Сергей Переляев - Индийское кино (сборник) Страница 9

Но очень скоро выглядывает солнышко, и мы собираемся по домам. Дед Вася соглашается отвезти меня на «Запорожце». Как только он набирает скорость, я перегибаюсь через сиденье и, перекрикивая тарахтенье мотора, с надеждой спрашиваю:

– Вась, а ты сейчас врежешься, да?! (Ну, это шучу я так.)

– Тьфу ты, Йозеф драный! – шипит дед Вася и едет медленнее.

Почему Йозеф – один бог знает.

В обычные дни на дачу ходим только мы с бабушкой Тоней. Иногда ещё Владик, но сейчас у него появился друг Лёша Соколов, которым он так дорожит, что даже стесняется предъявить ему меня. Действительно, вдруг я расскажу, как мы рисовали фильмы на бумаге для заклейки окон?

В общем, идём мы с Тоней по горе, потом по мостику через речку-вонючку, а там и до дачи рукой подать. Не успеваем мы снять рюкзаки, как я бегу к соседям. К Анне Беляевой, к Виктору Петровичу и к горбатой Анне Михайловне.

Анна Беляева называет меня «зая» и разговаривая сюсюкает. Странно, что я люблю её больше всех. Но Анна Беляева всегда в платке, всегда какая-то запылённая, и её сюсюканье выходит вовсе не противным.

Виктор Петрович уделяет мне меньше внимания, но зато у него большой красивый дом и перед входом – усыпанная кремнями площадка. Из этих кремней я высекаю искры. А если высекать долго, кремни начинают пахнуть палёной курицей. Бывает, я пристаю к бабушке Тоне, чтобы она понюхала кремни. Как-то раз бабушки рядом не оказалось, и я предложил понюхать кремни горбатой Анне Михайловне. С тех пор она настаивает, чтобы мы пересадили малину, которая залезает на её участок.

А недавно открывается наша калитка и входит Будулай. Фильм «Цыган» я люблю даже больше некоторых индийских, а тут – самый настоящий Будулай, с бородой, с проседью, мускулистый, и откуда-то знает бабушку Тоню!

– Антонина Ивановна! – кричит он.

Бабушка выходит, и выясняется, что это Илья Андреевич, с которым она когда-то работала. Но для меня он – только дядя Будулай.

И ему нравится, что я его так зову. Оказывается, его дача совсем рядом с нашей, и я теперь все дни провожу там. У Будулая большие яблони, розовый налив, и это теперь мой любимый сорт, а стены в его домике оклеены афишами старого спектакля нашего драмтеатра «Возвращение Ходжи Насреддина», и Будулай дарит мне несколько штук, чтобы я мог и у себя в домике так же оклеить стены. Ещё у него есть сын Андрей, с которым мы строим теплицу, то есть они с Будулаем строят, а я хожу рядом и зову Андрея кидать мяч в бочку. Не сразу, но всё-таки добиваюсь, и мы начинаем бросать крупный, с пупырышками, зелёный мяч в огромную железную бочку с водой. Потом ужинаем. Я есть не хочу, но когда вижу, как Будулай открывает ножом консервы и, ножом же перемешав, начинает макать туда хлеб, понимаю, что зря отказался от предложенной мне порции, и говорю: «Давайте». Будулай берёт миску, чтобы выложить из банки часть консервов, но для меня важно есть из банки, а не из миски, и я спрашиваю, можно ли мне «тоже вот так из банки». Будулай смеётся, специально для меня открывает консервы и даёт нож, видимо догадываясь, что есть вилкой мне будет не так вкусно.

А ещё говорят, что кто ест с ножа – злой. Чепуха. Будулай, наверное, часто ест с ножа, а добрее его я вообще никого не знаю.

Мы с Владиком – писатели

Время – двенадцатый час ночи. Но мы с Владиком не спим. Мы сидим за столом в большой комнате, не поднимая голов от тетрадей. Над нами горит небольшой светильничек со множеством пластмассовых подвесок, и иногда раздаются реплики типа «Я начинаю вторую часть» или «А у меня во второй главе будет о любви».

Это мы пишем романы. После того как Владик принёс старую коричневую общую тетрадь с маленьким рассказиком «Подготовка к зиме», я уже не хочу играть в солдатиков, а тем более лепить из пластилина. Я сначала удивляюсь, как мне самому не пришло в голову, что можно купить тетрадь и писать всё что хочешь, а потом писательство становится моим любимым делом – ну, не считая футбола, конечно. Только я пишу не такие пустяки, как «Подготовка к зиме». Ведь в этом рассказе говорится только о том, как нужно смазывать лыжи, чтоб они хорошо скользили, да как затыкать окна, чтоб не дуло. Владик пишет, что лучше всего поролоном. Но это неинтересно, и вся подготовка к зиме занимает у Владика всего полторы страницы! Я решаю, что уж если писать, то сразу романы.

