Мари-Од Мюрай - Мисс Черити Страница 8

Я пыталась урезонить Табиту, доказывала, что мадемуазель Бланш Легро никак не может быть в то же самое время гувернанткой из Килликранки мисс Финч. Так не бывает! Ногти Табиты вонзились мне в плечо.

ТАБИТА (шепчет мне прямо в ухо)

Это она, я уверена!

Дыхание ее было жарким, глаза лихорадочно блестели.

ТАБИТА

Это она. Она! Она губит маленьких детей. Она утопила собственное дитя, утопила свое дитя в реке. Будь она проклята!

И Табита зарыдала, спрятав лицо в ладонях. «Проклята… проклята…» – стонала она. Я нашла в себе силы подняться с кровати и сбегать за стаканом воды. Потом обхватила Табиту одной рукой за шею и помогла ей сделать несколько глотков. Кажется, она стала приходить в себя.

ТАБИТА

Не говорите никому о том, что я вам сейчас сказала. Никому. Это секрет. Обещайте.

Теперь она казалась напуганной и почти умоляла.

Я

Обещаю, Табита! Ничего не скажу мадемуазель.

ТАБИТА (зловещим шепотом)

Ах, эта…

Но она не осмелилась продолжить. Я же сдержала слово и молчала обо всем, что произошло той ночью.

«Табита разрешит Вам повесить в саду скворечник…» Табита и слышать об этом не хотела. «…А Мэри отдаст Вам кролика, а не зарежет его, как в прошлый понедельник». Я подняла взгляд и остановила его на моем дражайшем Питере. Как и Паштет, он был принесен с рынка, и я умолила кухарку хотя бы ненадолго отдать его мне. Табита предложила окрестить его Фрикасе, но я эту идею отвергла. Питер немедленно обнаружил доверчивый и лукавый нрав. Он любил лизать мои щеки, приплюснув уши, и засовывать голову мне под мышку. Он не боялся Джулиуса, просто старался держаться от него подальше – и Джулиус на него не нападал. Когда кухарка пришла за своей жертвой, я решительно встала на защиту Питера.

Я

Нет, Мэри, ни за что! Убейте лучше меня.

За свою жизнь я знавала многих кроликов. Они покладисты, однако напрочь лишены честолюбия. Питер был выдающимся кроликом. Он сразу пожелал научиться считать. Когда я спрашивала «Питер, сколько будет два плюс один?», он трижды ударял задними лапами по полу. Иногда он стучал два или четыре раза, но в любом случае это указывало на его неординарные математические способности. Он оказался снобом и предпочитал французский язык английскому. Если я говорила ему: «Come on!», он не двигался с места. Но когда я звала его: «Viens!», он прибегал. Еще Питер ценил искусство. Когда мадемуазель играла на фортепиано, он устраивался у нее в ногах и слушал. Если же играла я, он удирал в соседнюю комнату. Но превыше всего была его страсть к живописи. Он сгрыз добрую половину моих кисточек. Коротко говоря, Питер стал моим любимчиком. Табита, ревнуя, продолжала называть его Фрикасе, а Джек и вовсе выбросился в окно – тоже, видимо, от ревности.

«Вы будете очень счастливы, – правильно подмечалось в конце письма, – но, дабы Вы не зазнавались, напомню Вам, что за это время Вы ничуть не похорошели».

К моему двенадцатому дню рождения леди Бертрам неожиданно прислала в подарок столик с наклоняемым зеркалом-псише.

МАМА

Суета сует!

Но она ошибалась, полагая, что зеркало пробудит во мне гордыню. Как и ожидалось, красавицей я не стала. Я была высоковата для своего возраста, а с недавних пор начала сутулиться. Впервые увидев себя в зеркале в полный рост, я заставила себя расправить плечи и поднять голову. У меня была длинная шея, и мне казалось, что это добавляет мне достоинства. Табита всегда говорила, что во мне нет ничего детского. Проснется ли во мне когда-нибудь что-то женственное? Я разгладила ладонью корсаж. Один повод для радости у меня все-таки имелся: я наконец сняла траур, и мамина портниха сшила мне из светло-серого шелка изысканное платье.

ТАБИТА

Мадам права, вы становитесь гордячкой.

Я закончила читать письмо; оставалось написать следующее, которое я открою, когда мне исполнится пятнадцать лет.

Любезный друг, вот Вы и превратились в юную девушку. Вы наизусть знаете «Ромео и Джульетту», а «Книга новых чудес» помогла Вашему продвижению в естествознании. Вы пишете такие прекрасные акварели, что папа уже вставил в рамочки целую дюжину. Мои поздравления: у Вас высокий рост и королевская осанка. Вы преодолели свою застенчивость и сумели подружиться с кузинами Энн и Лидией…

Мое перо на мгновение запнулось: упоминать ли Филипа? Я подсчитала, что на момент прочтения письма ему уже будет девятнадцать, и меня одолела та самая застенчивость, от которой к пятнадцати годам я собиралась избавиться.

