Галина Демыкина - Как тесен мир Страница 9

Человек вдруг рывком оторвал руки от лица, тыльной стороной грязной своей ладони отер мутные глаза и прошел мимо Ады и Саши, не глянув на них.

Ада первая встала, сняла с велосипедного руля сумочку с виноградным соком и кивнула Саше.

Они прошли мимо старухи в окне регистратуры, приоткрыли палатную дверь. У двери, закрыв глаза, лежал черный бородатый мужик. Он, видно, спал, а муха ходила по его бороде. На другой кровати подросток в пижаме задрал прибинтованную к дощечке ногу и читал газету.

А в углу, возле занавешенного чем-то темным окна, был он. Мальчик. Худое личико — как зеленоватое пятно на белой подушке. Узкие, густо зачерненные ресницами глаза были открыты, но он не перевел их на вошедших.

— Ну, как ты? — шепотом спросила Ада.

Мальчик не поглядел и не ответил.

— Как он? — обратилась Ада к подростку.

Тот отложил газету, щербато улыбнулся:

— Коська-то? Ничего. Может, еще не помрет. Врач сказал — может, выживет. Орал ночью, спать вот столечко не дал.

Ада вынула из сумки две банки.

— Костя, — сказала она, — хочешь попить? Соку хочешь?

Ребенок молчал и глядел в стену. Только чуть чаще смаргивал. Столик перед его кроватью был завален яблоками, крыжовником, стояла бутылка молока. Не ел он отцовских гостинцев. Все вот так же, видно, лежал.

— С отцом-то он говорил?

— Нет, нет, — охотно ответил подросток. — Батька долго сидел, так и ушел. Похоже, помрет он. Врачи разве понимают? Вот мне ногу срастили, а не так. Сломали — и снова в гипс. Что же я, не человек, что ли! Раз сломал, а они — на тебе, еще раз.

— Пойдем, — оказала Ада и взяла Сашу за руку. — Пойдем, я поговорю с врачом.

— Фю! — засмеялся щербатый подросток. — Разве его найдешь теперь? К Марусеньке небось ушел.

Старая регистраторша сказала, что врача и правда нет сейчас, а есть сестра.

— Ну сестру позовите, — строго попросила Ада.

— Нюра! — высунувшись в окно, крикнула старуха. — Нюра, иди-ка сюда!

Откуда-то из темноты вышла узенькая девочка, обтянутая халатом, пышно причесанная, красиво подведенная.

— Вы о ком хотите сведения?

— Мальчик здесь, во второй палате, Костя… — сказала Ада и запнулась.

— А, Костя Петров, сбитый… Ой, и плохо, плохо с ним! — И спохватилась: — А вы кто ему будете?

— Родственница я. Говорите честно.

— Ну что говорить, не врач ведь вы. А так… сами видели. — Сестра потопталась, хотела что-то сказать, но раздумала. — Заходите завтра с утра или сегодня вечером. Алеша… Алексей Васильевич будет. Врач.

Они сели на велосипеды и поехали по горячему асфальту шоссе, потом свернули на проселочную пыльную дорогу, потом — на узкую тропинку вдоль березовой рощи.

У своего, дома Ада затормозила.

— Я к тебе зайду скоро, — сказала она. — Никуда пока не уходи.

Глава XI

АДА

Ада быстро прошла от калитки к дому. Ей хотелось скорее увидеть отца, войти в добрый круг его понимания и поддержки. Она любила решать сама и действовать тоже. Но порой остро чувствовала отсутствие отца, будто часть ее вдруг отделилась, переселилась физически в другого человека и отошла. И тогда ее настигала беспомощность. И сейчас она так обрадовалась, когда увидела его одного на террасе! Большой, грузный — трудно поверить, что так легок на ходьбу, — он сидел на ступеньке, ссутулившись, положив голову на руки. И сразу обернулся. Ждал. Вопрос, не сказанный словами, — только в повороте головы, в глазах. Затаенная в лице готовность к радости и огорчению, не скрытая, как у ребенка.

— Папка, ему плохо. Папка!..

Ада, пока не видела мальчика, думала обо всем этом отстраненно, издалека. Ей важнее было, что скажет Влад, как выглядит Саша, какую позицию занять ей самой.

А теперь сознание беды не отпускало мысль, не давало ей метнуться ни в какую сторону. Только о Сашке иногда помнилось: как же тогда ему?

Отец слушал Аду внимательно, не перебивая, — и про мальчика, и про врача Алешу, который «пошел к Марусеньке».

— Тебе придется поговорить, папка, — решила Ада. — Я не сумею…

— Нечего говорить. Надо что-то делать, — сказал отец. — И хватит этой конспирации. Надо найти лучшего в поселке врача. Ты знаешь его? Нет. А Виктор знает. Вот я и поговорю с ним. — И шагнул в комнату. — Виктор, можно тебя?

