Мария Парр - Вафельное сердце Страница 8

— Мы будем стоять и петь так, чтобы все слышали? Ты серьезно? — спросила Лена, когда я пришел посвятить ее в мой план. Она приготовила себе свой фирменный завтрак, настолько вредный для здоровья, что готовить его можно только если никого нет дома.

Перестав на минуту жевать, она сказала:

— Надо на чем-нибудь играть, иначе никто не подаст.

— Мы только в блок-флейту дудеть можем, — напомнил я.

— Блок-флейта — хороший инструмент, — ответила Лена.

На том и порешили.

Нам надо было порепетировать. В последний раз мы играли так давно, что почти забыли о том, что у нас есть флейты. Сначала мы устроились у нас на кухне, но довольно скоро маме понадобилось послушать что-то чрезвычайно важное по радио, и она попросила нас пойти в другое место. В гостиной мы едва успели дунуть два раза, как папа сказал, что играем мы очень красиво, но, к сожалению, его голова не выносит никакого шума по вторникам. Тогда мы спустились к деду, но у него от нас запищал слуховой аппарат, пришлось нам убираться и оттуда. В конце концов мы заперлись в хлеву, сели на старый трактор и принялись репетировать.

Мы старались изо всех сил, правда, нашлась всего одна песня, которую мы оба знали, — «Счастливого вам Рождества!». Мы разучивали ее в школе для рождественского концерта.

— Красота, аж до мурашек пробирает! — сказала Лена.

Она считала, что мы поем божественно, как хор ангелов прямо.

Назавтра ярко светило солнце и было двадцать пять градусов. Море лежало как голубая крахмальная простынка. Дедова лодка казалась точечкой на горизонте.

Мы с Леной бегом бежали всю дорогу до пристани, и еще пришлось десять минут ждать парома. Поднимаясь на борт, мы спрятали флейты под футболками, но папа все равно их заметил. Он постучал пальцами по своему ящику с билетами и посмотрел на нас сурово.

— Чтоб я не слышал на пароме ни полноты! Капитан может потерять ориентацию и врезаться в пристань, — сказал он.

Мы дали честное слово. Больше папа ни о чем не спросил.

Я люблю наш паром. На нем есть игровой автомат, на котором Мина знает как выигрывать. А Лена — как проигрывать. Еще там есть перила, по которым можно прокатиться, а внизу — киоск со сладостями и всяким баловством на выбор. Им командует Маргот. Она уже старая и может поквакать как жаба, если упрашивать ее достаточно долго. Мы с Леной дружим с Маргот. Когда папа берет нас с собой на работу, мы в основном сидим у нее внизу, только изредка бегаем на верхнюю палубу поплевать в море, и совсем редко нас пускают в рубку, если наверху все встали с нужной ноги. Но сегодня мы сразу юркнули вниз к Маргот.

— Ой, слава богу, вот так гости — малыш Трилле и сама Лена! Я вас все лето не видела!

— Но ты слышала про нас? — забеспокоилась Лена.

Что да, то да. Маргот слыхала немало — и про навозный дождь, и про ковчег.

— Я, например, стараюсь не верить всему, что говорят, — сказала тогда Лена.

Папа ни за что не хотел отпускать нас в город одних, но мы ныли и канючили. Там ведь Магнус. Мы знаем, где он играет. Вон его даже с пристани видно! В общем, папа сдался. Если мы пообещаем все время быть рядом с Магнусом, мы можем остаться до следующего рейса. Но точно к приходу парома мы должны быть на пристани.

Мы дали честное-пречестное слово. И припустили бегом на пешеходную улицу к Магнусу.

Они с Хассаном, его другом, как раз были на середине песни и заметили нас не раньше, чем допели ее до конца.

— А вы тут что делаете? — спросил Магнус. Он не был рад нас видеть, похоже.

— Нам надо заработать денег на новый мяч, — сказал я, вытаскивая флейту.

Хассан с Магнусом переглянулись и заржали. Я очень ясно почувствовал, как в Лене закипает злоба.

— Представь себе, мы все равно на мяч заработаем! — зашипела она на Магнуса. — И мы должны стоять, к несчастью, вместе с вами, потому что так велел твой папа!

И не успел никто пикнуть, как она затащила меня на соседнюю скамейку, стянула с меня кепку и бросила ее на землю нам под ноги.

— Начинай, Трилле!

Я забыл, какая толпа народу обычно прохаживается по пешеходной улице. А теперь я чуть в обморок не упал от ужаса.

— Лена, мне кажется, я не хочу, — просипел я, не шевеля губами.

— Ты хочешь играть в футбол?

— Хочу, но…

— Тогда дуди, трус!

