Алки Зеи - Леопард за стеклом Страница 8

Как же весело купаться вместе с Никосом! Он начал учить нас плавать по-настоящему, стилем со странным названием «кроль». Говорит, мы уже выросли и больше не можем плавать по-собачьи.

Наконец мы растянулись на песке, и Нолис спросил:

– И какие истории ты будешь рассказывать нам в этом году, Никос?

Никос молчал, только смотрел вдаль, на море, словно бы что-то обдумывая. Снова сдвинул брови – «натучился» – и наконец произнес:

– Я бы рассказал вам настоящие истории про дальние страны, истории про мудрецов и про таких людей, как мы, истории о вещах, которые вам даже в голову не приходили. Но я не могу. Может, в следующем году… Может, позже…

– Ну расскажи, расскажи нам! Почему ты не можешь? – взмолились мы все вместе, сгорая от нетерпения.

– Нет, – Никос был тверд. – Я расскажу вам о другом.

Мы смотрели на него не отрываясь – вдруг да поймем, что же он хотел нам рассказать. А Никос набрал полную пригоршню песка, просеял его сквозь пальцы, так что он сыпался тоненькой струйкой. Пока в его ладони не остался маленький кусочек стекла от разбитой бутылки, обточенный и отполированный морем. Он был похож на камешек. Никос смотрел на него, подбрасывая на ладони, и вдруг лицо его осветилось, «тучи разошлись», и он весело воскликнул:

– Хотите, я расскажу вам, как получается такое стеклышко? Или… – Он снял с головы Нолиса колпак, который тот смастерил себе из газеты, – расскажу, из чего делают бумагу?

– Как-как? Как это «из чего делают бумагу»? – растерялся Одиссеас.

– Всё делают из чего-то, – улыбнулся Никос. – Ну так вот, я расскажу вам, как леопард сделал бумагу.

Как-то раз, когда леопард смотрел на мир голубым глазом, а черный спал крепким сном, стал он бродить по городам да улочкам и собирать всякий мусор. Он заглядывал в сады, обдирал кору со стволов деревьев и складывал ее в большие мешки. Потом принес свои мешки с мусором к длинному зданию с трубами и оставил их у самого крыльца. Вывеска на фасаде длинного здания сообщала огромными буквами, что здесь находится «Бумажная мастерская».

– А что это значит? – воскликнули мы.

– Это значит, что в мастерской, как сказал бы дедушка, изготавливают бумажное полотно. То есть делают бумагу.

Тогда вышел на крыльцо какой-то человек, забрал мешки, занес внутрь, высыпал всё их содержимое в большой чан и поставил вариться: и тряпки, и кору, и еще целую кучу самого разного мусора, который собрал леопард. И получилась у него густая кашица. Этот человек размазывал ее на ленте, проходящей между несколькими цилиндрами, которые спрессовывали и утрамбовывали нашу кашицу до тех пор, пока она не превращалась… в лист бумаги.

– Но как это? Что же это получается – бумагу делают из тряпья и мусора? – поразился Одиссеас.

– Да, – ответил Никос.

– И мои дырявые трусы могут стать тетрадкой?

– Конечно могут, – рассмеялся Никос.

– Вот скучища-то, – зевнула Пипица.

А нам всем понравилось. Теперь, когда попадется нам в руки какая-нибудь книжка, будем знать, что, может, в ней есть кусочек и от дырявых трусов Одиссеаса.

Днем за столом мы узнали, что Никос не сможет взять с собой Нолиса в Афины, потому что «дела как сажа бела».

– А при чем здесь «дела»? – спросила я.

И тут Никос выдал одну великую ложь:

– Дело в том, что… что я, возможно, уеду в путешествие.

Мы сразу поняли, что это вранье, потому что, прежде чем он успел ответить, тетя Деспина метнула в него один из своих «стальных», как мы их с Мирто называем, взглядов, так что ему пришлось закашляться, чтобы не сказать лишнего. А потом еще слова тети Деспины:

– Не сносить тебе головы…

– Главное, чтобы ваш король был в порядке и диктатура, которую он нам тащит, – тут же отозвался Никос.

– Ш-ш-ш-ш… – зашипела на него тетя Деспина. – Не при детях.

Дедушка снова высказался на тему «золотого века», демократии и Перикла, а когда Никос еще раз завел речь о диктатуре, тетя Деспина вскочила из-за стола и закрыла окно.

– А вдруг кто мимо пройдет! – закричала она вне себя от гнева.

– А эти всё носом клюют над своей тарелкой! – голос Стаматины пробудил нас ото сна.

– А почему Никосу не сносить головы? – спросила я Мирто, когда мы рухнули в кровати.

Но она уже уснула.

