Ирена Юргелевич - Чужой Страница 9

— Вишенка! — негромко зовет Юлек.

Нет, ее не видать. Но не мог же он ошибиться, слух его никогда не обманывал. Не зная, что и думать, мальчик возвращается во двор.

Опять свист! Он раздается не с улицы, а из-за пруда, на задах огорода.

«С ума она сошла, что ли? — думает Юлек. — Что она там делает?»

Он мчится по узкой тропе между грядками, пробегает мимо пруда, распугав лягушек. — Вишенка!

Вокруг тихо. Теплый ветерок шелестит в листве дикой груши, окруженной терновником и гигантскими лопухами. «Спряталась, видно, — раздраженно думает Юлек. — Дурацкие девчоночьи штучки». Следовало бы, не теряя достоинства, пожать плечами и как ни в чем не бывало вернуться домой. Но какое уж тут достоинство, когда так скучно!

— Вишенка! — сердито кричит он.

— Юлек, — говорит кто-то негромко, с нажимом, как бы укоряя мальчика за излишний шум, — поди сюда.

Это не Вишенкин голос! Это голос… Юлек не смеет поверить. В два прыжка обегает кусты.

— Зенек!

Зенек сидит на покрытом травой пригорке и состругивает сучки со своей ореховой палки.

— Зенек! — изумленно и восторженно повторяет Юлек. — Это ты свистел?

— Нет. Папа римский.

Конечно, глупый вопрос. Юлек задал его машинально. Ему трудно поверить, что Зенек действительно здесь, — и вдобавок хочет о чем-то попросить!

— Где Мариан?

— Еще спит. А зачем тебе Мариан? — ревниво спрашивает Юлек.

— Да нет, просто так.

— Ты удрал вчера от доктора! — в голосе Юлека звучит восхищение.

— Он хотел, чтобы я лег в больницу, — презрительно говорит Зенек. — А зачем, спрашивается? Нога у меня уже почти не болит.

Мудрость этого рассуждения для Юлека совершенно очевидна.

— А где ты спал?

— В стогу. — И Зенек кивает в сторону большого стога сена.

— А-а, — отвечает Юлек.

Он говорит таким тоном, как будто ночевка в стогу для него дело знакомое и привычное, а душу его точит обида: он-то за всю жизнь ни одной ночи не провел под открытым небом! Всегда дома да дома! На кровати, а в лучшем случае на матраце на полу, когда приезжают гости.

Вот если бы он поехал в пионерский лагерь, то спал бы, по крайней мере, в палатке… Папа хотел его отпустить, но мама не согласилась, побоялась, что Юлек простудится!

Зенек ловко закруглил ножом конец палки.

— Здорово получилось! Можно опираться.

— Ты что, пойдешь?.. — Юлек разочарован. Обнаружив Зенека под грушей, он сразу решил, что путешественник все-таки немного побудет в Ольшинах.

— Ясное дело. Я задержался на ночь, потому что подвернулся этот стог.

Зенек мельком взглянул на Юлека и, немного подумав, небрежно спрашивает:

— Скажи-ка, ты языком трепать любишь?

— Нет! — оскорбленно восклицает Юлек. — Как ты мог подумать?

— Не злись… — снисходительно говорит Зенек. — Здесь, в деревне, магазин есть?

— Есть.

— Далеко отсюда?

— Близко.

— Может, купишь мне хлеба?

— Почему не купить, можно. — Юлек полагает, что не должен так быстро забывать обиду, поэтому говорит равнодушным тоном. Но на самом деле поручение Зенека доставляет ему огромное удовольствие.

— Полкило, — говорит Зенек, доставая из кармана злотый. — Только помни: ни с кем обо мне не болтать.

— С ума сошел? — Юлек чувствует себя с Зенеком совсем запанибрата. — С кем это я буду болтать… Я мигом! — кричит он уже из-за пруда.

Он промчался по проселку, подняв тучу пыли, и с таким разгоном влетел в лавку, что продавщица и покупатели посмотрели на него с удивлением. Очередь была довольно большая, поэтому он «нечаянно» втерся в середину, где стояли малыши, и с невинной физиономией стал продвигаться к прилавку. Продавщице он объяснил, что у него уезжает бабушка и он страшно торопится. Та выслушала его без особого доверия, однако хлеб отпустила, и Юлек помчался обратно.

Зенек отрезал себе толстый ломоть, набил рот хлебом и спросил:

— Как мне пройти в Стрыков?

— В Стрыков? — недоуменно повторил Юлек. — В какой Стрыков?

— Не знаешь? — удивился Зенек. — Это ведь где-то недалеко.

— Я в Ольшинах первый раз, я здесь не живу! — объяснил Юлек, горько жалея, что не может засыпать Зенека нужными сведениями. — Но погоди, вот я сбегаю за Марианом, он расскажет тебе все, что захочешь, он часто сюда приезжает!

— Мариан! — зовет Юлек, влетая в комнату. — Вставай! Мариан бормочет что-то не слишком для Юлека лестное и поворачивается к стене.

