Ахто Леви - Такой смешной Король! Повесть первая: «Король» Страница 8

— …До тех пор, я договорился с Идой У Большой Дороги, поживем там. У нее огромная рига… там поставлю верстак, и можно полегоньку работать… Комната большая, там и машинку поставить можно… буду хуторянам шкафы делать, а ты хозяйкам фартуки шить.

— А где я буду спать? — Прибежал Король узнать. — Будет ли у меня чердак?

— Тебе осенью в школу, — ответил Алфред.

Вот как?! Королю осенью в школу! Это заставило Его Величество задуматься. Откровенно говоря, он не сказал бы, что такая перспектива пришлась ему по душе. Разговоры о школе возникали и раньше, но он на них не обращал внимания. Он давно перестал бояться темноты и привидений — пустое запугивание. Однако понятие «школа» показалось ему не очень привлекательным, поскольку звучало обычно в угрожающем духе: «Вот пойдешь в школу, там тебя научат уму-разуму…», или «Вот там тебе поблажки не будет…», или «Вот там тебе бездельничать не придется…», или «Вот в школе тебя, наконец, заставят уважать старших…». Поэтому перспектива пойти осенью в школу, — а ведь ждать осталось недолго — была им принята более чем настороженно, во всяком случае без бурного восторга.

— Хорошо, что это здесь же, в Звенинога, ребенку будет недалеко ходить, — обрадовалась Хелли Мартенс.

«Ага, теперь я “ребенок” и меня жалеют, — подумал про себя Король. — Добрая какая! Нет чтобы сказать, что со школой успеется, пусть подрастет, как они, бывало, раньше говорили…» Но нет, как воды в рот набрали. Алфред даже с Хелли согласился:

— Да, конечно, пусть пойдет в брюквинскую школу, всего полтора километра…

Допустим, не полтора, а два с гаком. Король это потом точно установил, так что и здесь они схитрили, что называется, сами себя успокаивали, причем дорога-то шла деревней лишь наполовину, большая же ее часть проходила через страшнейшие дремучие леса, так что безопасность Его Величеству, если честно признаться, никто гарантировать не мог, да и… не хотел!

Наступил день, когда пришлось расстаться с Серой, Вилкой, чердаком, садом, баней и Ангелочком. Все вещи опять погрузили на уже известную телегу, Короля опять закинули на самый верх, и под жуткий визг четырех несмазанных колес Серая вытащила Короля со двора хутора Сааре, повернула в сторону омнибусной дороги и примерно через полчаса, не дойдя до нее, свернула на затерявшуюся в траве колею, которая через негустой березняк привела к одинокому небольшому хутору.

Королю здесь не показалось интересным. Двор меньше, чем саареский, даже фруктового сада приличного не оказалось — две-три плохонькие яблони, одна едва живая вишня, дикорастущая малина, пара кустов смородины… Из пристроек лишь сарай да погреб. Скотины — одна корова, две овцы, кошка приблудная, собаки нет… Четыре курицы неопределенного цвета выглядели грязными. Они даже собственного петуха не имели, а бегал к ним откуда-то черный красавец петух, и надо же — в такую даль к таким уродкам бегать! Непонятно, что он в этих дохлятинах нашел? Король как-то слышал, как Мелинда на Сааре сказала: «Любовь слепа — полюбишь и козла». Видать, c черным петухом именно так дело и обстояло. Здесь-то отныне и пришлось Королю влачить жалкое существование.

Владелицей здешней отсталости оказалась костлявая старуха, одетая столь же бесцветно, как ее куры, Алфред сказал Хелли:

— Вот и наша хозяйка. Ее зовут Ида.

Позже Алфред, как бы между прочим, высказал соображение, что к Иде за всю ее жизнь ни один «петух» не бегал, хотя она сама пыталась доказать обратное, рассказывая всем одну и ту же историю, как однажды у нее был постоялец-красавец и как он хотел Иду в кухне прижать, но она забралась в угол у горячей плиты и оборонялась кочергой…

В сущности, она была доброй, но Короля медом не кормила, потому что не было меда, она была бедная. Даже лошадь для вспашки небольшого куска поля и для других хозяйственных нужд ей приходилось одалживать на хуторе Нуки, стоявшем на перекрестке дорог в полкилометре от хутора У Большой Дороги.

Кроме кухни в доме были еще две комнаты, из них меньшую занимала она сама, другую же отдала королевской семье. Здесь спальней господина Короля стала железная кроватка в углу, в другом углу поселились Алфред и Хелли.

