Сусанна Георгиевская - Бабушкино море Страница 7

В свёртке серенькие брючки, мохнатая курточка с железными пуговицами и картуз с лакированным козырьком.

— Это чьё же? — спрашивает Ляля.

— Папино, — объясняет бабушка. — Не сносил, подрос, а я и припрятала. Не кидать же зря! Твой сынок доносит. Да и тебе при случае сгодится.

Бабушка прячет в сундук штаны и картуз, а курточку оставляет.

— Завтра наденешь, — говорит она, — тепло будет. Вот и пришёл случай.

Куртку кладут на табуретку рядом с лялиной кроватью, и утром тётя Сватья кое-как натягивает на сонную Лялю мохнатую папину курточку.

Пятый час. Глаза у Ляли слипаются. Она бежит рядом с бабушкой по пустынной дороге.

Над ними бесцветное, сероватое небо, без звёзд и без солнышка. Солнышко ещё не успело взойти, но за морем уже начинают светиться красной краской узкие облачка.

Тихо.

И вдруг за соседским плетнём поднимает голос петух. Он орёт, что есть мочи. По всей станице разносится его одинокий голос. Потом опять тишина. Потом из-за всех заборов, перекрикивая друг дружку, начинают кричать петухи.

— Проснулись, — говорит Ляля и зевает.

Сама она никак не может проснуться. Глаза её наполовину спят, руки спят, ноги спят. Она поминутно спотыкается.

— Ну, что ты, что ты, как неживая? — говорит бабушка и берёт её на руки.

На руках у бабушки очень удобно. Только у папы бывает ещё удобнее, а больше ни у кого. Ляля прижимается покрепче к тёплому бабушкиному плечу и сразу засыпает.

На минуту она просыпается, когда бабушка укладывает её на что-то мягкое.

— Мы уже вернулись? — спрашивает Ляля; ей кажется, что она опять в своей кроватке.

— Спи, спи! — отвечает бабушка и укрывает её потеплее.

Ляля спит и не спит. Сквозь дрёму она слышит, как вокруг неё мерно плещет вода: «Плюх-плюх, плюх-плюх». С трудом разлепивши веки, она видит чьи-то большие босые ноги, шаркающие по дну плоскодонной лодки.

— Натягай! — кричат протяжно и глухо над Лялей, и белая простыня паруса взвивается, становится дыбом, закрывает небо.

Лодка покачивается так славно, под папиной курточкой так тепло… Чтобы стало ещё удобнее, Ляля подтягивает коленки к самому подбородку и подсовывает ладошку под щёку. И вдруг всё пропадает: и парус, и плеск воды, и лодка…

Просыпается Ляля на берегу. Под головой у неё вместо подушки шапка-зюйдвестка, вместо простыни — жёлтый-жёлтый, мягкий-мягкий песок.

Пахнет солёной водой, тёплым дымом, жареной рыбой.

Ляля садится в песке и оглядывается: прямо на берегу, под открытым небом, стоит большая плита. Она сложена из дикого камня и вымазана извёсткой. Огонь в плите так и бушует, только его почти не видно, потому что он словно выгорел от солнышка.

Возле плиты стоит какая-то женщина в большом клеёнчатом фартуке и в такой же косыночке, как у бабушки. Должно быть, она кухарка. Кухаркины руки блестят от жира. Она поминутно встряхивает огромную сковородку, и от этого какая-то широкобокая рыбина так и пляшет в шипящем жиру.

— Степанёк! Не зевай!.. — командует кухарка. — Надежда, жиру!

Какой-то маленький мальчик, с круглой, как шар, бритой головой и дочерна загорелыми босыми ногами, пыхтя, подтаскивает к плите охапку камышей и запихивает их в топку.

Огонь ревёт, и целое облако дыма вырывается из белой трубы над плитой.

— Степанёк, поднеси-ка тёте Моте жиру! — кричит с берега чей-то звонкий голос.

Ляля оборачивается и видит, что на самом берегу сидит на корточках другая женщина. Справа и слева от неё лежат в песке две горки рыбы. Рыбачка хватает рыбину слева, быстро-быстро скоблит её острым большим ножом так, что чешуя брызгами сыплется вокруг. Поскобливши рыбу, она вспарывает ей брюшко, полощет прямо в море и кидает направо. Куски жёлтого рыбьего жира она бережно кладёт в отдельную мисочку. Рыбы так и перелетают слева направо, слева направо.

Степанёк подхватывает мисочку и бегом несёт её кухарке.

Но тут из-за камня медленно выходит чёрная гладкая кошка с рыбкой в зубах. Почуяв жир, она бросает рыбу, подходит к Степаньку и, поднявшись на задние лапки, тянется передними к мисочке.

— Ах, чтоб ты пропала! — говорит Степанёк, но сейчас же нагибается к кошке и подаёт ей самый большой кусок жиру.

— А где бабушка? — спрашивает Ляля.

— А куда ей деваться? В море, — отвечает кухарка. — Котёл пошла выбирать.

— Котёл — из моря?!.

