Евгения Ярцева - Happy End для девчонок Страница 9

Глава 7

Открытие дачного сезона

Выходные существуют для того, чтобы выспаться. Забыть, что на свете существует такая назойливая вещь, как будильник, и со спокойной совестью дрыхнуть до полудня. Душа (по крайней мере, моя) особенно этого жаждет, когда выходных не один или два, а целых четыре кряду.

Но в тот день, Первого мая, будильник затрезвонил даже раньше обычного. Мама с папой настояли, чтобы мы с Катей ехали ранней электричкой – не позднее чем в семь сорок пять. Потому что после восьми утра на дачи ринутся все кому не лень, и нам с Катей не достанется сидячих мест. А ближе к полудню мы вообще рискуем не добраться до дачи, потому что, во-первых, нас могут задавить в толпе, а во-вторых, нам не удастся прорваться сквозь эту толпу к выходу на своей остановке, и электричка увезет нас на конечную станцию – в глухомань, не затронутую цивилизацией, где нет даже мобильной связи.

И мы с Катей согласились выехать как можно раньше. Несомненно, это была здравая мысль. К сожалению, та же здравая мысль пришла в голову деловитым бабушкам с сумками-каталками, из которых высовывалась рассада овощей и цветов, степенным пенсионерам и ветеранам, в преддверии Дня Победы надевшим ордена и медали, мужчинам среднего возраста и молодым парням с георгиевскими ленточками, привязанными к сумкам или вдетыми в петлицы, суматошным родителям с детьми и прочей разношерстной публике с не менее разношерстным багажом, включавшим кошек в переносках и собак на поводках. Все они как полоумные штурмовали электричку, и так уже изрядно заполненную на предыдущих остановках. Приходилось глядеть в оба, чтобы не наступить на собаку и увернуться от колес сумки-каталки, которые норовили проехать по ногам. О сидячих местах не стоило и мечтать. Если бы они нашлись, смысла усаживаться не было: все равно придется уступать, когда над тобой нависнет ветеран в орденах или бабушка с рассадой. Тамбур и тот был полнешенек: там сгрудились парни и мужчины постарше с георгиевскими ленточками и громко обсуждали политические события, поддерживая одни и порицая другие с редким единодушием. За окном пролетали маленькие домики и бескрайние поля, веревки с развевающимся на ветру бельем и путевые рабочие в оранжевых касках, тронутые первой зеленью тополя с прошлогодними вороньими гнездами и переезды со шлагбаумами и нескончаемыми очередями из легковых и грузовых автомобилей.

Вместе с кучкой дачников, которым нужно было выходить на нашей остановке, мы чудом вырвались на платформу. Дождались, пока электричка тронулась и, набирая скорость, с нарастающим гулом исчезла за поворотом. Перешли через рельсы на другую сторону и зашагали по неровным выщербленным плитам, ведущим через редкий лесок к полю. Там, за полем, начинается наш дачный поселок.

Небо над полем, несмотря на пелену сплошных серо-лиловых облаков, казалось необъятным, будто распахнутым настежь; изредка его пересекали птицы, поодиночке и стаями, слышалось гулкое эхо самолетов, пролетавших где-то высоко за облаками. Ворота дачного поселка тоже были раскрыты настежь: на зиму их запирают, а сегодня, в честь Первого мая, они гостеприимно распахнули объятия дачникам – и пешим, и тем, что приезжали на машинах.

А машин тут проехало полным-полно: поворот к нашей улице, где не уложены цементные плиты и не насыпано белой щебенки, был испещрен глубокими колеями со следами шин. И я, увидев эти колеи, вдруг поняла, как сильно соскучилась за зиму по даче. Соскучилась по этой глинистой земле, по нашей узкой улице, зажатой между заборами с тянущимися вдоль них канавками, в которых после дождей вода стоит по три дня. По сосновому бору, что виднеется поодаль, за остроконечными крышами и печными трубами. По обшарпанному колодцу, из которого седенький дачник, не торопясь, выкручивает помятое ведро на цепи, чтобы перелить воду в цистерну, стоящую на тачке. И по монотонному гуденью, доносящемуся с ближних улиц: образцово-показательные садоводы уже вовсю стригут траву газонокосилками. И даже по заброшенному угловому участку – о его хозяевах несколько лет ни слуху ни духу, дом замшел, а сам участок заполонен бурым прошлогодним бурьяном, сквозь который лезут на свет молодые острые травинки. Зато по соседству кипит строительство: обшивают дом светло-желтым сайдингом, укладывают на крышу темно-красную черепицу, вместо ветхого, из потрескавшихся серых досочек, забора ставят зеленую сетку-рабицу. В канавке тихонько булькает – значит, труба общего водопровода, который каждый год собираются капитально отремонтировать, по-прежнему протекает. Все тот же хлипкий мостик переброшен через широкую канаву, за которой начинается между заборами неприметная тропинка – по ней можно пройти на соседнюю улицу… И всюду, куда ни глянь, реют дымчато-белые облака – это зацветают вишни, яблони и сливы. Вон впереди самое большое и высокое облако – старая груша, что растет на нашем участке, перевесившись через высокие ворота. Прежде чем шагнуть в дом, я поглубже вдохнула ее едва ощутимый сладковатый запах.

