Владимир Добряков - Недолгие зимние каникулы Страница 8

— Ты чего задираешься, длинный! Гляди, только явился и свои порядки устанавливает! Не смотри, что здоровый вырос, думаешь, силы на тебя не найдется? Да мы, девчонки, сами захотим — отколотим тебя! Девочки, — обернулась она к подружкам, — правильно я говорю?

Девочки промолчали, лишь захихикали между собой, а Маринка, тряхнув букетом, воинственно добавила:

— Вот видишь: пух-перья полетят!

Это точно: за Алешу она бы одна на кого хочешь кинулась.

Алеша улыбнулся и примирительно сказал:

— Так что давай лучше без щелчков. Мы этого не любим.

— А если по уговору? Если заслужил? — Грека снова сдвинул кепочку на затылок.

— Как по уговору? — не понял Алеша.

— А просто. Знаешь скороговорку: «Ехал Грека…»?

— Кто ж не знает!

— Ну, говори. Не ошибешься — мне в лоб закатаешь. Не так скажешь — тебе достанется.

Щелчки — это все же лучше драки. Алеша набрал в грудь воздуха и, точно пулемет, выпалил длинную очередь:

— Ехал Грека через реку. Видит Грека — в реке рак. Сунул Грека в реку руку — рак за реку Греку цап!

Ребята засмеялись. А Грека устрашающе заложил средний палец между большим и указательным:

— Вот и заработал. «За реку — цап!» Подставляй коробок… Да не бойся. Щелчок в пять процентов силы.

— Бей как хочешь, — Алеша не желал никакого снисхождения. — Ошибся — значит, ошибся.

— Тогда десять процентов. Не обижайся…

Широкий выпуклый лоб Алеши сразу покраснел. Но командир не поморщился, только губу прикусил. Зато Маринка-выручалка сердито закричала на Греку, будто он не Алешу, а ее треснул по лбу своим длинным пальцем:

— Чокнулся! Так лупить!

— И ты захотела? — невозмутимо спросил Грека.

— Поглядим, кто кого! — Портфель и букет Маринка подруге дала подержать — так ей не терпелось треснуть противного новенького по лбу. Только и она на последней строчке споткнулась.

— Так и быть, помилую тебя. — Грека усмехнулся. — Слабый пол… Кто следующий?

— Обожди! Девчонок за людей не считаешь? — Маринка откинула назад косу, сняла очки, а руки скрестила за спиной. Будто на казнь идти собралась. — Бей!

— Сама просишь. Пожалуйста. — Грека опять не спеша заложил длинный согнутый палец, и я почувствовал, как рука моя изо всей силы сжала ручку портфеля. — Два процента, — объявил Грека и без всякой жалости щелкнул Маринку чуть выше пушистых напрягшихся бровей.

После этого Грека зарумянил щелчками лбы у Мити Голубева, Котьки Зуева и даже у нашего отличника Саши Миронова. Причем Саша спорил, не соглашался и толково доказывал, что проговорил все точно и в темпе. И правда: мы тоже не заметили у Саши хоть какой-то ошибочки. Но Грека упрямо утверждал, что ошибка все же была. И если он врет, то пусть ему потом в десять раз больше набьют щелчков. Тогда опять вызвался Алеша. Он тоже протараторил без единой запинки, и все правильно. А Грека уже снова палец для удара закладывает. Маринка закричала:

— Не смей! Это по твоему дурацкому лбу Алеша должен бить!

— Он ошибся! — неумолимо отрезал Грека. — Я потом объясню, где он оказал не так. — И, не дожидаясь конца спора, больно щелкнул командира.

Я всю голову изломал: в чем же тут секрет? Есть же какой-то секрет… И, кажется, что-то блеснуло наконец. Кажется, понял…

А перед Грекой вновь стояла Маринка — ни в чем не хотела отступать от Алеши. Скороговорку как на машинке прострочила. Но я уже знал: ее и на этот раз ожидает кара. Грека вошел в раж. Не посмотрел, что девчонка, — такой влепил щелчок, что у Марины под коричневой оправой очков (она даже не успела снять очки) тотчас краснота разлилась. А быстрей красноты слезы под очками брызнули. От обиды и боли. Ну и девчонка к тому же.

И быть бы в следующую минуту верной драке — Алеша и руки уже поднял, собираясь покрепче ухватить Греку за куртку.

— Ты чего расщелкался! — вплотную подступил он к Греке. — Ты чего нам голову дуришь!..

Точно, если бы не я, быть бы драке. Я втиснулся между ними буквально в последнюю секунду. Врать не стану и героя делать из себя не хочу: мол, не побоялся в такой страшный момент встать между ними! Чепуха! Конечно, побоялся. Просто я был уверен, что разгадал хитрость Греки, и мне очень захотелось — ну, нестерпимо захотелось! — тут же перед всеми раскрыть его секрет.

— Стой! — замахал я рукой на Алешу. — Он правильно щелкал! Теперь моя очередь говорить.

Видно, я очень решительно действовал. Алеша отошел к ребятам.

