Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой) Страница 8

— Знаешь, — говорил Седрик, очевидно, желая облегчить поражение своему незадачливому сопернику, — я оттого, верно, победил, что у меня ноги чуть длиннее твоих. Ведь я на три дня тебя старше, а это преимущество. Я старше на целых три дня!

Это соображение, видно, так обрадовало Билли Уильямса, что он заулыбался и с важностью огляделся, словно он одержал верх, а не потерпел поражение. Седди Эррол, видно, умел утешить. Даже в упоении победой он не забыл о том, что проигравшему, возможно, не так весело, как победителю, и мысль о том, что в иных обстоятельствах победу мог одержать он, его ободряла.

В это утро мистер Хэвишем долго беседовал с победителем — беседа эта заставила его не раз улыбнуться своей сдержанной улыбкой и потереть подбородок худыми пальцами. Миссис Эррол вышла из гостиной по какому-то делу, и Седрик с мистером Хэвишемом остались вдвоем. Поначалу мистер Хэвишем не знал, что же сказать мальчику. Ему подумалось, что было бы полезно как-то подготовить его к встрече с дедом и к той огромной перемене, которая ему предстоит. Он видел, что Седрик не имеет никакого понятия ни о том, что ждет его по прибытии в Англию, ни о том, в каком доме он поселится. Он даже не знал, что мать не будет жить с ним под одной крышей. Они решили пока не говорить ему об этом — пусть немного привыкнет к своему новому положению.

Мистер Хэвишем сидел в кресле у открытого окна; по другую сторону от окна стояло другое кресло, еще большего размера; в нем-то и устроился Седрик. Он сидел в самой глубине кресла, откинув кудрявую голову на спинку, и внимательно смотрел на мистера Хэвишема; ногу он заложил на ногу, а руки сунул в карманы, как это делал обычно мистер Хоббс. Он не отрывал взгляда от адвоката, пока мать оставалась в комнате; впрочем, когда она удалилась, он продолжал смотреть на него все так же задумчиво и почтительно. Воцарилось короткое молчание; Седрик, казалось, изучал мистера Хэвишема, а мистер Хэвишем — тут уж сомневаться не приходилось — изучал Седрика. Он никак не мог решить, что следует сказать мальчику в красных чулках, победившему в беге наперегонки, ножки которого, когда он сидел в глубоком кресле, не доставали до пола.

Но Седрик вывел его из затруднения, взяв инициативу в свои руки.

— А знаете, — сказал он, — я не представляю, что такое граф.

— Нет? — произнес мистер Хэвишем.

— Нет, — отвечал Седрик. — Мне кажется, если собираешься стать графом, надо знать, что это такое. А вам как кажется?

— Пожалуй, — согласился мистер Хэвишем.

— Вам нетрудно будет, — почтительно спросил Седрик, — дать мне выяснения? (Порой он немного сбивался в длинных словах.) Как человек делается графом?

— Это делают король или королева, разумеется, — объяснил мистер Хэвишем. — За то, что человек хорошо служил своему государю или совершил что-нибудь замечательное.

— А-а! — воскликнул Седрик. — Как президент!

— Разве? — спросил мистер Хэвишем. — Разве здесь президентов выбирают за это?

— Да, — отвечал уверенно Седрик. — Если это очень хороший и знающий человек, его выбирают президентом. Устраивают шествие с факелами и с оркестром, и все произносят речи. Я раньше думал, что, может, и я стану президентом, но мне и в голову не приходило, что я могу стать графом. Просто я ничего не знал о графах, — быстро добавил Седрик, чтобы не обидеть мистера Хэвишема. — Если бы я знал, я, верно, подумал бы, что неплохо было бы им стать.

— Но это, пожалуй, не то, что быть президентом, — заметил мистер Хэвишем.

— Правда? — спросил Седрик. — А почему? Разве факельных шествий не устраивают?

Мистер Хэвишем заложил ногу за ногу и задумчиво соединил концы пальцев. Он подумал, что, пожалуй, пора все объяснить подробнее.

— Граф… очень важная персона, — начал он.

— И президент тоже! — вставил Седди. — Факельное шествие растягивается миль на пять, а еще они ракеты пускают и оркестр все время играет! Меня мистер Хоббс брал посмотреть.

— Граф, — продолжал мистер Хэвишем, без особой уверенности нащупывая почву, — часто очень древнего происхождения…

— Как это? — спросил Седрик.

— Из очень старой семьи… Очень старой.