— Вставай! — Юлек трясет брата за плечо, а когда и это не действует, стягивает с него одеяло на пол.

Мариан невозмутимо снова натягивает на себя одеяло.

— Слушай, Зенек вовсе не ушел! Он сидит за прудом под грушей.

Теперь Мариан широко открывает глаза:

— Не врешь?

— Конечно, не вру! Он ждет, чтоб ты ему сказал, как пройти в Стрыков.

— В Стрыков? — заинтересовался Мариан.

— Да. Ну, вставай же!

— Встаю, встаю, не ной.

Юлек исчез за дверью, но тут же вернулся.

— Только никому ни слова, — предупредил он. — И приходи поскорей, мы будем ждать!

— Ладно.

Когда Юлек пробегал мимо кухни, его осенила отличная мысль. Молоко! Зачем Зенеку жевать сухой хлеб? Это же невкусно.

Он взял с плиты горшок, налил молока в кружку, приоткрыл дверь и выглянул во двор. Бабушки не видно. Юлек тихонько выбрался наружу и, оглядываясь, осторожно пошел по двору, стараясь не разлить молоко. Очутившись в огороде, он вздохнул с облегчением, полагая, что опасность миновала.

— Это что еще за новые фокусы?

Над грядкой салата, скрытой кустами крыжовника, выросла бабушка. Она вышла на тропинку, остановилась напротив внука и укоризненно закачала головой.

— Бабуленька… — растерянно пробормотал Юлек, лихорадочно придумывая, как бы половчее вывернуться. — Доброе утро, бабуленька! — вдруг весело поздоровался он как ни в чем не бывало.

— Доброе утро, внучек, — с добродушной усмешкой ответила бабушка. — А ну-ка, марш с молоком в комнату.

— Да на воздухе оно гораздо вкуснее! — убежденно возразил Юлек. Бабушка все время огорчалась, что «малыш» такой худенький и мало ест, вот он и решил воспользоваться этим обстоятельством. — Честное слово, вкуснее!

— Ничего, оно тебе не повредит и дома, за столом, — все так же подсмеивалась бабушка. Мальчик умоляюще посмотрел на нее, но она и не думала уступать. — Ну? Может, тебя проводить?

Он тяжко вздохнул, чтобы показать, как с ним несправедливо поступают, но вынужден был подчиниться. Впрочем, по пути в дом он придумал: надо вылезть в окно, выходящее на противоположную сторону, пролезть под забором и обойти огород кругом.

План вполне удался, хотя с молоком это было не так просто. Под забором немного молока расплескалось, однако примерно три четверти кружки удалось донести.

— На, — сказал Юлек Зенеку — выпей.

Парень нахмурился и с равнодушным видом продолжал обстругивать свою палку. Однако равнодушие было явно наигранное.

— Ну? — нетерпеливо спросил Юлек. — Чего ты?

— Ничего, — ответил Зенек своим обычным небрежным тоном и, взяв кружку, начал пить маленькими глотками.

Юлек заметил, что молоко Зенеку нравится, и это доставило ему большое удовольствие.

— Мариан сейчас придет, — сказал он, подождав, пока тот выпил все до дна. — А зачем ты идешь в этот Стрыков?

Зенек мельком, но пристально глянул на Юлека, как тогда, когда спрашивал, любит ли он трепать языком, потом ответил:

— К дяде.

— К дяде? — удивился Юлек. Он был разочарован: значит, это и есть то самое «дело»?

— Сейчас я тебе что-то покажу. — Зенек полез в карман. — Видишь?

На ладони парня лежала красивая круглая вещичка, блестящая, как серебро.

— Компас? — удивился Юлек.

— Компас. Мне его подарил дядя, давно уже.

Юлек благоговейно осмотрел все по очереди: шкалу, тоненькую дрожащую стрелку, отполированную долгим употреблением оправу.

— Дядя привез этот компас из Индии, — сказал Зенек. Юлек вытаращил глаза.

— Твой дядя был в Индии? — спросил он с восторженным изумлением. — Не врешь?

Зенек снисходительно усмехнулся:

— Он полмира объехал, и в Азии был, и в Африке.

Воцарилось молчание. Юлек размышлял, как здорово было бы иметь такого дядю, не говоря уж о компасе. Он чуть не вздохнул от зависти, но удержался, побоявшись, что Зенек сочтет его ребенком, и сказал деловито низким, взрослым голосом:

— Эта стрелка показывает на север, — давая понять, что он разбирается в таких вещах.

Тем временем Мариан одевался и умывался чуть быстрее обычного, однако не теряя душевного равновесия. Этот Зенек не вызывал у него такого восторга, как у Юлека.

Поначалу он заинтересовался, готов был помочь, но парень своими выходками оттолкнул его. Правда, самостоятельность Зенека произвела впечатление и на Мариана, зато его «таинственность» и молчаливость казались мальчику нарочитыми и глупыми. «Не хочет — не надо», — думал он. Впрочем, Мариан вообще считал, что раз Зенек не задержится в Ольшинах, то и беспокоиться нечего. И только вечером, узнав, что тот сбежал из приемной доктора, Мариан заволновался.