Радий Погодин - Красные лошади (сборник) Страница 8

— Закукарекали! Испугались!

— Чего же пугаться, — ответил козлу петушиный голос, — у нас, петухов, дело такое.

Глянул Гришка — на окне петух стоит, красивый, словно заря сквозь лесные ветви.

— А ты чего тут?! — закричал козёл Розенкранц. — Погоди, я и с тобой разберусь. Чего кричишь?

— Время для крика пришло, — сказал петух. — Может, кто в лесу заблудился. Услышит мой крик — и всё, и спасён. А ты не таращись. Ишь ты… Я петух! А петушиного крика, если бы ты побольше читал, даже черти боятся. Где петух, там и правда.

— Твоя правда в супе!

— Тоже правда, — сказал петух. — Кого в войну первым губят? Петуха. И нет в войне петушиного крика. А как мир настаёт, снова петух кричит. Правда там, где мир и согласие.

— Я вот тебе покажу мир и согласие! — Козёл разогнался от двери, прыгнул петуха боднуть, даже голову вывернул, чтобы рогами оконную притолоку не задеть. Проскочил головой в окно и застрял, обратно никак рога не пускают.

Петух под окном ходит, поигрывает голосом — тренируется.

«Пора мне домой идти, — подумал Гришка. — Чего мне тут теперь делать?» Пошёл Гришка мимо козла бесстрашно. Козёл задними ногами еле-еле землю достаёт, но норовит Гришку лягнуть. И хрипит:

— Уходишь, да? Уходи. Предатель. Друга бросаешь в беде, меня то есть.

— Улыбнитесь мне в ответ, — сказал Гришка козлу и пошёл себе.

В дверях Гришка остановился, оглядел кузницу на прощание. Показалось ему, что из углов, где свалено ржавое железо, выглядывают маленькие чёрные углепуты. Может быть, когда Гришка уйдёт, они старый горн раздуют, станут для своей углепутской жизни ковать железо. Им ведь тоже инструмент нужен: топоры, пилы и стамески. А может быть, и оружие. Кто знает, какая у них забота. Может, мир, а может быть, начались раздоры.

Пытаясь освободить рога, козёл кричал капризным голосом:

— Я вас всех победю!

Гришка его поправил:

— Побежду.

— Одержу победу, — разъяснил им петух.

— А ты молчал бы, будильник пернатый. — Козёл задёргался и, пританцовывая, запел: — «Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный…» — Язык прикусил и выругался обиженно: — Тьфу ты, детдомовец инкубаторский.

— Я бы мог вам помочь, — сказал Гришка. — Но ведь вы определённо станете драться, всех обижать и оскорблять.

— Стану, — сказал козёл Розенкранц.

Гришка мог мысленно подвинтить гайку, чтобы не жалеть козла и уйти, насвистывая, но что-то ему помешало.

— Хотите, я устрою так, что один человек победит вас в честном бою. Один мой знакомый товарищ. И тогда вы перестанете приставать к другим.

Козёл Розенкранц кашлянул хулиганским кашлем.

— Знаем мы такого товарища — милиционер товарищ Дудыкин.

— Нет, — сказал Гришка.

Козёл представил себе дядю Федю, художника-живописца Мартиросяна, парня-шофёра в цветочной рубахе…

— Конечно, если у некоторых плечи раздвижные. И если некоторые умеют всякие фокусы вытворять, как ваш дядя Федя.

— Нет, — сказал Гришка. — Этот человек небольшой, чуть постарше меня. Он осенью в первый класс пойдёт.

Козёл сплюнул себе на бороду. Полез передними ногами по стенке кузницы, чтобы освободить горло для смеха.

— Не смешите. Мне смеяться нельзя в моём бедственном положении. Я первоклашек не то что за людей — за грибы не считаю. Я у них, если хотите знать, тетрадки с арифметикой ем. И завтраки отнимаю. Мамаши им в школу вкусные пирожки дают. Первоклашка-букашка! Толстопузики! — Козёл смеялся и дрыгался, хоть ему было очень неловко и неудобно.

— Тем более, — сказал Гришка. — Соглашайтесь… Мой знакомый товарищ вас победит — и вы успокоитесь.

— Согласен! — закричал козёл со смехом. — Договорились. Давайте лапу.

Петух неодобрительно посмотрел на Гришку.

— Вы не сплоховали? — спросил он.

— Нет. Я уверен на сто процентов. Мне необходимо товарища предупредить. Он сейчас очень скучает.

Петух и Гришка пошли. Петух — по своим делам. Гришка — по договору.

— А я что, висеть буду? — крикнул козёл. — Я вам не ковшик!

— Я вас выручу чуть погодя, — пообещал Гришка. — Пока так побудьте.

— Вы меня выручите? Ну и ну! Да у вас силы не хватит меня поднять. Вы же тощий. В чём душа! Хворостина. Недоедыш! Сухофрукт!