— Не с плиты же, — говорит кухарка. — Может, косячок какой попадётся, так рыбки тебе привезут хорошенькой. Степанёк, не зевай! Надежда, жиру!..

Степанёк опять подкладывает в топку камыш и бежит на берег за жиром.

Ляля стоит у плиты, переминаясь с ноги на ногу, и зевает.

— Что, не проспалась? — спрашивает кухарка.

— Проспалась, — говорит Ляля.

— Может, кушать охота?

— Нет, неохота, — говорит Ляля.

— Ну, коли просто соскучилась, — так бабка велела стан тебе показать. Степанёк, покажи-ка девушке стан.

— А вон тама стан! — говорит Степанёк и показывает куда-то вправо.

Ляля оглядывается: на высоких балках, вколоченных в берег, словно избушка на курьих ножках, стоит длинный дом, повёрнутый задом к большой земле, а маленькими оконцами — к морю. С его порожка во влажный морской песок спускается узкая лесенка.

Взявшись за руки, Ляля и Степанёк бегут вдоль берега к дому на курьих ножках. Одолевши лестницу, они входят в большие пустые сени. Степанёк толкает дверь, и Ляля видит, что в этом длинном доме всего одна комната.

— Странный дом!.. — говорит Ляля.

— Да разве же это дом? Это стан, — отвечает ей Степанёк.

В единственной комнате дома-стана стоят вдоль бревенчатых стен деревянные койки, аккуратно застланные одеялами. Посередине комнаты длинный стол, уставленный мисками. Возле каждой миски лежат ложка и большой ломоть хлеба.

Сквозь крошечные оконца синеет море. Море за окошками зыблется, дрожит, ходит, и по стенам и потолку тоже ходит, дрожит, зыблется золотая рябь. От этого у Ляли начинает немножко кружиться голова. Ей кажется, что весь дом качается, как лодка.

Она садится на табуретку, прищурившись и ухватившись руками за сиденье. Но табуретка прочно стоит на дощатом полу. Успокоившись, Ляля встаёт и подходит к стене. На стене висят картины. На одной нарисованы Ленин и Сталин, на другой — рыбак в клеёнчатой шапке, такой же, как у лялиной бабушки. Над ним вздувается белый парус. В руках он держит серую сетку. В сетке бьётся большая, красиво раскрашенная серебряной краской рыба.

— Портрет, — говорит Степанёк.

— Чей? — спрашивает Ляля.

— А так себе. Просто рыбак. А ещё вчера у нас картину крутили, — задумчиво говорит Степанёк. — Механик приехал. Навёз винограду. Потом председатель приехал. Привёз мне ландрину и яблоков. А картина была ничего себе. Три раза крутили. Картина роскошная… Рыбакам понравилась.

— А тебе?

— А мне — нет: я люблю про войну, а там всё про любовь…

Сказав это, Степанёк взбирается на подоконник, распахивает окошко и садится, свесив наружу загорелые ноги.

— Упадёшь! — кричит Ляля.

— А может, не упаду! — говорит Степанёк.

Тогда, подумав, Ляля тоже садится на подоконник рядом со Степаньком. Оба смотрят на море. В море врезается сбоку остроконечный, зубчатый мыс, поросший травою и камышом.

— А там кто живёт? — говорит Ляля.

— А никто не живёт, — говорит Степанёк. — Кабаны живут с кабанятами… Вот поехал я раз по камыш вместе с дедом Василием. Видим: примято на бережку. Стало быть, значит, напиться ходил кабан. Недавно, видать, ходил: камыш ещё от ветру не распрямился. Дед Василий и говорит: «Жаль, ружьишка не захватил». А кабан будто слышит: как заорёт в камыше и морду поднял. А рыло тупое, и сам тяжёлый. Как побежал, так земля под ним задрожала. А за ним — кабанята. И такой на мысу вдруг сделался ропот и топот, аж всё дрожит. Я говорю: «Тикаем, дед Василий». А он мне: «Глуп ты, вот ты кто после этого! Он же не забодает».

— А потом что было?

— А ничего такого. Видно, спать полёг, — потому, земля успокоилась.

— А ты тут всегда, на мысу, живёшь? — говорит Ляля.

— Зачем «всегда»? Не всегда, — удивляется Степанёк. — Мы из Гривенской. Это сюда наезжают со всех станиц только в весну да в осень. В путину.

Почесав задумчиво свою круглую, с торчащими мелкими волосами макушку, он соскакивает с подоконника…

— Айда на берег, камни лукать, — говорит он.

Ляля покорно спускается с подоконника.

Степанёк бежит к берегу. За ним, запыхавшись, бежит Ляля.

Добежав до длинной серой гряды камешков, Степанёк останавливается, нагибается и разгребает гальку босыми пятками.

Ляля, наклонившись, смотрит в ямку, которую раскапывает Степанёк. На дне этой ямки, словно на донышке кукольного колодца, показывается вода.

Степанёк садится на корточки и вытаскивает из кучки блестящих камешков один тонюсенький, словно облизанный морем.