Странные события. Котята меняют имя. Предатель среди нас

«Странные события» – так мы с Мирто их назвали. Из-за них это лето было так не похоже на предыдущие. Раньше Никос даже носа из Ламагари не высовывал и в город не ездил. А теперь исчезал на долгие часы, а когда мы спрашивали, где он был и что делал, отвечал: «Я был в городе, у своей невесты».

– Что носы повесили? – встревала тогда Стаматина, будто ругая нас, но мы-то знали, что она это так, понарошку. – Все ему с вами нянчиться, что ли? Пора уже и остепениться человеку, жену подыскать.

– А как зовут твою невесту? Почему не привезешь ее в Ламагари и не познакомишь с нами? – пристаем мы к брату.

И тогда он начинает рассказывать нам сказки. Якобы каждый раз, когда он собирается привезти ее в Ламагари, леопард открывает свой черный глаз и не дает им ни шагу сделать. Однажды, когда мы уж совсем на него насели, требуя назвать ее имя, он ответил – тихо-тихо, почти напевая: «Де-мо-кра-ти-я».

«Как наш котенок», – обрадовалась я. Откуда мне было знать, что очень скоро имя котенку придется сменить?

В выходные папа приехал такой нервный, что все у него были виноватые. Вечером, когда мы сидели за столом, я встала и вышла, чтобы забрать с улицы Темного и Демократию, потому что Стаматина сказала, что начинает моросить. Темного я нашла сразу же, а вот Демократию… Ну нет ее нигде. Тогда я начала кричать на всю улицу: «Демокра-а-а-а-а-а-ати-и-и-и-и-и-я-а-а-а!» И так, пока котенок не услышал и не вернулся. Я даже в дом зайти не успела, как папа вдруг вскочил и схватил меня за руку. Я-то думала, он разозлился, что я вышла из-за стола, а он из-за котов разбушевался.

– Или ты его выбросишь, – кричит, – или меняй кличку! У меня нет ни малейшего желания лишиться работы в банке!

Имя котенка пришлось сократить до «Ия», но все это было более чем странно. Папу могут выгнать из банка из-за кота?!

– А ты тоже сменишь имя своей невесте? – спросили мы Никоса.

– Ни за что! – засмеялся он.

Когда Никос не уезжал в город, он всегда играл с нами. Если Никос был в Ламагари, нам скучать не приходилось. Он все время изобретал новые игры. К тому же у нас всегда был леопард для новых историй. Чего только Никос не придумывал про него в этом году! Скучные истории, как сказала бы Пипица, но мы узнали кучу всего. Кроме истории о бумаге, Никос рассказал нам, как выдувают стекло. И еще объяснил, почему бочка, такая тяжелая, плавает в море, а наши сандалии, такие легкие, в воде тонут.

А больше всего мне нравились вечерние истории про леопарда.

Как только хорошенько стемнеет и на небе засветятся звезды, мы с Никосом уходили к какой-нибудь скале повыше, на вершине которой была широкая площадка, и устраивались там. И тогда казалось, будто небо становится ниже и звезды вот-вот нас коснутся. Если небо было совсем черным, Никос говорил, что его закрыла тень леопарда, который перебирается с Большой Медведицы на Малую и с Марса на Венеру. Так что теперь каждый из нас, даже маленькая Авги, умели различать, где какая звезда, как она называется и какая из них ближе к Земле, а какая – к Солнцу.

Однажды леопард, который как раз смотрел на мир своим черным глазом, увидел небесное тело с длинным хвостом – его кометой называют. Она летела по небу и должна была пройти совсем рядом с Землей. Об этом узнали птицы; в страхе они полетели и рассказали людям. Никос был тогда маленьким, но очень хорошо помнит день, когда Земля должна была сгореть. Тетя Деспина тогда варила вишневое варенье и оставила его на огне, выбежав на улицу вместе со всеми соседями. Люди уже собрались на площади, чтобы посмотреть на комету, которая должна была сжечь их всех. Комета пролетела, Земля осталась в целости и сохранности – сгорело только вишневое варенье тети Деспины и кастрюля в придачу. Никос даже сейчас дразнит тетю Деспину и, когда хочет полакомиться вишневым вареньем, говорит: «Угости меня кометой, тетя».

Кто знает, что еще мы услышали бы о леопарде – какие сказки и настоящие истории, – если бы в тот день не случилось то, что случилось…

Возможно, во всем виноват, сам того не желая, Одиссеас, который никогда не ходил в школу и не знал географию.

Мы сидели с Никосом на песке. Солнце только начало клониться к закату. Никос как раз говорил, что нигде больше солнце не садится так красиво, как в Ламагари. Он начал потихоньку напевать какую-то красивую песенку на языке, которого никто из нас не знал.

– А что это за песня? – спросил Нолис, который тут же подхватил мелодию.

– Испанская, – отозвался Никос.