Гришка ничего не ответил. С козлом разговаривать — нервы тратить. Ты ему слово, он тебе пять, и все грубые.

Пестряков Валерий одиноко сидел в футбольных воротах. На лице скука, как нарисованный смех. Ни дачников вокруг, ни местных любителей. Мяч лежит на одиннадцатиметровой отметке. Круглый.

— Забей.

— Поймаешь.

— Я уже два часа сижу — жду: может, ударит кто. Может, забьёт.

Гришка ударил. Пестряков Валерий отбил мяч ногой, не вставая. Сказал:

— Садись у той штанги. Будем на расстоянии разговаривать. А если желаешь — весело помолчим.

Гришка сел рядом. Они помолчали в тишине, а когда намолчались, Пестряков Валерий заметил:

— Даже комары не кусают.

— И не жужжат, — сказал Гришка.

— Скучно, когда не кусают и не жужжат…

Тут Гришка поведал о разговоре с козлом, закончив рассказ такими словами:

— Нужно. Полезно для всех, а для козла Розенкранца в особенности.

Пестряков Валерий задумался.

— Ты так вопрос ставишь?

— Так, — сказал Гришка.

— Ну а раз нужно, то будет сделано. — Пестряков Валерий оживился, взял футбольный мяч под мышку и домой пошёл. — Завтра в десять, — сказал он. — Пускай не опаздывает. Здесь на стадионе при большом стечении народа — турнир.

На стадион налетели мошки. За мошками — птицы. С ними — шум всевозможных забот.

— Всё в порядке, — сказал Гришка, подойдя к чёрной заброшенной кузнице. — Завтра честный бой при большом стечении народа — турнир.

— Ладно. Я его сильно толкать не буду. Раз пятнадцать по земле прокачу, раз десять через голову переверну. Ну а потом — куда следует напоследок. И вас бодну за содействие… Вызволяйте меня побыстрее.

Гришка нашёл несколько прокопчённых досок, два кирпича, ящик ломаный, старую крышку от старой бочки. Всё сложил у козла под ногами. Козёл на этот помост встал, появилась у него возможность головой вертеть. Козёл голову вбок вывернул, вытащил её из окна. Спрыгнул на землю и посмотрел на Гришку с некоторым удивлением.

— Смекалка у вас, прямо скажем…

— Может быть, ум? — спросил Гришка с надеждой.

— Ума нету. Иначе бы вы меня не просили с будущим первоклассником драться. Это же ваша глупость.

Первый раз прошёл козёл Розенкранц по улице, ни с кем не задираясь. Он шагал рядом с Гришкой, беседовал о погоде, даже покойной ночи ему пожелал.

Можно бы сразу перейти к турниру. Но…

Встретил Гришка девочку Лизу. Она от него отвернулась, оберегая свою обиду от добрых вопросов. Встретил девушку Таню с транзистором. Транзистор давал эстрадную музыку, но Таня прислушивалась к чему-то неслышному для окружающих и загадочно улыбалась. Встретил парня Егора, приезжего, которого Розенкранц по ошибке боднул. Встретил машину открытую, на которой колхозники возвращались с покоса. Других людей повстречал. Всем сказал:

— Завтра на стадионе турнир — честный бой.

Гришка в дом вошёл. Дядя Федя и дядя Павел играли в шахматы.

— Ешь, — сказал дядя Федя. — Ужинай… Один гражданин во Франции в собственном подвале обнаружил яйца динозавров. С одной стороны, ему повезло. С другой — не очень. Он теперь всю жизнь будет куриц бранить за то, что они мелкое яйцо несут… Пашка, тебе шах королю.

Следующий день настал рано. Курицы закричали под окном: «Сегодня турнир! Победит Розенкранц!» Овцы не желали идти на пастбище, толкались по улицам, забегали в чужие дворы. «Где-е-е-е?» — спрашивали они. Коровы говорили о своём. Лошади шли по улице молча. Лошади были в ночном: что нужно друг другу сказать — сказали и сейчас направлялись работать.

Гришка вскочил с раскладушки.

— Честный бой и победа для всех!

— Легковат Пестряков, — сказал дядя Павел за завтраком.

— Зато настойчив, — сказал дядя Федя.

На стадион они прибыли без десяти десять. Там была большая толчея дачников, собак, кошек, кур. Петухи, которые сами не прочь подраться, ходили по беговой дорожке, косо поглядывали друг на друга. Не было только колхозников. Время — сенокос, колхозникам не до зрелищ. Правда, некоторые престарелые старушки и старички пришли всё же. А также несколько проезжих шофёров.

Козёл Розенкранц для разминки бодал футбольные ворота. На одном роге у него красовалась соломенная шляпа женской модели с ленточкой. Он её для устрашения надел. Борода синяя — где только синьку нашёл. Один бок цвета столовского выплеснутого борща как был, так и остался. На другом боку поперечные полосы стали чаще — Розенкранц ещё раз прислонился к свежеокрашенному забору.