У меня дрожали колени. Мой лучший друг сосчитал до трех. И вот мы стоим на скамейке в центре пешеходной улицы и играем песню «Счастливого вам Рождества!», от которой у Лены были мурашки восторга. Я смотрел только на флейту. Никто не захлопал, когда мы отыграли. Люди просто проходили мимо.

— Повторяем, — безжалостно распорядилась Лена.

И мы сыграли еще раз. Прохожим было, судя по всему, жарко и некогда. Но вдруг одна дама взяла мужа за руку и сказала:

— Ой, Рольф, смотри, какие милые!

Она имела в виду нас с Леной. Мы сыграли еще раз, и дама с этим ее Рольфом положили в кепку двадцать крон. И сразу же человек семнадцать остановились, чтобы послушать наш рождественский гимн. У меня снова поплыло перед глазами, но я зажмурился и заставил себя думать только о футболе — и справился. Все хлопали и кричали: «Еще! Еще!» Вокруг скамейки собралась целая толпа. Мы с Леной сделались поп-звездами. Одна женщина даже сфотографировала нас и спросила, как нас зовут. После каждого «Рождества» Лена низко кланялась. А я кивал налево и направо, как делает папа на выступлениях смешанного хора.

— Наверно, уже хватит, — сказал я наконец.

Мы поблагодарили публику и слезли со скамейки. Кепка стала тяжелой от мелочи. Мы презрительно улыбнулись Хассану с Магнусом и помчались в спортивный магазин рядом с ратушей. Про папу мы как-то забыли.

— Еще сорок две кроны, — сказал дядька за прилавком, пересчитав наши медяки.

Волосы у него торчали во все стороны и были похожи на проволоку. И губа тоже была оттопырена. Я заметил, что Лена привстала на цыпочки, чтобы посмотреть, что у него такое с губой. Дядька определенно был злой и вредный.

— Сорок две кроны? Да мы заработаем их в две секунды, — сказала Лена.

Мы встали на лестнице перед магазином. Народу здесь было гораздо меньше, чем на пешеходной улице, но мы играли раз за разом и уже укладывали одно «Рождество» в девятнадцать секунд. Но тут в дверях показался вредный дядька.

— Прекратите ваш кошачий концерт! Вы мне распугали всех покупателей!

— Не можем. Нам надо еще… — Лена взглянула на меня.

— Двадцать шесть с половиной крон, — сказал я.

Дядька закатил глаза. Потом запустил палец за губу, выковырял оттуда большую плюху жевательного табака и швырнул ее прямо нам под ноги. После чего зашел к себе в магазин и с силой хлопнул дверью.

— За такое вызывают в кабинет к директору! — строго сказала Лена, и мы заиграли снова. Едва мы доиграли до середины следующего «Рождества», как дверь магазина снова распахнулась, и вредный дядька крикнул:

— Прекратите свой скрип! Вот вам мяч, вымогатели!

Когда мы вышли из магазина с новым мячом, я вспомнил про папу.

— Ой! — вскрикнул я, и мы припустили бегом.

Паром успел сделать три рейса, и папа был втройне зол — как я и боялся. А он когда злой, то большой и красный.

— Мы никогда так больше не будем делать, — пообещал я запыханно.

А папа зашумел:

— Не будем так делать, не будем так делать!.. Конечно, не будете! Вы с Леной никогда ничего не делаете два раза. Вы всегда придумываете новые безобразия!

Лена посмотрела на него ласково и взяла за руку.

— А ты рассмотрел мячик? — спросила она. — Он настоящий, профессиональный.

Я видел, что папа еще и немного гордится нами.

Мяч папе понравился, и он решил испробовать его. Но не так легко чеканить мяч в деревянных башмаках с билетной сумкой на плече. Внезапно башмак и мяч, описав красивую дугу, оказались за бортом. Я хлопнул себя по лбу. Мы дудели «Счастливого вам Рождества!», можно сказать, до посинения, а теперь папа утопил мяч в море. Мы даже опробовать его не успели!

— Прыгай в море и доставай! — сердито закричала Лена.

Но папа совершенно не собирался прыгать ни в какое море. Он побежал на причал и попросил сачок у немецкого туриста, ловившего рыбу. Этим сачком он выловил мяч, а башмак не вернулся из моря.

Обилетив всех пассажиров, папа спустился к нам с Леной и Маргот.

— Трилле, давай не будем говорить маме, что вы с Леной гуляли по городу одни без присмотра. О'кей?

Я пообещал.

Но это нас не спасло. На другой день в газете была огромная фотография нас с Леной. Женщина, которая нас сфотографировала, оказалась журналистом.

— Ты маленький хитрюга, Трилле-бом, вот ты кто, — сказала мама, выглядывая из-за газеты.

И я пообещал сыграть «Счастливого вам Рождества!» для нее одной, как только у меня будет время.