Первый мой роман называется «Забывший фамилию». Там про то, как одному парню было скучно, и он пошёл записываться в хоккейную секцию, а по пути на него напали канадцы, избили, и он потерял память. А в конце этот парень встречает своего дедушку и память к нему возвращается. Владик, который после «Подготовки к зиме» ничего уже писать не собирался, читает мой роман, и дальше мы пишем вместе.

Я начинаю трёхтомник «Иван – внук охотника», а Владик пишет боевик «Такими должны быть все». Пока он это пишет, я успеваю не только закончить трёхтомник, но и написать небольшой роман «Предатель». А потом мы несколько раз смотрим фильм «Человек-амфибия», и в свет выходит ещё несколько книг. У Владика – «Человек-луч», а у меня – «Человек-ветер», «Человек-магнит» и «Металлический человек». Человек-луч может прожечь глазами любую поверхность. Человек-ветер, если покрутит в носу моторчик и чихнёт, может вызвать страшнейший ураган. Человек-магнит притягивает золото, а металлический человек просто очень сильный и добрый. И всех этих людей разные негодяи пытаются использовать в своих корыстных целях, что, естественно, им не удаётся.

Владик любит рисовать в своих книгах картинки, а я рисую плохо, но зато у меня на форзаце тетради всегда указана цена, год издания, тираж книги и краткое содержание. Краткое содержание романа «Девять непобедимых», например, такое: «Роман о бандитах, пиратах и других людях». Ещё все мои романы длиннее, чем у Владика. Мой самый короткий роман – «Тайник» – девяносто две страницы, если с оглавлением, а у Владика есть романы и по пятьдесят страниц, и по сорок. Мне очень важно, чтобы роман был длинным и в нескольких частях, потому что тогда мне особенно приятно писать оглавление. Я даже иногда сначала придумываю названия глав, пишу оглавление, а только потом уже основной текст.

Через какое-то время Владик перестаёт писать, потому что «всё равно ничего не издадут». Я сначала говорю ему, что ещё как издадут, а если даже и нет, то наши общие тетради не хуже любой книги, потому что и цена стоит, и тираж, но его ничем не убедишь.

«Белорусские народные сказки» я пишу уже в одиночестве.

Мы с Владиком – бизнесмены

У нас на окраине города, там, где разворачивается 3-й трамвай, вдруг открывается толкучка. Там по рублю продают иностранные жвачки, и как только у нас с Владиком появляются деньги, мы едем туда. Но кроме жвачек на толкучке продаётся ещё много всяких вещей, и мне приходит в голову, что если слепить из теста гномиков, покрасить гуашью и покрыть лаком, то их тоже будут с удовольствием покупать. Я делюсь этой идеей с Владиком, и после некоторых уговоров мы приступаем к закупке муки, соли, гуаши и лака для паркета, который должен подойти и для гномиков.

Толкучка работает только по выходным, и в пятницу вечером мы превращаем кухню в производственный цех. Ставим слепленных гномиков на противни, прокаливаем тесто, потом вынимаем, даём гномикам немножко остыть, а после красим и покрываем лаком. Лак пахнет на всю квартиру, но искусство требует жертв!

Чтобы занять место на толкучке, нужно уже в четыре утра быть там. Поэтому, аккуратно сложив гномиков в коробку с тряпками, чтобы ни один не разбился, мы с Владиком невыспавшиеся идём пешком через весь, ещё полутёмный, город, а за нами, метрах в ста, чтобы я не нервничал, идёт бабушка Тоня. Место мы занимаем, и наши соседи по торговле принимают нас вполне доброжелательно, не допуская, видимо, мысли, что мы можем составить им конкуренцию. Действительно, оглядевшись, я начинаю испытывать некоторую неловкость, настолько наш с Владиком прилавок выглядит беднее остальных. Представьте себе: огромная лавка и на ней десять гномиков размером со спичечный коробок, в то время как у других места не хватает для бархата и шёлка и приходится даже что-то держать в руках. А ещё периодически подходит бабушка Тоня и покупает у Владика гномиков, потому что я ей не продаю.

Но потом бабушка Тоня куда-то исчезает, толкучка начинает оправдывать своё название, и я, путём громких восклицаний и приставаний к людям напропалую, всех своих гномиков продаю. И хотя двух последних – не по рублю, как было задумано, а по пятьдесят копеек, всё равно я страшно доволен.

Владик же делает всё, чтобы к его гномикам никто не подошёл. Подперев рукой подбородок, он сидит спиной к покупателям и всем своим видом показывает, что просто пережидает здесь что-то очень страшное. Когда же мне удаётся своими возгласами кого-то заинтересовать, Владик уменьшается в размерах и только что не лезет под лавку. Хотя в общем-то его можно понять – ведь для того чтобы реализовать свой товар, я настойчиво добиваюсь внимания даже тех людей, которые отнекиваются и повторяют, что уж чем-чем, а слониками они точно никогда не увлекались.