Ирина Богатырева - Луноликой матери девы Страница 8

Уже ночь стояла. Небо было звездным, ледяные вершины гор светились, и белая, ровная гладь озера светилась тоже. Мы не готовили, но Камка еще держала над огнем котел с кипящей водой и то и дело подкидывала туда какие-то травы. Еле заметный запах долетал до нас, но я не узнавала его: ни о еде, ни о духах он не говорил мне.

А когда стали девы собираться ко сну, Камка остановила их, вылила в котел с отваром сосуд молока и сказала:

— Ваше время здесь подходит к концу. Пусть вещий сон вам сегодня приснится. Кто о чем мечтает, кто куда жизнь свою повернет, — пусть о том приснится.

Юные девы любят гаданья. Вот и решили, что от Камки самое верное получат предсказанье, на всю жизнь. Обрадовались, расселись поближе к огню. Молоко закипело, разлила его Камка по чашам и раздала нам.

Пили потихоньку. Молоко было зеленоватого цвета. Вкус его оказался сладковатым и хотя оставлял горчинку, но затягивал. Хотелось пить долго и медленно, прикрывая глаза и наслаждаясь, мечтая о чем-то приятном, неясном. Мир и тепло поселились в нас, так хорошо стало, что и не сказать. В сон не клонило, хотелось сидеть всю ночь, и девы все казались прекрасными, верными друзьями. Что за травы варила тогда Камка, я и сейчас не знаю. Такое чувство единства со всеми я испытывала потом только в бою.

Тут свистнуло и брызнуло снегом — стрела ввинтилась в сугроб у ноги одной девы. Мы и не поняли, что случилось. Камка первой вскочила и принялась озираться.

— Оро, оро, оро, — затвердила тревожно, и мы тоже закрутили головами. — Оро, девы!

Еще одна стрела, с другой стороны, вонзилась возле Согдай, та вскрикнула, словно заяц, и отскочила.

— Оружие! Нас окружили! — крикнула Камка и молнией отлетела на край поляны, стала доставать боевые гориты из скрытого в земле тайника и кидать нам. Я повесила на пояс горит и выхватила лук — он оказался не натянут, но с ним я уже ощущала себя воином. Стрелы свистали вокруг, какая-то из дев кричала, раненая. Прижав к земле, я натянула тетеву, выхватила стрелу и стала целиться в лес — но никого меж деревьями не было видно.

— Оро, оро! — ободряла Камка, и я, оглянувшись, увидела, что все девы ощерились стрелами. — Айия! — выкрикнула Камка сигнал нападения.

Я выстрелила, не целясь.

И тут сплошной черной волной двинулись на нас враги — мне показалось, звери вышли из леса со всех сторон, черные, огромные, как медведи. Стрелы летели дождем, и мы оказались оцеплены, как олени, и двигаться надо было без остановки, и стрелять. Но я быстро поняла, что целят они не на смерть, значит, не бить нас пришли, а захватить в плен.

Гневом всколыхнулось мое сердце. В огромных фигурах увидела я мужчин, облаченных в шкуры. Верно, прознали, что стоят здесь одни девы, и пришли нас захватить себе на утеху. Но для воина лучше смерть! И я закричала и выстрелила в грудь мужчины, который подошел ближе всех.

Он остановился и упал на колени, прогнувшись назад. Ни звука не издал, но все вокруг закричали. Я поняла: теперь нам не будет пощады — и кинулась на врагов.

У них оказались длинные и широкие мечи. Лиц не было — они скрывались за пастями медвежьих шкур. Но я и рада была, что не могу посмотреть им в глаза.

Впервые я тогда видела, как разит клевец, как пьет он кровь и жизнь из тел выпускает. Это меня опьянило. Я билась, не помня себя, только оглянувшись, понимала: мы все еще в окружении. Иногда кричали и выли от боли девы, но даже раненые продолжали биться. Были убитые, но врагов будто не становилось меньше: хоть и полегло их немало, а из леса прибывали. Камка, как дух войны, носилась меж нами, разила медведеподобных мужей и верещала, как рысь:

— Айия! Айия!

Но вдруг, вонзив острую рукоятку клевца в грудь одного мужа, она выхватила его меч и двумя оружиями стала прорубать себе дорогу прочь из кольца. От ее ярости враги расступились, а она крикнула, устремляясь в лес:

— Очи! За мной!

Та юркой лаской успела проскочить, прежде чем сомкнулось кольцо. Я видела, как кто-то хотел преследовать их, но Очи, обернувшись, одной стрелой его остановила. И они скрылись в лесу.

Бой продолжался, но не стало Камки рядом, и дух боевой у дев сник. И я сама стала кричать, к войне призывая: «Айия-а, девы! Айия!»