— А-а! — сказал Седрик, засовывая руки поглубже в карманы. — Понимаю! Это как торговка яблоками, что сидит возле парка. Я уверен, что она тоже очень древнего… прохождения. Она такая старая, что непонятно, как она на ногах держится. Ей лет сто, не меньше, но она всегда там, даже когда дождь идет. Я ее жалею, и другие мальчики тоже. У Билли Уильямса один раз был чуть не целый доллар, и я его попросил покупать у нее каждый день яблок на пять центов, пока он не истратит всего доллара. Это было бы двадцать дней, но ему яблоки через неделю надоели. Но тут мне повезло: один джентльмен подарил мне пятьдесят центов, и я стал покупать яблоки вместо Билли. Жалко ведь тех, кто такой старый и имеет такое древнее… про-хождение. Она говорит, у нее от него кости болят, и в дождик ей всегда хуже.

Мистер Хэвишем не знал, что на это ответить, и молча смотрел на серьезное лицо своего юного собеседника.

— Боюсь, что вы не совсем меня поняли, — сказал он. — Когда я говорил о «древнем происхождении», я имел в виду не возраст, а то, что имя такого семейства известно в обществе с давних времен, возможно, люди, носившие это имя, были известны много столетий назад и о них не раз упоминали в истории их страны.

— Как о Джордже Вашингтоне, — подхватил Седрик. — Я о нем с самого рождения слышал, а он еще задолго до того был известен. Мистер Хоббс говорит, его никогда не забудут. Это из-за Декларации независимости и Четвертого июля, вы ведь знаете. Он был очень смелым человеком, вот в чем дело.

— Первый граф Доринкорт, — произнес торжественно мистер Хэвишем, — был возведен в графское достоинство четыреста лет назад.

— Ну и ну! — воскликнул Седрик. — Вот это давно! А Дорогой вы об этом рассказали? Ее это очень заинтересует. Мы ей расскажем, когда она вернется. Она очень любит такие истории. А что граф еще делает — помимо того, что его возводят?

— Многие из них помогали править Англией. Некоторые были отважными людьми и участвовали в старину в великих сражениях.

— Я бы тоже хотел участвовать, — признался Седрик. — Мой отец был солдатом, и очень отважным — совсем как Джордж Вашингтон. Может, поэтому его и сделали бы графом, если бы он не умер. Я рад, что графы храбрые. Это великое пр… как это… имущество — быть храбрым. Я раньше многого боялся — темноты, например; но потом я стал думать о солдатах во время Революции и о Джордже Вашингтоне — и вылечился от страха.

— У графов есть еще одно важное преимущество, — проговорил с расстановкой мистер Хэвишем и пытливо посмотрел на мальчика. — У некоторых из них много денег.

Ему было интересно узнать, известно ли его молодому другу, какою властью обладают деньги.

— Это хорошо, — отвечал спокойно Седрик. — Мне тоже хотелось бы иметь много денег.

— Да? — спросил мистер Хэвишем. — Для чего?

— Знаете, — объяснил Седрик, — с деньгами можно многое сделать. Вот, к примеру, торговка яблоками. Будь я богат, я бы купил ей брезентовый навес для лотка и маленькую печку, а в дождливые дни я бы давал ей по доллару, чтобы она сидела дома. И еще… ах да, я купил бы ей теплую шаль. Тогда у нее кости не так бы болели. У нее кости не такие, как у нас; они у нее болят при малейшем движении. Это очень тяжело, когда у человека такие кости. Если бы я был богат и смог бы ей все это купить, может, они бы у нее перестали болеть.

— Гм, — проговорил мистер Хэвишем. — А что бы вы еще сделали, если бы были богаты?

— О, много чего! Конечно, я бы купил Дорогой всяких красивых вещиц — игольниц, вееров, золотых колец и наперстков, а еще энциклопедию и коляску, чтобы ей не нужно было ждать омнибуса. Если бы она любила розовые платья, я бы их ей купил, но она любит черные. Я бы ее повел в большие магазины и сказал, чтобы она все посмотрела и сама выбрала. А потом Дик…

— Кто это Дик? — спросил мистер Хэвишем.

— Дик — чистильщик сапог, — отвечал юный лорд с жаром, радуясь, что мистер Хэвишем принимает его планы близко к сердцу. — Он просто замечательный. Он сидит на одном перекрестке в самом центре города. Я его очень давно знаю. Однажды, когда я был совсем маленький, мы там проходили с Дорогой, и она мне купила дивный мяч, такой прыгучий; я его нес, а он вдруг прыгнул прямо на мостовую, где лошади и кареты, а я так огорчился и заплакал — я ведь был еще маленький, я тогда еще в шотландской юбочке ходил. А Дик как раз чистил одному человеку ботинки. Он мне сказал: «Привет!» — и бросился меж лошадей, мячик поймал, вытер о свою куртку и отдал мне. И еще сказал: «Все в порядке, молодой человек!» Дорогой он очень понравился, а уж мне — и говорить нечего, и с тех пор, когда мы идем в город, мы с ним всегда разговариваем. Он мне говорит: «Привет!», и я ему тоже, а потом мы немного беседуем, и он мне рассказывает, как идут дела. В последнее время дела у него идут неважно.