Александр Батров - Завтра - океан Страница 8

— Это план нашей водной станции. Все ребята хотят узнать ваше мнение…

Петр Ильич развернул принесенный план и одобрительно кивнул головой:

— Все хорошо! Все. Все. Вот только нелады с так называемой неразлучной тройкой. Неважная штука…

— И об этом вы знаете, Петр Ильич? — удивился Вася.

Вася поднялся. Губы у него чуть-чуть дрогнули.

— Петр Ильич, — сказал он тихо, — я очень уважаю Анну Алексеевну… только вот мне кажется, что отношение к этим ребятам у нее неправильное. Ну, какая-то мягкая она с ними. А по-моему, надо строже. Надо поставить о них вопрос на совете отряда и на классном собрании.

— Ты с ними говорил?

— Конечно. Решили, что мы без них не обойдемся.

— Значит, верят в собственные силы… — Петр Ильич не то насмешливо, не то одобрительно кивнул головой, закурил папиросу и добавил: — Думка у меня, Херсоненко, такая: вот-вот выбросят они белый флаг. Ведь самое трудное дело — не дружить с товарищами. Понимаешь, Вася…

11

Стены из легкого, пористого камня — ракушечника — незаметно поднялись над морем. Каждый камень был аккуратно обтесан крепкими мальчишескими руками. Оставалось раздобыть лес для крыши.

— Дверь можно фанерную, — говорил Алеша, — рама для окна уже есть, а стропила…

Стропила ничем не удавалось заменить.

— Где же достать лес? — беспокоилась Нина.

— Все будет, — успокаивал ее Алеша — Шефы обещали, надо ждать. Ты лучше погляди, какой у нас будет пол — из настоящей пробки!

Алеша принялся раскладывать на земле пробковую кору. Эти легкие, ноздреватые пластины были недавно выброшены на берег зыбью. Их нашел Липецкий.

Крыши еще не было: вместо нее над головой синел квадрат неба. Но водная станция уже стала обзаводиться инвентарем. Линецкий принес из дому стул, Шевчук — большой медный чайник, Нина — морской компас, а Сименцул — несколько метров парусины, вполне годной для тента. Анна Алексеевна обещала прислать стол и географические карты.

Но лес для крыши? Его не было. Вдобавок Сименцул, плотничая, сломал столярную пилу.

На море была тишина.

Ни всплесков весел, ни шороха паруса, ни шума корабельного винта. Было слышно, как выползший на берег краб ворочает под собой гравий.

— У меня звенит в ушах, — сказал Алеша.

— Это от тишины, — заметила Нина. — Звенит, как тонкая струнка.

— Тишина не звучит. Это отголоски далекого шторма, — возразил Липецкий.

— Нет, не далекого: глядите, какое небо на востоке, — сказал Вася Херсоненко. — Пожалуй, скоро заштормит.

Как бы в подтверждение Васиных слов, с юго-востока налетел резкий порыв ветра. Тишины словно и не бывало. Шорохи, всплески, далекий гул и протяжное злое посвистывание послышались на берегу.

— Что делать? — спросил Алеша. — Леса у нас все-таки нет.

Вася предложил ребятам разойтись по домам.

Всю ночь штормило море. Под утро ветер утих, и в наступившей тишине торжественно и могуче прозвучал гудок океанского теплохода.

Нина проснулась и подошла к окну. Тучи медленно ползли со стороны моря и громоздились одна на другую. Упали первые дождинки, сначала робкие, тихие, а потом дождь загудел и гулко забарабанил в окно.

Тревога охватила девочку. Что будет с их домиком? Потоки воды могут размыть стену. Алеша спит как убитый. Сразу не добудиться. Пока он проснется, пройдет много времени. А дождь идет все сильнее. Потоки желтой бурлящей воды скоро хлынут с горы. Надо немедленно бежать к морю — там, на берегу, взять лопату и вырыть канаву для стока воды…

Набросив на себя Алешину куртку, Нина стремглав выбежала из комнаты.

Было рано. Склянки в гавани лишь недавно пробили четыре часа утра. Еще гнездились в углах серых зданий ночные тени.

Перепрыгивая через лужи и поминутно попадая под каскады воды, летящие из жерл водосточных труб, девочка бежала к морю.

Город остался позади. Вот и берег Отрады. Когда Нина подбежала к домику, она удивилась, да и было чему удивляться!

Метрах в шести от западной стены домика была вырыта водоотводная канава, с усами на юг и на север. Правда, канава была еще недостаточно глубокая, но ее уже наполнили бегущие вниз ручейки. Только заботливый друг мог сделать такое доброе дело. Но кто же он, этот неизвестный? Нина оглянулась. Средняя терраса берега была безлюдна. У моря не было ни души.

В глубокой задумчивости стояла девочка над канавой.

