Сергей Иванов - Ольга Яковлева Страница 8

Она вернулась к старику, и, видно, на физиономии было у неё что-то такое написано. Старик ботаники спросил — Ольга только покраснела. Ответить она не знала как и поэтому не решалась. И вдруг в голову пришли самые простые слова:

— Можно, я там… Я хочу помыть там немного. Старик ботаники смотрел на неё одну секунду. Потом глаза отвёл. И, честное слово, Ольга не ошиблась: он покраснел! Покраснел и сказал:

— Спасибо тебе большое, милая! Мы ведь с Генькой одни. Да вот я ещё, видишь…

Ольга нашла старую, сухую, аж запылившуюся мочалочку для мытья посуды и кусок мыла. Началась работа. Ольга очень хорошо знала её. Сперва посуды кажется такая гора, такие джунгли! А потом глядишь… уже надо думать, куда бы тарелки чистые ставить. Глаза боятся, руки делают! Так мама любит говорить.

У них под праздники всегда гостей бывает — ого-го!.. А значит, и посуды потом целые горы. Но если взяться дружно…

Ольга думала об этом, ещё о чём-то. А сама мыла да мыла. Мокрыми руками выключила закипевший суп. В общем-целом, потихоньку осваивалась здесь и приводила всё в божеский вид. Очистила столик, поставила три тарелки, рядом положила три ложки, три вилки.

— Что-то и грохота никакого не слышно. — За её спиной стоял старик ботаники. — Неужели даже ни одного блюдечка не разбилось?!

Ольга порозовела от гордости: стопки блюдец, тарелок и тарелочек стояли чистые и белые, словно колонны в Большом театре.

Генка вошёл. Старик ботаники кивнул ему:

— Кто же здесь среди нас вожатый?

— Ну, дед, я просто умолкаю до будущего года! Я просто ухожу в подполье!

— Только котлеты нам оставь!..

Пообедали, и старик ботаники сидел с ними за столом. После Ольга пол подмела, а Генка тряпкой на швабре все комнаты протёр: кухню, кабинет, спальню, столовую. Это было не так уж и сложно. У них на полу линолеум. Вот если б паркет был, как у Ольги… Но зато у Ольги всего только кухня и одна комната.

А ещё — и это главное! — всё у них быстро оттого получилось, что Огоньков не злился и не хандрил, как обычно мальчишки, если их убирать заставляют.

— Палубу драить — это работа отличная! — кричал Огоньков. — Точно, Олька?

И потом вдруг ни с того ни с сего запел грубым, как в радио, голосом:

— «Жил-был король когда-то. При нём блоха жила. Блоха! Ха-ха-ха-ха!»

И Ольга тоже начинала смеяться, но не как в этой песне, а просто оттого, что смешно:

— Ха-ха-ха-ха!

И получалось ещё смешнее…

Она вернулась домой поздно. Не очень поздно, но всё-таки; только русский успела написать, началось «Спокойной ночи, малыши!». Ольга всё ещё смотрела эту передачу, по старой памяти. Но спать после не легла. Ещё арифметику надо было доканчивать, и чтение читать, естествознание…

Потом они снова не виделись дня три. Ольгину уверенность, что всё теперь наладилось, начал было прогрызать чёрный червячок. Да здесь ещё Светлана с Таней Лазаревой начинали шептаться на виду у всего класса. Будто у них есть дело страсть какое важное!..

Не то чтобы Ольге очень уж хотелось с ними быть. Но всё же как-то обидно получалось. А вообще-то на Светлану Ольга уже смотрела вполне равнодушно, как на простую девочку. Даже один раз на рисовании попросила у неё тот знаменитый ластик. Светлана очень удивилась, но всё-таки дала. А потом сразу на Лазареву: видела она или нет.

Когда Ольга отдавала и «спасибо» говорила, Светлана на неё шикнула — для Лазаревой, на всякий пожарный, — что, мол, свой надо иметь. Ольге было и смешно и обидно. Надо же, ещё недавно дружили!.. Но это всё было теперь неважно.

В субботу вдруг пришёл Огоньков. Прямо в класс. Пошарил глазами, увидел её: «Эй, иди сюда!» — и сам пошёл навстречу. Ольга смотрит, а у него на куртке пуговицы нет — той самой, которую оторвал, когда за Светланой погнался.

— Хочешь, пришью?

— Ты что? Заболела?

— Испугался?

— При чём здесь испугался?! — Огоньков быстро снял куртку. — Не волнуйся, я не такое выдерживаю!

В субботу у второго «В» последний урок труд — значит, иголка и нитка сегодня под руками.

— Ты побыстрей давай! — шепнул Огоньков, воровато озираясь.

Всё же их многие успели заметить из класса и, кажется, ещё из третьего «А» — он рядом. Но хрюкнуть или там ещё что-нибудь такое ни один не посмел. С Огоньковым не очень-то пошутишь: на всю школу славится! Ольга это сразу поняла, и было приятно.