А в доме пахло… ну как описать этот особенный дачный запах? То ли землистый, то ли дровяной; отдает сырыми опилками, лежалой трухой… Заходишь с улицы – и чудится, что в доме холодней, чем снаружи. Будто в погреб спустился. Так кажется еще и потому, что внутри темновато: окна небольшие и оба выходят на крытые веранды, пристроенные к дому с двух сторон, поэтому свет попадает в комнату с грехом пополам.

Но сейчас погребом не отдавало – вместо этого потягивало дымком. Чтобы просушить дом после зимы, полагается в первый же день протопить печку, что мама с папой и сделали. А печка у нас с характером: если долго ее не топишь, дымит со страшной силой, зато когда раскочегарится – дымить совершенно перестает. Топи в свое удовольствие и слушай, как уютно трещат дрова за раскаленной докрасна железной дверцей.

Первое мая на даче – это резиновые сапоги и старые куртки, висящие на крючке на террасе: спецодежда для работы на участке. Это рычание и визг электропилы, которой папа сноровисто, одним движением срезает омертвевшие за зиму яблоневые ветки. Это стреляющий яркими искрами костер в большой круглой бочке без дна, местами проржавевшей и прогоревшей, но все еще пригодной: бог весть сколько лет верой и правдой служит она для того, чтобы сжигать в ней сушняк, прошлогодние листья и всякий мусор. Мы с сестрой приподнимаем спиленные ветки за толстые концы – а толщиной они, случается, не уступают стволу молодого дерева, – водружаем концы на плечо и волоком, прямо как бурлаки на Волге, тащим ветки в конец участка, где высится бочка. Крупные части, что годятся на дрова, папа режет электропилой на аккуратные чурбачки; мы с сестрой переносим их в сарай и укладываем в поленницу. А сучья, кривые, узловатые, ломкие, сгребаем граблями и запихиваем в бочку. Мама всякий раз просит нас наломать немного сучьев для печки – на растопку. Сестра методично перебирает беспорядочную кучу сушняка, откладывая в сторонку сучья поприличней и поровней, а я ленюсь и тихой сапой сбагриваю в бочку все подряд – с глаз долой.

Огородничество я тоже недолюбливаю и всеми правдами и неправдами от него отбрыкиваюсь. Лишь однажды меня накрыло: лет в двенадцать-тринадцать я загорелась мечтой сделать собственный огород. И попросила маму выделить мне земельный надел. Та указала на непаханый пятачок возле забора, метр на метр, за грядками огурцов, а может, салата или редиски. И дала мне карт-бланш – мол, сажай на нем все, что душа пожелает. Моя душа не пожелала сажать ни редиску, ни огурцы: с этим, решила я, и без меня справятся; к тому же разводить огород с приземленной и банальной целью вырастить что-нибудь овощное – скукотища. Я собиралась завести необычный огород – цветочный. Купила в супермаркете десяток пакетиков с семенами, выбрав самые экзотичные цветы, чьих названий ни до того, ни после ни разу не слышала. Сестра зловеще предрекала цветам, как и моей затее с огородом, плачевную судьбу. Дескать, мало того, что от этих цветов не предвидится никакой практической пользы, даже в смысле красоты, так как в углу участка за овощными грядками их никто не увидит, – главное, я на следующий же день потеряю к ним интерес. Ухаживать за ними и поливать их я не стану (к гадалке не ходи!), и они благополучно зачахнут, ведь я безответственно отношусь ко всему, в том числе к живой природе, которую, между прочим, нужно беречь!.. Забегая вперед, скажу, что сестра ошиблась. Я приступила к исполнению своей мечты засучив рукава. Я когда-то где-то слышала, что дело, в которое человек вложил немало сил, будет ему дорого и он даже при всем желании не сможет потерять к этому делу интерес. Вот только силы куда-то подевались, когда я вонзила в землю лопату и подняла на ней тяжеленный кусок глины с вросшими в нее сорняками. На комки кусок не разбивался – очень уж много в нем оказалось сорняков, – и земля с корней не стряхивалась, точно корни с глиной составляли нерушимое целое. Посмотрела я на этот кусок земли и раздумала сажать цветочный огород. Так что цветы в нем не зачахли, вопреки пророчеству сестры. Которая, увидев, чем закончилось дело, не преминула произнести свое многозначительное «ну-ну».