Тайны Аральского моря - Алик Затируха Страница 9

Но ведь Аральск — это вам не хутор о четырёх домах. Как, например, узнает, какое сегодня в «Рыбнике» кино, человек, пути-дороги которого пролегают не мимо клуба, а около почты, аптеки, универмага, базара, других центров кипучей городской жизни? Вот для этого у дяди Мити заведены небольшие фанерные афишки, на которых он каждый день пишет название новой картины и начало сеансов. Афишки эти вывешиваются на давно вбитых для этого в нужных местах города гвоздях, а вчерашние приносятся обратно в мастерскую художника.

Не только киноафиши делает художник «Рыбника» дядя Митя. Очередное социалистическое обязательство рыбкомбината перед партией и народом на огромном транспаранте, вывешенном над воротами сада: добыть в этом году сто тысяч центнеров рыбы — это тоже его работа. Портреты передовиков того же рыбкомбината в фойе зимнего зала. Приходилось дяде Мите выписывать вывески городских магазинов, мастерских, парикмахерских и много чего другого, к чему обязывало его звание художника.

Но, пожалуй, самым популярным произведением дяди Мити была картина на огромном листе фанеры, прибитом к двум капитально врытым в землю около «Рыбника» столбам. Даже новенькое, ещё пахнущее свежей краской, такое оптимистичное и в светлую даль зовущее социалистическое обязательство рыбкомбината никогда не собирало столько зрителей. И не соберёт, даже если этим обязательством будут не сто тысяч центнеров, а все двести. И на портреты передовиков никто не засматривается. А вот у этого произведения… Для меня, например, долгое время в мировом изобразительном искусстве не было равных ему по выразительности и художественной ценности. И если бы мне ещё пару-тройку лет назад доверили решать, чем увенчать вершину этого искусства — «Моной Лизой» Леонардо да Винчи или этой картиной дяди Мити, — я бы, не раздумывая, выбрал второе.

…Браконьер в тёмной мешковатой робе, перегнувшийся через борт своей лодки и уже поднявший острогу, чтобы насадить на неё здоровенную рыбину, — этот браконьер вдруг со злобным удивлением видит чью-то руку на своём запястье. На мой вкус, это удивление на искажённом лице браконьера представляло куда большую художественную ценность, чем пресловутая улыбка Моны Лизы. Знатоки, конечно, тут же вознегодуют: ну как можно сравнивать какого-то клубного художника с Леонардо да Винчи: в улыбке Моны Лизы — столько интригующей недоговорённости, а тут… Не надо ахать, товарищи знатоки, если вы никогда не были около «Рыбника» и не видели это художественное произведение. И в этом компоненте дядя Митя не проигрывал Леонарду да Винчи. В его картине интригующей недоговорённости было сто пудов! Не только нарушителю закона, но и зрителю было совершенно непонятно — откуда появился этот нависший над преступником крепкий молодец в ладно скроенной спецовке, с красной повязкой на рукаве. Не видно ни судна, ни катера, ни самой малой лодочки, на которых он мог бы приплыть сюда. Вывод мог быть только один — он появился откуда-то из поднебесья, олицетворяя собой те высшие силы, от суда которых аральским браконьерам не уйти. Это вывод мог подтолкнуть зрителя и на какие-то религиозные размышления, но художественная ценность картины всё равно полностью искупала этот её идеологический огрех.

Сколько ни смотри на эту картину, а тщательная проработка всех её деталей дарит тебе всё новые находки. Как добросовестно выписана даже последняя по рангу героиня картины, чуть не ставшая жертвой злодеяния! Несчастная рыбина, молитвенно сложив грудные плавнички и напустив в прекрасные девичьи глаза море скорби, как бы призывала зрителя никогда не поддаваться искушению браконьерством.

Увы, даже столь высокохудожественный агитматериал не останавливал аральчан от искушения. Большинство из них не могли бы с чистой совестью заверить уже упомянутые высшие силы: «Вот те крест, ваши святейшества, — ни единой рыбки из моря по беззаконию не вытащил, а только сообразуясь с календарем нереста и у рыболовной инспекции испросив разрешения…»

…Утро. У главной афиши «Рыбника» стоит, опираясь на свою клюку, дядя Митя. Рядом с ним — стопка маленьких фанерных афишек, которые нужно разнести по городу.

Вот по улице беззаботно топает пацанёнок, которому в школу во вторую смену, а сейчас все уголки Аральска гостеприимно открыты перед ним, и надо только решить, в какой из них наведаться сначала. Но вот рассеянный до этого взгляд пацанёнка натыкается на неподвижно стоящего дядю Митю. Юнец испуганно вздрагивает, останавливается и только сейчас вспоминает, что в это время «Рыбник» лучше обходить стороной. Поздно — дядя Митя уже манит его к себе.

Ослушаться, не подойти? Легко сказать. Тут на тебя такие силы действуют…

Если бы в кастинге на эталонную Бабу-Ягу мог участвовать и дядя Митя — то даже легендарному Георгию Милляру не удалось бы затмить его. Очень может быть, что на том воображаемом кастинге и самой Бабе-Яге дали бы от ворот поворот в пользу дяди Мити.

Согбенный, скрюченный; густые длинные тёмные волосы с проседью, где каждая прядь была предоставлена сама себе и торчала как ей заблагорассудится; нос, опущенный до нижней губы; тёмные бездонные глаза, в которые и заглянуть-то боязно… — одним словом, человек с такой внешностью мог сказать свеженькому, розовому, упитанному мальчику только одно: «Мальчик-мальчик, подойди ко мне — я тебя съем». А не подойти к такому… Да эта внешность, этот взгляд — они тебя волоком притащат!

«К почте отнеси!» — всучивая несчастному одну из фанерок-афишек, приказывал дядя Митя. И голос у него! Высокий, почти женский, в котором было и поскрипывание, и поскуливание, и повизгивание… И голос у дяди Мити такой, каким в самый раз, летя на шабаш нечистой силы, пугать честной народ.

Но не взлететь было дяде Мите. Не подпрыгнуть даже. Дядя Митя и ходить-то мог… С большой натяжкой такой способ передвижения можно было назвать ходьбой.

Вот он рано утром идёт от своего дома к «Рыбнику», до которого — всего ничего. Слабые духом — отвернись! Вот одна его нога в огромном ортопедическом ботинке медленно подтягивается вперёд остатками каких-то ещё не отмерших мышц и жил. Перенеся на неё, а больше на палочку, вес своего маленького высохшего тельца, дядя Митя повторяет тот же маневр с другой ногой. Теперь второй ортопедический колосс волочится по пыльной аральской улице, загребая за собой песок, мелкие