Я не видел, как одевается принц китайский, — говорит Счастливчик, — но бабушка любит, когда на мне бархатный костюмчик с кружевным воротником. Теперь я гимназист и носить его не буду больше. У меня форма, — заключает он.

— Не форсись, гимназист! Не гимназист ты, а девчонка или просто лохматая собачонка, или овца! — сердито крикнул Бурьянов и неожиданно дернул Счастливчика за волосы.

— Ай! — вскрикнул Счастливчик. — Мне больно!

— Коли больно, не держи себя вольно, — ухмыльнулся Бурьянов.

Другие мальчики вторили Калмыку, как они уже успели прозвать Бурьянова за его маленькие глаза и монгольские скулы.

— Эка неженка! Крикун! Волосок тронуть нельзя! Подумаешь тоже!

— Оставьте его, братцы! Я его живо от хвастовства отучу, — повысил голос Подгурин. — Эй, ты, левретка, овца, кукла нечесаная — резко обратился он к Кире, — небось тебе бабушка на заказ костюм шила?

— Да, на заказ, — отвечал удивленный таким неожиданным вопросом Счастливчик.

— Ишь ты как! Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты. А сапоги, поди, из кожи шевро?

— Право, не знаю.

— А белье? Тонкое, поди, дорогое, батистовое?

— Да, тонкое, — спокойно отвечал Счастливчик, — а что?

Оп поднял серьезные глаза на Версту с молчаливым вопросом. "Что, мол, тебе за дело до моего белья и платья?"

— Ага! Ты так-то! Хвастаться вздумал! Пыль нам пускать в нос с первого же дня своим богатством! Так постой же ты у нас! Мы тебя проучим! — закричал Подгурин и, нагнувшись к уху Бурьянова, шепнул ему что-то.

— Ха-ха-ха! — так и покатился со смеха Калмык. — Здорово придумал! Ай, да Подгурин! Молодец!

— Эй, ты, лилипут, снимай, брат, твою амуницию! — решительно проговорил Верста и крепко схватил Счастливчика одной рукой за плечи, а другой изо всей силы рванул его за борт куртки. Две пуговки на вороте отскочили. Тонкое сукно затрещало по швам. Подгурин и Калмык ликовали.

— Что вы хотите делать со мною? — теряя обычное спокойствие, спросил Счастливчик, стараясь запахнуть расстегнутую курточку на груди.

— Ничего особенного, миленький, — корча обезьянью гримасу, пищал умышленно тоненько длинный Подгурин.

— Раздеть тебя хотим. Ничего особеннаго, прелесть моя! Только костюмчик твой снимем, чтобы ты не больно-то форсился своим платьем. Эй, Калмычек, помоги мне справиться с этим франтом! — не переставая гримасничать, поманил Подгурин приятеля.

Вокруг них прыгали мальчики.

— Раздеть, раздеть, конечно! Что, в самом деле, за хвастун выискался! Франт пике нос в табаке! Форсило!

Счастливчик испуганным взглядом затравленного зверька окинул толпившихся мальчиков.

"Неужели это они, те самые, что только что угостились из его корзины? И ни одного расположенного к нему не найдется между ними!.. Все охотно принимают глупую, злую шутку этих двух гадких, злых второгодников. О, если бы можно было уйти домой! Сейчас домой!" — Мучительно сжималось сердце мальчика, но желанию Счастливчика не суждено было осуществиться.

Несколько пар рук протянулось к нему, и Подгурин крикнул:

— Эй, Малинин, иди караулить дверь!

Черненький, как мушка, Малинин, мальчик лет одиннадцати, стремглав помчался к двери класса.

Счастливчика окружили плотнее, схватили за руки, прижали к стене. Чьи-то проворные пальцы стали стаскивать с него куртку, пояс, сапоги, штанишки…