Мадемуазель, Табита и Питер по-прежнему остаются Вашими лучшими друзьями.

Всегда сердечно Ваша, Черити Тиддлер.

P. S.: И не забудьте повесить скворечник!

Со следующего дня я приступила к выполнению планов, намеченных на ближайшие три года.

Я (декламирую по памяти)

Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!

Отринь отца да имя измени,

А если нет, меня женою сделай,

Чтоб Капулетти больше мне не быть[5].

Джульетте Капулетти было четырнадцать, и я предполагала, что, если бы ей подарили на день рождения «Книгу новых чудес», она могла бы заняться чем-нибудь достойным. Как и я, она узнала бы, что бесполые спорофиты гораздо сдержаннее в проявлении своих чувств, чем Монтекки. Моей бедой было отсутствие микроскопа для изучения дафний, и папа подарил его мне на Рождество (несомненно, с подсказки мадемуазель).

В живописи у меня обнаружилось новое увлечение: теперь я часами выписывала акварелью крылья сиреневого бражника и восемь мохнатых лапок паука-бокохода, которого изучала под микроскопом.

Но вскоре мои глаза стали быстро уставать; пришлось надевать во время работы очки. Они не украсили лица, зато я стала меньше сутулиться. Питер считал, что я слишком много времени уделяю рисованию, и иногда с упреком грыз мои карандаши. Если в наказание я щелкала его по носу, он обиженно поворачивался ко мне задом.

МАДЕМУАЗЕЛЬ (растроганно)

Бедный малыш, как ему хочется поиграть.

Слово «поиграть» тут было не совсем уместно. Питер стремился к знаниям. Так, я научила его служить, прыгать через кольцо и переходить по досочке-мостику между двумя комодами.

Год 1883 протекал в приятных занятиях, а в мае папа объявил важную новость: лето мы проведем в графстве Кент, где будем снимать дом неподалеку от усадьбы Бертрамов. Значит, я снова увижу кузин. Пришло время сдержать важное обещание: подружиться с Энн и Лидией.

6

Обычно мама почти не обращала на меня внимания. Но чем старше я становилась, тем больше она начинала ценить некоторые мои качества, особенно молчаливость. Ей необходимо было поведать мне столько всего важного: о том, какого мнения мисс Дин о преподобном Доноване, и о том, что Мэри совершенно не умеет готовить пирог с почками. Мое другое качество – хладнокровие – также оказалось для мамы полезным. Я подносила ей нюхательную соль, когда она была готова упасть в обморок, прикладывала ко лбу пакет со льдом, если кровь ударяла ей в голову. Я подставляла плечо, чтобы помочь добраться до экипажа, когда мама, не сделав и трех шагов, подворачивала ногу.

Но ей и в голову не могло прийти, что у меня нет ни малейшего желания разъезжать с нею по гостям. Меня выручал Шекспир. Я про себя повторяла заученные наизусть отрывки, отчего ее подруги заботливо осведомлялись, не болят ли у меня зубы.

Когда папа объявил, что лето мы проведем за городом, мама немедленно предалась мечтам о наших с нею грядущих прогулках в коляске, с зонтиком от солнца в руках и флаконом нюхательной соли в ридикюле. Раздумывая, как сохранить хотя бы малую толику свободы, я сказала папе, что обожаю собирать грибы. Папа же оказался страстно предан ловле рыбы на мушку. Так что мы с ним прекрасно друг друга поняли.

Дингли-Белл, где мы собирались жить, располагался всего в миле от усадьбы Бертрамов. Мама не желала ударить в грязь лицом перед леди Бертрам, поэтому мы взяли с собой горничную, кухарку, кучера, няню и гувернантку. Мою свиту составляли Питер, Дентия, Джулиус, Дорогуша, Клювохлоп, Кук (утка, спасенная от кастрюли) и Маэстро (недавно прирученная сова). Мой зверинец давно уже ни для кого не был секретом.

Двухэтажное здание Дингли-Белл было увито диким виноградом и обрамлено зарослями ароматных трав: тимьяна, шалфея, мяты; дальше росли наперстянки и мальвы, а еще дальше – фруктовый сад, за которым прилежно ухаживал садовник по имени Нэд. За низкой каменной оградой наших владений, сколько хватало взгляда, простиралась холмистая равнина, покрытая лесами, лугами, виноградниками и полями. То было счастье прямо перед моими глазами. Лишь одно меня беспокоило: обязательство подружиться с Энн и Лидией.

На другой день после нашего приезда кузины явились в Дингли-Белл; Лидия сама управляла повозкой, запряженной пони. Она показалась мне очень самоуверенной, но не такой красивой, как я запомнила. На крыльях носа высыпали красные прыщики, а из-за неправильного прикуса губы слишком выступали вперед. Ей исполнилось пятнадцать, а Филипу – семнадцать.