А. Ампелонов - Всего один голос Страница 8

— Так, все на месте? Начнем. Напоминаю, голосуют только члены совета. — Елена Петровна, напряженно вглядываясь в лица ребят, прошлась вдоль доски.

— И Акимов, значит, пришел? — Елена Петровна взглянула на Акилу, и по ее лицу скользнула тень неудовольствия: то ли она полагала, что Акила должен непременно с совета сбежать, то ли ее задело, что он уселся рядом с Антоном.

Вадик вдруг непонятно отчего снова начал волноваться.

Моментами его охватывала тоска. В пятницу он не вышел встречать после рейса отца, спрятался на балконе, специально схватил молоток и стучал, забивая гвоздь, который давно был забит. Стучал долго и отчаянно, пока отец парковал машину, пока медленно, устало шел по двору к подъезду; пока отец, поставив в коридоре чемодан, не вышел на балкон сам.

Он понимал, что тайну журнала во всем свете не знает никто, а значит, никто не может назвать его трусом. Он заставил себя поверить в то, что он вовсе не боится признаться. Просто от его признания не будет теперь пользы, раз журнал нашелся и стоит в учительской...

— Итак, молено начинать. Сегодня у нас два вопроса.

Антон в недоумении посмотрел на Буслу, потом на Елену Петровну, прочно занявшую место за учительским столом. Обычно прежде чем начинать совет, Елена Петровна уступала свое место ему, и повестку объявлял председатель.

— Первый вопрос,— продолжала Елена Петровна— это журнал.

— У нас совет или классный час?—удивленно спросил Бусла.

— Буслаев, я же объявила.

— А почему совет ведете вы, а не Лобов? У вас же нет галстука.

— Елена Петровна, мне кажется, Буслаев прав,— сердито откинув волосы назад, заговорила Елисеева.— Если это совет отряда, мы должны делать все сами.

— Да, но второй вопрос у нас фактически о Лобове. Мы должны разобраться в истории с площадкой. Как в таком случае Лобов может вести совет?

— Тогда должен вести его заместитель или просто член совета,—подсказал Гришаев, взглянув на классную сквозь свои толстые очки.

— Ну хорошо, пусть ведет Шныров, у него есть некоторый опыт.—Елена Петровна встала, освободив председательский стул, жестом приглашая на свое место Шнырика.

— Я? — испуганно переспросил Шнырик. Ольга, чувствуя, как от волнения полыхают щеки, с благодарностью взглянула на Буслаева. Только он один решился сказать вслух то, что про себя думал каждый. Ни Шнырик, ни Вишняков... Вадик сейчас возмущал Ольгу больше всего. Он спокойно сидел на парте, глядя прямо перед собой, сидел, как гость, человек со стороны, ни словом, ни жестом он не выдавал, за кого же он, как будет голосовать, если вдруг предложат другого председателя, Клячкину, например.

— Первый пункт — журнал,—тихо объявил Шнырик, казавшийся за столом совсем незаметным. Ему вообще хотелось сейчас спрятаться или убежать без оглядки в коридор.

— Итак, журнал,— громко повторила Елена Петровна.— Напомню факты. Журнал пропал во вторник, десятого декабря, после литературы. В тот вечер во дворе кипело строительство «египетских пирамид», я правильно излагаю?

Елена Петровна, вновь обретя спокойствие и уверенность, подошла зачем-то к парте, где сидели Антон с Акилой. В голосе ее прорезались иронические нотки.

— Все очень старались: Буслаев был главным инженером и распорядителем работ, Лобов организовал для утверждения проекта так называемый совет отряда, Шныров водил санные поезда, Вишняков полез на столб. Так все было?

Елена Петровна победоносно взглянула на совет, наслаждаясь тем впечатлением, которое произвела на ребят ее информированность.

Все молчали, как-то приуныв, кроме Клячкиной, которая по-прежнему сопровождала каждое слово учителя кивком головы, словно не понимала, что тем самым выдает себя. Как смогла классная узнать, что происходило на площадке?

— Одним словом, на площадке находились все, кроме Акимова.— Елена Петровна сделала многозначительную паузу.

— Вы хотите сказать, что журнал взял Аки-ла? — Бусла встал.

— Я ничего не хочу сказать, меня волнует только истина. А тебе слово никто не давал.

— Но вы же слова не берете, говорите, когда хотите?—Бусла, уже не замечая, что от волнения говорит громко, почти кричит.

— Не равняй себя со мной!

— Здесь все равны.

— Кто дал тебе право грубить учителям? Я завтра же поставлю вопрос на педсовете!

— Ну и ставьте,— Бусла, махнув рукой, выбежал в коридор.

— Шныров, веди совет,— тихо, успокоившись, сказала Елена Петровна, плотно прикрыв за Буслаевым дверь.