Только она кончила, Огоньков поскорее куртку надел и уже обычным своим тоном:

— Короче говоря, дед сказал: если хочешь, мы с ним завтра в лес. Хочешь?

— Хочу.

— Ну приходи тогда к нам в восемь утра. Тут она вдруг что-то вспомнила:

— А мы вернёмся во сколько?

В эту секунду звонок забренчал. Огоньков медленно поднялся, как будто он был завучем:

— Часика в три… Знаешь чего, вот тебе телефончик. Позвони деду вечером. — Он вынул из Ольгиной тетради промокашку, написал телефон.

В класс уже полноводной рекой лились второклассники. Но перед Огоньковым тотчас расступались. Будто он ледокол…

Когда Генка ушёл, начались шуточки, что, мол, Яковлева жениха себе нашла. Истратов Сашка прямо так и сказал!.. Ольга покраснела, побледнела и уже совсем собралась зареветь, да вдруг крикнула:

— А ты зато трус, Истратов! Что ж ты, когда он здесь был, помалкивал? Вот я его на следующей переменке позову, ты ему и скажешь, ладно?..

И тотчас увидела, как повяла у Истратова на лице ехидная улыбочка. И весь класс замолчал, будто отступил перед Ольгой и Огоньковым. Ольга победно огляделась кругом. И вдруг почувствовала, что плоховатая это победа. Все были за Истратова, а не за неё. Потому что Огонькова в школе очень уж недолюбливали: побаивались, больно он драться любил; как чуть что — кулаки. От него и младшим не раз доставалось.

Вошла Наталья Викторовна, начался урок. Но в классе всё слышалось Ольге какое-то недоброе молчание. Молчание против неё.

Ольга чувствовала себя на своей парте, как на крохотном островке.

На воскресенье уроков не задают. Но сегодня и без уроков забот хватало… Из лесу они вернутся часа в три, в четыре. Выходит, Ольги не будет целый день. А там уж вечера только маленький кусочек останется. Да ещё мама захочет лечь пораньше. С понедельника ей выходить в утреннюю, надо выспаться.

В общем, неудобно получалось, неловко перед мамой. Целую неделю не виделись, только утром наспех. А теперь вот и в воскресенье…

Словом, домой она шла с тяжёлым сердцем. А мама, конечно, всё поняла по-своему:

— Ну что? За поведение, что ли, снизили? Ох, Ольга!..

— Да не снизили ни капельки!

— А чего ж дневник не показываешь?

— Я ещё войти даже не успела!

Мама не спеша перелистала дневник. Она сидела за столом сама как ученица: худенькая и прямые волосы заложены за уши. Рассмотрела Ольгины отметки: «пять» за чтение, «четыре» по арифметике, «четыре» и «три» по русскому. А за поведение за неделю стояло «пять». Даже без всякого минуса.

Наталья Викторовна, между прочим, ужасно любит разные минусы выводить. И тогда круглое воскресное счастье получается уже надтреснутым, как старое блюдце.

Сели обедать, и мама потихонечку старалась загладить свою вину, что не поверила Ольге сразу. А Ольга-то как раз и не думала обижаться. Она наоборот — сама всё прилаживалась, как бы сказать про завтра, про лес. Но никак это было невозможно — язык прямо не поворачивался… Наконец мама не выдержала:

— Ну, доча, я же нечаянно! Ты вон всё суп не съешь никак, а меня уж глазами сто раз съела… Пятёрку получила, так я же, наоборот, очень рада!

— Я ни капельки! — чуть ли не испуганно сказала Ольга. — Я совсем про другое…

— А, про другое! Ну тогда хорошо… А про что?

Ольга молчала. Только ложкой блестящей водила по краю тарелки.

— Знаешь чего, — сказала решительно мама, — давай поедим сперва… Я тебе честно говорю: я такой обед сегодня сварила — закачаешься! А мы его с тобой едим, как две швейные машинки, — вся сладость мимо нас проходит.

Ольга, конечно, улыбнулась на эти мамины слова. И они взялись за дело как следует. Суп и отбивные проехали в молчании. А на середине мороженого Ольга всё рассказала: про старика ботаники, про Светлану, про Огонькова, про сегодняшний случай в классе… Мороженое таяло, всё ровнее растекалось в блюдечках. Но ни Ольга, ни мама не обращали на это внимания. Серьёзный был разговор. И мама отвечала серьёзно, хотя и с улыбкой:

— Тут, доча, ничего особенного нет. Хочешь съездить — и съезди. Обязательно даже поезжай! Вот так и будет хорошо…

Вечером, часов в девять, когда Ольга, спокойная и счастливая, легла спать, уже засыпала, но ещё не спала, мама взяла телефон и вышла с ним в прихожую. Сквозь тоненькую стеклянную дверь Ольга услышала её голос:

— Марусю можно?.. Алё, Маруся?.. Ну да, это я, Настя Яковлева… Вы завтра, значит, что? У Славы? Ага, да. И я смогу, представляешь! Подвезло малость. Меня дочка отпустила… Нет, в лес уезжает. — И, немного подумав, добавила: —Со школой…