Ада осталась на ступеньке террасы. Она готова была бежать куда угодно по первому слову Жучко-старшего. Кого он назовет, к тому и отправится. И вот голос его зазвучал через открытое окно. Резкий, скрипучий голос маленького человека:

— Ну что ж, врача так врача. Но не через нас. Понятно? Нас это не касается. И не впутывай Свету. Она ни при чем. Пассажир не отвечает за шофера. И хватит об этом. Все! Хватит!

Слышно было, как он протопал в другую комнату и оттуда крикнул:

— Пусть Ираклий Петрович этим занимается. Да, да… Его сын… его щенок… его, простите, пащенок… — и задохнулся, закашлялся.

Мимо забора в сторону станции проплыла чья-то черная голова. Ада приподнялась на цыпочки, думала — Саша. Нет, это был просто очень похожий на него, но совершенно взрослый человек. Может быть, даже папа Ира, у которого сегодня, как говорил Саша, ответственный доклад.

Оставалась одна бабушка Саша. Она пока еще беспечно распевала в своей чистенькой застекленной терраске:

Расскажите вы ей,ЦветыМои!

«Придется рассказать», — подумала Ада. Она сидела на крылечке Сашиного сарая — зашла, как и обещала.

«Знаешь, что с ней будет? Прямо рука не поднимается», — будто ответил ей Саша.

Он только что проводил папу Иру на доклад — помог найти свежие носки и почти не мятую, снежной белизны рубашку. Брюки, пиджак и ботинки папа Ира чаще всего находил сам. Эти шумные сборы чуть отвлекли, а теперь Саша снова погружался с головой — ни вдохнуть, ни выдохнуть — в тягостный мир необратимости.

— Ну ладно, пойдем, — сказал он.

Бабушка Саша встретила их на пороге. Темные глаза ее прямо-таки сверкали радостью встречи с внуком и его приятельницей и еще — радостью теплого дня, хорошего аппетита и каких-то забавных воспоминаний, связанных с арией Зибеля: «Расскажите вы ей…» И с Фаустом вообще, и с этим красно-черным Мефистофелем, и вечной молодостью…

— Входите, Адочка. Я столько слышала о вас.

Аде понятно, что слышать было не от кого, но желание сделать приятное — оно хорошо само по себе, даже без подливы из правдоподобия.

— Спасибо. Мы к вам по делу, Александра Семеновна.

— Пожалуйста, пожалуйста. Садитесь. Чайку?

— Нет, спасибо.

— А ты, Сашка, что-нибудь ел? Вы знаете, это буквально дитя улицы. Почти не входит в дом.

— Александра Семеновна…

— Да, да. Я вас слушаю. Только скажите Саше, чтобы он не горбился. Вы красивая девушка, он вас послушает.

— Бабушка!

— Молчу, молчу! Ну, так что за дело?

Ада дивилась, как эта женщина инстинктивно отталкивает от себя неприятное. Не знает еще, в чем оно, но внутреннее обоняние подсказывает: осторожно. Здесь опасность. Капкан, может быть. Здесь протоптала дорожку беда.

Прав Саша — рука не поднимается. На чутко идущего по грани радости и несчастья зверя и у охотника порой не поднимется рука.

— Видите ли, — сказала Ада, — заболел один очень дорогой нам… дорогой мне мальчик. У него сотрясение мозга. Вы ведь знаете всех здесь. Вот я и подумала… Может, вы поможете.

Бабушка Саша проницательно поглядела в Адины глаза и не стала расспрашивать. Нет, нет, зачем же? Она поможет и так.

— Вам нужен Столяров, — сказала она авторитетно, на глазах превращаясь из певицы в медицинского работника. — Он нужен вам.

— Бабушка! — шепнул Саша. — Но ведь он не подпустит нас даже к калитке. — И пояснил Аде: — Это Нинкин дед. Он нас всех, ребят, прямо ненавидит.

— И вы тоже боитесь, Адочка?

— …Н-нет, но я не знаю его. Вряд ли он поможет незнакомой. А рисковать тут нельзя.

— Хорошо! — торжественно произнесла бабушка Саша. — Я сама пойду с вами. Но вообще-то он добрейший человек — как говорится, мухи не укусит!

Саша и Ада поглядели друг на друга и впервые за эти дни улыбнулись.

Сначала шли быстро, потом, приблизясь к даче Столяровых, замедлили шаг.

— Хорошо бы узнать, дома ли Вера Ефимовна, — сказала бабушка Саша. — Она, бедняжка, такая нервная стала, ее ишальгия прямо скрутила. А Василь Василич ведь ухаживал за мной! — и улыбнулась молодо и победно.

Но узнать о Вере Ефимовне оказалось невозможным, и они под неумолкающий лай белой овчарки, привязанной к яблоневому дереву, гуськом проследовали по песчаной расчищенной дорожке к даче, задыхаясь от запаха флоксов, Табаков и еще каких-то неизвестных, но резко пахнущих цветов.