По-прежнему лил дождь. Гулкий и неумолимый, он старался пересилить шум морских волн. Но море было сильнее.

Нина напрасно глядела на берег. Никого. Даже рыбаки и те сегодня не вышли на лов.

Лишь возле одной из скал стоял человек в просмоленном корабельном костюме и наблюдал за девочкой. Он курил трубку и улыбался.

Нина так и не увидела его.

Когда она вернулась домой, Алеша сердито взглянул на нее:

— Обожди, мама задаст тебе! Куда ты пропала? Я тебя жду, надо спешить к домику…

— А я уже там была.

— Была?

— Да, там все в порядке. Кто-то вырыл канаву. Отличную, с усами на юг и север.

— Ну, это неразлучная тройка! — обрадовался Алеша.

— Нет, не они, — печально сказала Нина. — Я тоже сначала так подумала…

— Они, они! — настаивал Алеша.

— Нет. На глине остались следы от сапог.

— Каких?

— Самых обыкновенных: больших, с вафельными подошвами.

— Эх, здорово! — воскликнул Алеша. — Значит, у нас появился еще какой-то таинственный друг!

— Не Петр ли Ильич? — спросила Нина.

— Он носит ботинки.

— Тогда старший пионервожатый Николаев.

— Может быть, — кивнул головой Алеша. — Только он носит туфли. Может быть, наш дворник Никита… У него есть сапоги.

— Есть, только у них подошвы гладкие.

— Откуда ты такая всезнайка? — улыбнулся Алеша.

— Я видела, как дядя Никита мыл свои сапоги под краном… Но кто же все-таки этот таинственный друг?

— Объявится, — уверенно сказал Алеша.

— А если не объявится?

— Значит, нам помогает какая-нибудь морская сирена. Но, как известно, сирены не носят сапог с вафельными подошвами. И вообще, откуда ты взяла, что это сапоги?

12

Все было готово — дверь, оконная рама и наблюдательная вышка, похожая на корабельную рубку, — а леса для стропил все еще не было.

Мальчики решили поторопить шефов.

— Пойдемте к ним все вместе, — предложил Вася Херсоненко. — А ты, Нина, останешься на берегу.

Секретарь директора судоремонтного завода приветливо встретила мальчиков.

— Пожалуйста, доложите о нас директору, — попросил Вася Херсоненко.

— Алексей Федорович занят, с Москвой разговаривает…

— А мы подождем.

— Смешной вы народ! Ведь все в порядке. Мы, шефы, лес вам дадим, только нельзя же так сразу, по щучьему веленью!

— Нам к директору, — упрямо сказал Херсоненко.

— Занят. Очень занят. — И, взглянув на ребят и почему-то весело подмигнув, секретарь сказала: — А что, если я дам вам слово, что лес сегодня же будет у вас, тогда уйдете?

— Уйдем, — ответил Вася.

— Ну, честное слово!

А Нина в это время сидела на водной станции.

Весь день с севера тянуло свежестью; к концу дня ветер переменился — подул с юга. На берегу стало жарко. Нина решила выкупаться. Она быстро сбежала вниз, к морю…

Те, кто ранней весной приходил в Отраду, наверное, видели разбитую штормом «Анастасию» — шаланду, которая всем своим днищем вросла в береговой песок.

Но не только от штормовой зыби шаланда пришла в негодность. На ее правом борту, ближе к носу, зияло несколько дыр — следы от снарядов малокалиберной скорострельной пушки.

Шаланду считали безнадежной. Лишь один старый рыбак, в прошлом боцман торгового флота, Матвей Корнеевич Прохоров, думал иначе.

«Жить будешь, развернешь еще парус», — говорил он, дымя своей кривой черной трубкой.

И тот, кто видел шаланду ранней весной, теперь не узнавал ее. Очищенная от песка и ракушек, с просмоленными бортами и мастерски заделанными пробоинами, она приобретала мало-помалу настоящий ходовой вид.

Матвей Корнеевич любовно восстанавливал шаланду. В то время как ребята возводили стены, он настилал палубу, мастерил руль и тут же, на берегу, отделывал стройную мачту.

Раздевшись недалеко от «Анастасии», Нина вошла в воду. Плывя вдоль берега, она с любопытством наблюдала, как трудится старый моряк, всегда молчаливый, всегда держащий в зубах кривую матросскую трубку.

Открытое бронзовое лицо старика казалось суровым. Взгляд зеленоватых глаз, обычно обращенных к морю, был задумчивый, строгий и в то же время приветливый. Матвей Корнеевич жил в домике на берегу Отрады, получал пенсию, рыбачил и занимался ремонтом осводовских шлюпок. Он ладил и с парусом, и с волной. И никто не сказал бы, что этот мирный рыбак, шестидесяти лет от роду, был боцманом катера «Скадовск», на котором моряки-партизаны остановили туманной ночью фашистский транспорт с грузом термитных мин.