Хутор У Большой Дороги назывался так потому, что находился в пятидесяти метрах от той дрянной омнибусной дороги, которая обеспечивала сообщение между портом Сухое Место и городом Журавлей. От этой дороги здешнюю усадьбу отделял ряд берез, посаженных вокруг дома. Весною они поили Его Величество своим соком. Кусты можжевельника росли, как и положено, везде. Когда же по омнибусной дороге проезжал автомобиль — такое случалось нечасто, — то в течение двадцати минут, в зависимости от направления ветра, во дворе У Большой Дороги ничего нельзя было рассмотреть. В остальное время климат никаких претензий Короля не вызывал.

В первое время Король грустно бродил вокруг в полном одиночестве, поскольку неизвестного цвета кот не отзывался ни на кис-кис, ни на киску, ни на кота, а имени он не имел. Короля кот совершенно не замечал. И Король, впрочем, мало считался с ним. Куры Короля интересовали лишь постольку поскольку. Правда, от их производительности зависело, подадут ли ему в этом доме гоголь-моголь.

Как же он обрадовался появлению здесь Вилки. Как ни в чем не бывало она выбежала из-за ограды, словно ей здесь знаком каждый суслик. Но не ради них она приплелась сюда в такой жаркий день — не меньше тридцати пяти градусов в тени, а прибежала она повидать друга. Ведь она благородного нрава, к тому же ей хорошо известно, каково живется, когда оказываешься на новом месте без друзей: и ее в свое время сунули в мешок и притащили на хутор Сааре, не спросив на это согласия даже ее мамы, добропорядочной дворняжки Кики.

Первую ночь в своей новой кроватке в темном углу Король провел отвратительно. Он себя чувствовал так скверно, словно и его засунули в мешок. Снился ему; странный сон (в корыте он снов почти не видел, а тут…) — странные дома, высокие, как на картинках в старых журналах про Америку, которые он листал на чердаке саареского коровника. Король блуждал по каменным лабиринтам незнакомого странного города, и откуда-то вдруг взялся железный электрический человечек, навязчивый болтун, пристал к Его Величеству, и Король наконец рассердился; тогда электрический человечек его оставил, но, уходя, бросил ему холщовый мешочек со словами: «Мне поговорить было охота, но раз ты такой нелюдимый, то оставляю тебе подарочек». Король открыл мешочек: в нем оказались маленькие мохнатенькие существа с носами, как у Микки-Мауса, и Король откуда-то знал, что зовут их Ник, Нак и Нарр. Сколько он ни старался от них спрятаться, куда ни забирался, они его находили повсюду. Он совсем было отчаялся, и тогда они сказали ему все вместе: «Мы не можем тебя оставить, мы олицетворяем понятие “хорошо”, поэтому куда ты — туда и мы, и от нас тебе не отделаться!..»

Бывают же такие сны, о которых не знаешь даже, как рассказать. Хорошо еще, что он наконец проснулся. Проснувшись, он стал их вспоминать, ведь эти чудики были к тому же разноцветные: черный, белый, желтый.

Король, конечно, приуныл, и появление Вилки было спасением, а через несколько дней он догадался, что его тоска была вызвана потерей чердака с корытом, в остальном все оставалось без изменений, а бывало, он даже мог переночевать в собственной «резиденции», если на это было получено от Хелли «официальное» разрешение: ведь до Сааре Король добегал за семь минут. Теперь с Вилкой у них получалось так: утром Вилка прибегала на хутор У Большой Дороги, позавтракав, они бежали затем на Сааре. Или, наоборот, Король утром мчался на Сааре. Пообщавшись с кем надо, позавтракав или пообедав, они разбегались по другим своим делам.

На Сааре Его Величеству было приятно общаться со всеми, но особенно ему нравилось сидеть на меже и смотреть, как Юхан пашет. Он тяжело, спотыкаясь, шагал за сохой, но-окал Серую и щелкал бичом. Серая, конечно, притворялась, что ей страшно, и начинала шагать быстрее, но через пару метров продолжала идти привычно и не спеша. Король ее понимал: он вообразил себе, что он — лошадь, что он тянет за собой соху, глубоко сидящую в земле… Э, нет! Лошадью ему не хотелось бы быть…

Процесс пахоты занимал его недолго. Пока дед с лошадью — все «но-о» да «но-о!» — доберется до конца поля, всего одна борозда, потом опять «но-о» и щелк-щелк — обратно, а сколько надо щелкать да но-окать, чтобы перепахать поле? Скучно, конечно.

Юхан, как бы догадавшись, что Королю скучно, давал Серой немного отдохнуть, чтобы и самому дух перевести да похвастать перед внуком, какой он еще — полон сил.

— Лошадь… выдохлась, — говорил он, подойдя к Королю и часто дыша. — Старая она, конечно, ведь ей уже, наверное, лет двадцать, а для лошади это…

Дед умолкает, не желая уточнять, что лошадиные двадцать лет — это примерно семьдесят для человека.