— Внимательно слушай, — сказал я Греке. — Ехал Грека через реку. Видит Грека — в реке рак… — В слове «реке» я сделал сильное ударение на последний слог. А потом, как ни в чем не бывало, закончил всю скороговорку. Получилось хоть и не очень складно, зато ни к чему нельзя было придраться.

— Академик! — Грека пожал мою руку и снял с головы кепку. — Эх, ехал Грека, лупи на всю катушку!

Где там, на всю катушку! От моего щелчка, может, и муха цела бы осталась. Поспешил я, не прицелился как следует. А может, и настроение пропало — больно щелкнуть его. Чего скрывать: все-таки приятно было, когда Грека назвал меня «академиком» и пожал руку.

Да, никак не мог я знать наперед, что из всего этого получится. Лучше бы уж подрались сини тогда между собой. Не лезть бы мне со своими разгадками.

Я сделался- первым другом Греки. По коридору ходим вместе, обо всяких делах разговариваем. А утром увидит меня в школе — руку вытягивает: «А-а, Боря! Привет!» Фамилия моя — Блохин. Но теперь и в голову никому не приходило шутливо проехаться, как случалось прежде, насчет Блохи. Мне Грека не раз напоминал: «Ты не стесняйся, скажи, если кто обидит». Ябедничать я не собирался. Только однажды всего и пожаловался, что Славка Чикин из нашего двора проходу не дает. То ножку подставит, то из резинки стрельнет. Грека потребовал, чтобы я показал этого Чикина. Я испугался, начал отнекиваться, да было уже поздно, куда денешься — пришлось показать. Грека одним ударом сшиб Славку с ног, потом угостил новой зуботычиной и, показав на меня, пригрозил:

— Еще тронешь пальцем — не так достанется. И не вздумай жаловаться — хуже будет.

Так что не только в школе, но и во дворе, на улице я очень скоро стал неприкасаемой личностью.

Казалось бы, только радоваться. Ведь всего двое из нашего класса — я да Котька Зуев — пользовались таким высоким покровительством. Но странное дело: шли дни, и постепенно меня начало тяготить это покровительство. Я уже понимал, чем оно вызвано. Хоть Грека при первом знакомстве и удивил ребят своим тонким познанием русского языка, но потом выяснилось, что все это — чистейшая туфта. В обыкновенном диктанте Грека умудрялся делать по пять, семь, а то и больше ошибок. Оказывается, и ростом он вымахал потому, что был старше других на год: в пятом классе просидел два года. Сказал: из-за болезни, но я не верю. На больного он так же похож, как тигр на ягненка. А вот ошибки в диктанте, точно, лепит одну на другую. Моя парта — пятая, у Греки — чуть сзади, в соседнем ряду. Когда диктант пишем, я тетрадку специально на край кладу, чтобы Греке было легче подсматривать. Я и сочинения за него пишу. А что, разве мне трудно еще одно сочинение накатать! Тем более, если человек просит. Перепишет Грека его, я ошибки проверю, и все как по маслу идет. Четверка, а то — и пятерка ему обеспечены.

Сначала я даже гордился этим, а в последнее время иной раз так и чешется язык сказать: сам-то, мол, когда думать будешь? Зачешется! Теперь уж Грека не просит меня, а прямо говорит:

— На пять страниц жми! И о всякой там природе поменьше. Принесешь завтра к вечеру!

И насчет Котьки — ясней ясного. Отец у Котьки — главный инженер завода. Шишка! В комнатах — ковры, цветной телевизор. Уж рубль-то у Котьки в кармане всегда найдется. А бывает, что и целая трешка. Хоть и жаден Котька, но все равно кое-что и Греке перепадает.

Теперь мы с Котькой удостоены новой высочайшей милости — посвящены в члены «Клуба настоящих парней». И первое «настоящее» дело свершили. Я горько усмехнулся. Как последние подонки, испакостили своими подошвами выкрашенные парты.

В эту минуту наше вчерашнее «настоящее» дело показалось мне еще более мерзостным. Даже зубами заскрипел. От злости на себя заскрипел. И на Греку тоже. По его милости ботинки надо теперь менять. Снова выкручивайся, хитри. И поверит ли мама? Ведь и двух недель не проносил. Когда покупали в универмаге, мама заставила меня примерить, сама пальцами щупала и все спрашивала: «Не жмет? Нигде не жмет?» Я, наверное, раз десять повторил, что ботинки совершенно не жмут, как раз по ноге и очень мне нравятся. Ну, как сейчас сказать, что придумать?

И вдруг в бледных полосах света уличного фонаря, лежащих на потолке, я отыскал самый светлый уголок и впился в него глазами. Я глядел, не мигая. Простая и ясная мысль заполнила меня всего: перекрасить парты. Я должен перекрасить парты. Именно я. И никто об этом не будет знать. И Грека не будет знать… Вот как только взять у него ключ?.. Всего на один день… Нет, зачем на целый день? На один час. Алешу попрошу — мигом сделает. Тогда у меня будет свой ключ. Колоссально! Каникулы длинные. Достану краску, выберу день и все выкрашу заново. И ни один человек не узнает. Как здорово-то! Откроет Ирина Васильевна в первый день своим ключом класс и радостно улыбнется. Надо так сделать, чтобы она ничего не заметила.