Вдруг конский топот и крик Камки раздались из леса, и низкорослый ее табун выскочил на поляну. Вместе с Очи они мчались на передних коньках и стреляли по три стрелы подряд. Казалось, целая лавина новых воинов катится с гор. Враги обернулись, дрогнули и расступились. Мы вскакивали верхом и мчались в погоню. Так прогнали их до самой реки, но дальше не стали, остановились на берегу и криками, смехом и бранью провожали огромные косматые фигуры, пока перебирались те по льду и вязли в сугробах, скрываясь в лесу.

Разгоряченные, мы вернулись к костру, громко обсуждая битву и смеясь над бегством мужчин. Пять дев у нас были убиты, три (среди них моя Ак-Дирьи) получили тяжелые раны и лежали в беспамятстве. Остальные же, с ушибами и порезами, от радостной лихорадки не замечали боли. Мы стащили тела врагов в кучу, мертвых же дев сложили у костра. Отдавать их огню следовало в станах, чтобы родные могли с ними проститься. Но эти мысли не омрачили нас и, не чуя усталости, мы продолжали сидеть у огня, обсуждая битву.

Но вдруг кто-то закричал истошно:

— Ааа! Девы! Девы! Откуда у нас эти луки? Откуда боевые клевцы? Чем мы сражались?

Этот крик был ужасней для нас, чем вопли во время битвы. Как по тревоге мы вскочили. Кто-то к чеканам потянулся — деревянные поделки висели на бедрах; кто-то кинулся к лукам — там палки и сучья лежали кучей. Безумие охватило дев, в ужасе бросились мы к врагам — черные речные валуны валялись горою. Лишь холодные, закоченевшие трупы дев и горячечные тела раненых говорили о том, что битва и правда случилась.

— Камка! Камка! — завопили девы. — Что это?!

А она сидела у огня и хохотала. Сначала беззвучно, потом, чем больше на нее наседали, принялась смеяться в голос, и мы замолчали наконец, вовсе опешив.

— Говорила я, девы: будет вам сегодня гаданье в подарок. Окончено ваше ученье, сами себе нагадали, кому каким воином быть, — ответила наконец Камка, когда просмеялась и села, с глаз стирая слезы.

— Но наши подруги погибли! — крикнул кто-то.

— Нет, они грезят сейчас, как вы. Один вы видите сон, и во сне они пали в бою. Значит, лучше им в доме засесть и рожать сыновей.

Девы молчали, не зная, как в это поверить. Я смотрела на бледные, стылые лица мертвых — пошел редкий снег, и снежинки не таяли у них на щеках — и не могла поверить, что они оживут, встанут, опять начнут говорить… Смерть была такой явной — как и все, что в ту ночь с нами случилось. И тогда, осознав это, я села на землю и начала хохотать. И над тем, что случилось, и над мыслями о будущей жизни — над всем. В тот момент так зыбко все было в моем сердце. Девы не понимали, над чем так тяжело я смеюсь.

Когда же поднялись павшие, а раненые не нашли на себе ран, Камка сказала, что спать нам ложиться уже не время, что сегодня будет баня. Пока жили на посвящении, мы не чистились, только набивали волосы золой от насекомых. И все поняли: раз хочет Камка устроить баню, кончается у нее наше время.

Еще во тьме мы спустились к реке. Утоптали снег, наломали тонких деревьев, составили и покрыли войлоками. Развели костер, стали носить голыши с реки и греть в огне. Одну деву посадила Камка растирать кору кедра, другую — скорлупу кедровых орехов, а сама сложила разные травы и, добавляя пчелиного меда, стала все это толочь.

Так не заметили мы, как наступил день. Тогда Камка велела нам донага раздеться. Расстелила на снегу войлок, насыпала золы из старого кострища и рубленой благовонной хвои, и мы стали складывать свою одежду. Складывали и пересыпали то морозным снегом, то вновь золою и душистыми травами.

Нагие и босые, мы стояли на снегу и дрожали всем телом, отводя друг от друга глаза и тела прикрывая. Камка глянула на нас и рассмеялась:

— Что жметесь, воины? Или думаете, сила ваша в одежде? Те! Разотрите друг дружку снегом, вмиг согреетесь!

И она прыгнула к нам со смехом, стала кидаться снегом, тереть спины и грудь. И все мы смеялись и верещали, бегая по берегу.

Раскрасневшихся, Камка впустила нас в шатер. В центре на треноге висел котел с горячими камнями. На них стали лить воду и бросать травы и семена. Пошел густой благовонный пар. После мороза и снега все тело ожгло, а потом бросило в пот, и тут же меня разморило.

Как из дремы, смотрела я на Камку. Она же, стоя на коленях перед котлом, в большой широкой ступке продолжала растирать мазь, то и дело на горячие камни бросая щепотку травы или плеская воды. При этом тихо напевала.

— Посмотрите, девы, — заговорила потом нараспев, — посмотрите, как изменились вы. Девочками неразумными пришли сюда. Воинами уходите. Посмотрите сейчас на себя и запомните. Время это не повторится. Девочками сюда вы вошли — взрослыми выйдете. Посмотрите же на себя, девы.