Акила вздрогнул, вновь обнарулеив в груди забившееся сердце. Теперь он уже жалел, что не объяснил все сразу. В тот день он ездил с отцом в больницу, где тот проходил лечение в прошлом году. Теперь они ездили взять справку. На заводе сказали: если врач напишет эту важную справку, хорошую справку, отца возьмут токарем по шестому разряду и он опять будет приносить двести и даже больше рублей, как когда-то...

Отец мог поехать в больницу один, но стеснялся. Боялся, что врач не поверит ему, не напишет справку, без которой его никто не пустит к станку.

— А что теперь? — Шнырик, беспомощно мигая, смотрел на Елену Петровну.

— Забыл, как вести совет? Предоставь слово мне. Шнырик молча закивал головой. И Елена Петровна, вздохнув, взяла слово сама.

— Совет нельзя превращать в перепалку. Все мы люди и можем ошибаться.

Елена Петровна заговорила мягче, может, пожалев, что выгнала Буслу.

— Но журнал пропал.—В голосе Елены Петров- -ны вновь возникли суровые нотки.— Быть может, это сделал человек, сидящий среди вас, ваш товарищ. Разве не важно это знать?

Воцарилось молчание, и Акила вдруг услышал, как во дворе кричат, гоняя шайбу по новой площадке, малыши. Ему захотелось домой: сейчас, в четыре, отец должен был вернуться с завода...

— Шныров, дай слово!

Клячкина, выскочив в проход, влезла в туфлю, которую она скинула, пока сидела, поджав ногу.

— Я считаю, журнал взял слабый ученик. У нас в поселке был такой случай. Один парень, двоечник, спрятал журнал и переправил себе все свои двойки на тройки. И Акимов про это знал, мы в одной школе учились.

Акила побледнел. Такого случая он не помнил, не знал.

— А учителя что же, ничего не заметили?—усмехнулась Елисеева.— У тебя язык, как помело.

— Без выпадов, Елисеева,— Елена Петровна поспешно поднялась, нервно теребя руки, вышла в проход между партами.— Если тебе неприятна Клячкина, это не повод ее оскорблять. Каждый из нас выбирает подруг по душе. Я не вижу, чтобы Света чем-нибудь уступала тебе. А ее принципиальность...

— Это не принципиальность, а глухота,— вдруг вспыхнув, сказала Елисеева.

— Что за ерунда! — вскрикнула Елена Петровна.— Клячкина говорит, что думает. Разве в ее словах нет логики? Кто еще мог взять журнал?

Поймав резкий, пронизывающий насквозь взгляд классной, Акила прижался к парте, покраснел, ненавидя себя за то, что не может вступить в открытый бой, как Бусла.

— Акимов тут ни при чем,— медленно, встав во весь рост, сказал Антон.

— Кто же «при чем»? Пусть тогда скажет, где он был в тот вечер. Тебе, Лобов, это известно?

Акила тихо заплакал.

— Надо иметь мужество и вести себя по-мужски. Где ты был вечером во вторник? — спросила Елена Петровна.

— Я ходил в больницу,— Акила заговорил, вытирая слезы кулаком, мучаясь тем, что выглядит слабым, жалким.— С отцом...

— В какую больницу?

— Где лечат...

— Что в больнице лечат, известно и без тебя.

— Ну, где лечат от алкоголизма.— Выдавив из себя признание, Акила всхлипнул.

— Что же ты там делал?

— Я был с отцом...

Акила, уже не замечая хлынувших по щекам слез, бросился вон из класса.

Следом за Акилой из класса вылетел Антон с выражением отчаяния на осунувшемся, бледном лице. Крышки парт загремели, к выходу бросился Гришаев, за ним вдруг сорвался с места Вишняков, даже Шнырик, вдруг вскочив со стула, потянулся за ними. Но Елена Петровна, оказавшись у дверей на мгновение раньше, перекрыла путь твердой рукой.

— Немедленно на место! Это неслыханно! Кто вам дал право срывать совет?

— Я предлагаю Лобова переизбрать,— выскочила Клячкина, уже не спрашивая слова у Шнырика, от испуга пересевшего с председательского места за парту.— Лобов защищает Акимова, потому что он его друг.

— Я считаю, это решение давно назрело.— Кивнув Клячкиной, Елена Петровна вновь заняла учительский стул.— Лобов сорвал совет. Как ты считаешь, Шныров?

— Я не знаю.— Шнырик замолчал. Язык не поворачивался, не мог он высказаться ни за Антона, ни против него, чего ждала классная.

— Но вы же обидели, оскорбили Акимова,—волнуясь, стараясь выражаться как молено мягче, точней, заговорила Елисеева,— Антон вынужден был пойти за ним.

— Ой, горе мое, горюшко,— классная печально усмехнулась.— Не много ли вы стали понимать в свои-то тринадцать лет? Акимов просто трус, боится признаться и ревет белугой, чтобы разжалобить... Знает, что за такой проступок, между прочим, исключают из пионеров.