Б. Травен - Поход в Страну Каоба Страница 7

5

От заката солнца до наступления полной темноты проходит не более двадцати минут. Как раз в этот промежуток времени молодой индеец Андреу прибыл на каменистый пустырь, где расположились на ночлег завербованные рабочие.

Он шел, согнувшись под тяжестью тюка, который лежал у него на спине, прикрепленный к широкому грубому ремню, опоясывающему его голову. Рубашку он снял, чтобы тюк ее не протер. Его голая спина была покрыта шкурой антилопы, подвешенной на тонких ремешках к тому же головному ремню. Поверх этой шкуры и лежал тюк.

На Андреу были белые хлопчатобумажные штаны. Правую штанину он подвернул почти до бедра, а левая спускалась ниже колена. Обут он был в сандалии из грубой кожи, а шляпу привязал к тюку. Такие шляпы носили сокесы — индейцы, населявшие западные районы страны. Сплетенная из пальмовой мочалы, эта шляпа с высокой тульей, замятой особым образом, отличалась от любой шляпы этого рода.

Кожа Андреу отливала медью, а густые пряди его черных волос торчали во все стороны. Он был причесан не так, как индейцы, живущие в финках или вольных индейских селениях, — те носят длинные волосы, спереди косо подрезанные. Андреу был коротко пострижен, так, как обычно стригутся мексиканцы в городах.

Прическа Андреу находилась в полном противоречии с его внешним видом и с чисто индейским способом носить тяжести, и это обратило на него внимание всех завербованных, расположившихся на ночлег на пустыре. Они решили, что этот индеец заблудился, что ему здесь не место. Один из парней, сидевших у ближайшего костра, крикнул ему на языке тселталов:

— Эй ты, парень, что это ты здесь шляешься со своим тюком? Индейские торговцы расположились на дороге, ведущей из Теултепека в селения.

— Знаю, — ответил Андреу тоже на языке тселталов, — но я не торговец, я отправляюсь работать на монтерии, а, насколько мне известно, пеоны, приехавшие для заключения энганче, собираются здесь.

— Ты тоже отправляешься на монтерию? — громко спросил его кто-то другой из сидящих у костра. — Кем же? Да ты небось надсмотрщик — капатас! Ну-ка, подойди сюда, давай поговорим по душам. Да так, чтоб ты надолго запомнил! А то завтра, если ты и вправду палач и мучитель, пожалуй, поздно будет. Тебя, брат, я уже целый год поджидаю…

Говоря это, завербованный медленно подходил к Андреу. Остановившись перед ним, он сжал кулаки и крикнул ему в лицо:

— Эй ты, вешатель проклятый, скидывай-ка свою торбу! Я не бью морду тем, у кого к башке подвязан тюк с барахлом.

Андреу опустился на колени, не спеша высвободил голову из-под ремня, нагнулся вперед, чтобы опустить тюк на землю, и поднялся на ноги.

Но, прежде чем он успел выпрямиться, подошедший индеец со всего размаха ударил его кулаком в лицо. Андреу пошатнулся, но удержался на ногах, затем отскочил в сторону и секунду спустя уже сцепился в отчаянной схватке со своим противником.

Они боролись минут десять, и ни одному не удавалось осилить другого.

Потом им, должно быть, одновременно пришло на ум, что они изувечат друг друга, так ничего и не добившись, и поэтому их борьба не имеет смысла. Они на миг расцепились и отпрыгнули в разные стороны, чтобы выбрать плацдарм для нового нападения.

Это дало Андреу возможность ответить наконец на вопрос, которым его встретил налетевший на него парень.

— Ты, видно, вконец рехнулся! Я не капатас и никогда им не был, слышишь! Нигде, ни на финке, ни на монтерии, заруби это себе на носу, осел! А теперь подойди-ка сюда, дружочек, я расправлюсь с тобой как следует! Твоя песенка спета…

— Правда? — переспросил его противник, который теперь заговорил по-испански. — Ты не врешь? Ты не капатас? Тогда садись вот сюда, к нашему костру. Добро пожаловать, друг!

— Нет, — ответил Андреу, — я хочу отыскать костер, у которого сидят ребята, завербованные мерзавцем Габриэлем. Этот проклятый койот и есть мой энганчадор.

