Инка + Дик = ? - Ася Борисовна Горская Страница 8

Играть надоело. Мальчики отдали шайбы и клюшки «муравьям», отряхнулись и стали ждать.

Наконец, они увидели Катю, но не одну, а с новенькой. Девочки не обратили внимания на ребят, но дальнозоркий Валерка разглядел, что обе подружки зареваны.

Мальчишки решили вести наблюдение за Инкиным домом, но долго ждать не пришлось: Катя тут же, задумчивая, вернулась домой.

Друзья отправились к Борису: не знает ли он, что стряслось у девчонок, может, ему Антон Семенович говорил? Тетя Зоя, мать Бориса, угостила ребят вкусными пирожками, которые обжигали пальцы и таяли во рту.

Но Борис ничего не знал. От Егоровых вышли втроем. По дороге Валерка, дожевывая прихваченный с собой пирожок, сказал улыбаясь — рот до ушей:

— Какая мать у тебя... ласковая, будто довольная всем.

Борис насторожился:

— А чем же ей быть недовольной? У нас все хорошо.

Валерка не любил, когда ему возражали, и уже без улыбки, со знанием дела добавил:

— Знаю это «хорошо». Моя мать тоже говорит: «Хорошо», а потом ревет. Слабые они, эти бабы!

Борис по-своему понял Валерку, он принял его слова за вызов и про себя подумал: «Удивительно умеет этот «ушастик» испортить настроение»,— и пошел в наступление:

— Выходит, моя мать слабая? Да что ты знаешь о ней?

— А что, она из другого теста, что ли? — теперь уже ехидно оскалился Валерка.— Им всем личное счастье подавай, а где оно? Где?! — почти заорал он.

— Что же, по-твоему, все люди несчастливые? — не унимался Борис.

— Кончайте, ребята. Ну, чего завели пластинку? У нас дело есть или нет? — пробовал вмешаться в разговор до сих пор молчавший Костя, но Валерка не дал и ему говорить:

— А ты не встревай, Ко-Ко. Тебя это не касается. Ты и твои «предки» — исключение. Я уважаю вас. У твоего отца честные глаза.

— А у тебя какие глаза? — некстати сунулся Борис и тут же пожалел об этом.

— Болван ты, хоть и Вундер. Вундер-болван. При чем тут я? Речь идет о хороших людях. А у меня глаза, как у бати моего: не схитришь — не проживешь.

Откровенность Валерки положила конец разговору. Дальше пошли молча. Борис чувствовал себя отвратительно: в чем-то он видел сходство между собой и Валеркой — и поэтому злился. Больше всего ему хотелось ударить Валерку по нахальной физиономии, но бить фактически было не за что, и драки он презирал.

Неловкое молчание ребят нарушил зычный голос отца Кости, возвращавшегося с работы:

— Привет, хлопцы! К нам в гости прошу. Мать самовар поставит.

Ребята повеселели.

— Нас только что у Бориса угощали,— сказал Валерка и толкнул локтем Костю. Тот понял, чего хочет Валерка. Кочубей-старший как председатель родительского комитета мог что-нибудь знать.

— Пап, ты скажи, что у Долгановых? А то Катя расстроена сильно.— Костя покраснел до бровей, но отец будто не заметил.

— Порядок у Долгановых. Полный порядок. А расстроена отчего? Так мало ли отчего может загрустить дивчина? Это ее личное дело,— сказал и, пожав каждому хлопцу руку, пошел домой.

— Ну что ж, личное так личное,— криво усмехнулся Валерка.— Идемте, парни, шайбу погоняем.

Борису гонять шайбу не хотелось. Он пошел домой самой длинной дорогой.

На углу в киоске продавали фиалки. Они голубели за стеклом, боясь высунуть на мороз свои нежные головки. Зато высунулась из киоска розовощекая девушка-продавец и завлекала прохожих:

— Фиалки, пожалуйста, купите.

К киоску подошел офицер, купил букетик и осторожно спрятал под шинель. Борис подошел поближе и узнал отца новенькой, он видел его на родительском собрании и запомнил. Что-то, похожее на зависть, шевельнулось в груди Бориса. Ему тоже захотелось купить маме цветы, но он постеснялся.

Дома, как всегда, было свежо и уютно. Мама примеряла свои старые наряды, новых она давно не шила.

— Ты собираешься куда-то? — удивился Борис, привыкший к тому, что, кроме работы, его мама нигде не бывает. Она спешила всегда или к нему, или к своим больным.

— Да, собираемся. Завтра идем в гости, сынок, к моей подруге. Ей будет интересно увидеть тебя.

«А мне будет ли интересно увидеть ее?» — подумал Борис, но ничего не сказал.

В другой раз он бы, конечно, отказался, мало ли кто пожелает его видеть, но сейчас под впечатлением разговора с Валеркой согласился.

В кухне на белоснежном столике стояли знакомые синие фиалки.

— Ой, и ты тоже купила? — с недоумением вырвалось у Бориса.

— Почему тоже? — теперь недоумевала мама.

— Я их видел в киоске,— виновато сказал Борис.

— А-а-а,— нараспев протянула мама,— я не себе, Анечке отнесу завтра, она любит цветы.

Борис взмолился:

— Оставь их себе, мам... Честное слово, я думал купить, пусть тебе от меня, ладно? А твоя старушка-подружка перебьется. Ну, пожалуйста...

— Хорошо, сынок, пусть будет по-твоему,— легко согласилась мама. Он перенес букетик в комнату и поставил на мамину тумбочку. Засыпая, думал о Валерке. Оказывается, он совсем не Топор, как его считают в классе.

ТАЙНОЙ ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ!

«У меня отличное настроение, Дик. Обожаю зиму и снег! Я бы еще столько же играла в снежки, если бы не вспомнила о тебе. Вспомнила — и совестно стало: мой Дик скучает. Ты уже понял, что светло у меня на душе не только из-за белого снега. Светло потому, что мой любимый папка был и остается самым лучшим, самым красивым и самым честным человеком на земле. А дочь его ненормальная, если могла подумать такое... Впрочем, все расскажу по порядку.

В тот несчастный вечер дома уже беспокоились. Папа и мама были чем-то возбуждены, хотели поговорить со мной, но я-то знала, что отец притворяется. Чтобы не выдать себя, я сослалась на головную боль и бухнулась в постель. Конечно, не спала. Думала. Решила пока молчать, не разочаровывать маму. Дальше — видно будет. Билеты (их положил отец, как всегда, на письменный стол) я порвала мелко-мелко и выбросила в форточку. Так началась тайная война. Я долго не могла заснуть, а под утро мне снились кошмары.

Назавтра был жуткий день. Все мужчины мне казались ТАКИМИ. Сосед, кивнувший мне на лестнице. Дворник, чистивший снег. Сослуживцы отца. Знакомые. Даже учителя. Физик (может, и он ТАКОЙ) хотел поставить