— Что ж, тогда ты попал по адресу, — вмешался в разговор другой парень; он сказал это тоже по-испански. — Как раз у нашего костра и сидит команда, завербованная пакостником Габриэлем. Как же его фамилия?.. Ах да… Ордуньес. Он самый? Нечего сказать, хорошенького энганчадора ты себе выбрал, братец! Он детей убивал. Он родного брата привязал к хвосту лошади и гонял ее… Знаешь, что это за человек?.. А ну-ка, придвинь сюда поближе свой тючок!.. Дай я полью, тебе надо умыться. Вот кофе. Пей. Можешь разогреть себе на углях несколько маисовых лепешек. Ешь досыта! Мы не бедные… Да, да, не думай, что мы бедны. Ведь мы лесорубы, валим красное дерево. Мы всегда веселы, довольны и всегда поем песни. Послушай, парень, надень-ка лучше рубаху. Здесь недолго простыть — к утру тебя скрутит лихорадка, и нам придется тащить тебя на руках… Да бери, бери мясо, положи себе как следует. Завтра, когда все уйдут на праздник, мы с тобой украдем еще несколько кур. Но смотри остерегайся полицейских. Впрочем, они преследуют только пьяных, чтобы содрать с них штраф, который идет в карман судьи — алькальда. Я так ловко сворачиваю курам шеи, что они и закудахтать не успевают, только пищат, как мыши…

Андреу подставил руки под струю воды, которую его новый товарищ лил из котелка, умылся, побрызгал лицо водой, прополоскал рот, далеко сплевывая воду, потом вытерся и придвинул к огню несколько предложенных ему лепешек.

Габино — так звали парня, обратившегося к Андреу с этой длинной речью, — считал, что правила гостеприимства требуют, чтобы он развлекал вновь прибывшего товарища. Разговор велся по-испански. Габино продолжал:

— Здесь мы все по договору с этим конокрадом Габриэлем. И у соседнего костра тоже сидят парни, которых он подцепил. Да и вообще большинство здесь завербовано проклятым Габриэлем…

Андреу накрошил разогретые лепешки — тотопостлес — в кофе и сказал:

— Если вы все знаете, что за негодяй этот Габриэль, то какого же черта вы попались на его крючок?

— А ты, видно, пришел сюда по своей воле! Ну, брат, другого такого, как ты, не только здесь, а пожалуй, и на всем белом свете днем с огнем не сыщешь! Ты что, не знаешь, куда отправляешься и что тебе предстоит? — спросил Габино.

— Я здесь вовсе не по доброй воле, — ответил Андреу.

— Это мы и сами понимаем! — вставил кто-то из сидевших у костра.

— Да, не по доброй… — продолжал Андреу. — Помещик, у которого батрачил мой отец, решил взыскать с него шестьдесят песо, те, что отец ему задолжал. Отец становится старым, и помещик опасался, что он не успеет полностью отработать долг — чего доброго, помрет прежде, чем будет выплачен последний сентаво. Так вот, чтобы выручить свои деньги, он продал старика дону Габриэлю — энганчадору с монтерии. Отец и недели бы там не протянул. Да он не выдержал бы даже дороги через джунгли. Поэтому я бросил работу, приехал домой и сейчас отправляюсь на монтерию вместо отца.

— Так я и думал, — сказал Габино и кинул ветку в огонь. — Ты такой же доброволец, как и мы все, как и все индейцы, которые сейчас сидят вокруг костров на этом пустыре и ждут отправки на монтерии. В том, что они здесь, они повинны не более, чем в том, что родились на свет божий… Можешь мне не рассказывать, как ты очутился здесь… Знаю я, как все устроено на свете. Дон Габриэль нипочем не купил бы твоего отца, если бы твой хозяин или, вернее, хозяин твоего отца не сказал ему, что ты молодой и крепкий парень и что ты умеешь работать. Этот кровопийца прекрасно знал, что ты заменишь своего старика, когда дело дойдет до отправки на монтерию.

Андреу обернулся и спросил:

— А где же тот парень, тот мучачо, который собирался раскроить мне череп?

— Селсо? Он пошел к пруду смыть кровь и смочить глаз, который ты ему подбил.

— Я в этом не виноват, — сказал Андреу, — я не задирал его. Он бросился на меня, как бешеная собака. У него, должно быть, не все дома.

— Что верно, то верно, — ответил Габино. — Ты угадал, дружок. Он сегодня не в себе. Но на него не надо сердиться… Послушай, — вдруг перебил себя Габино, — а как тебя, собственно говоря, зовут?

— Андреу.

— Да, так я говорил, что Селсо сегодня с утра сам не свой. Это целая история, печальная история, а может, и веселая — смотря по тому, как на нее посмотреть.

Тут в разговор вмешался Даниэль:

— Хотелось бы мне поглядеть, как бы ты себя повел, очутись ты в шкуре Селсо…

— Во всяком случае, я ему ничего худого не сделал, — ответил Андреу. — А вы выражайтесь яснее, если хотите, чтобы я понял, что к чему. Когда я во всем разберусь, я сам решу, что мне делать — постоять за себя или уступить ему.

III

— Этот Селсо, — начал рассказ Габино, — чертовски хороший парень, настоящий товарищ — он никогда не бросит тебя в беде. И, что особенно ценно на монтерии, превосходный работник, все умеет, за что ни возьмется. Валит лес, как медведь, таскает бревна, как слон, волочит их, как упряжка мулов, и так управляет быками, что они слушаются его, как хорошо вымуштрованные солдаты. Такого парня монтерия, конечно, потерять не хочет. И подцепить такого человека для энганчадора все равно, что напасть на золотую жилу.