Дмитрий Емец - Гость из склепа Страница 10

– Хитров, ты видишь: многие улыбаются! Чего это они? – ахнул Мокренко. Он наклонился, чтобы поднять фонарь, но замер, разглядывая головы.

– Их муки облегчились! Адское пламя стало менее горячим. Слышал, что они говорили про Челюсть Хваталы-Растерзалы? – сказал Филька.

Переговариваясь, друзья не заметили, как из щели в углу музея вылез последний оставшийся зуб Железной Челюсти. С него капал яд. Зуб незаметно подполз к ребятам, прячась за восковыми фигурами. Приблизившись на расстояние прыжка, он хотел было броситься на мальчишек, но в этот миг на него упал солнечный луч. Зуб почернел и рассыпался.

Так ничего и не заметив, Хитров подошел к окну, решетка которого была прогрызена Челюстью.

– Пошли отсюда! А то еще милиция приедет – подумают, что это мы тут все разнесли, – сказал Филька, выбираясь наружу.

– Эй, меня подожди! Вдруг я не пролезу! – забеспокоился Мокренко и, вобрав живот, стал протискиваться в щель. Едва они оказались на улице, как черный пепел, в который рассыпались зубы Железной Челюсти, запоздало сложился на полу в грозную надпись:

«ЗАВТРА ВЫ ВСТРЕТИТЕСЬ СЧЕРНОЙ СЕКИРОЙ!»

Глава 7

ЧЕРНАЯ СЕКИРА

Одной девочке ужасно не хотелось разучивать упражнения на пианино. И она сказала в сердцах: «Хоть бы чертик мне помог!»

В тот же миг из старой солонки выскочил чертик.

– Хорошо, я тебе помогу! Я залезу внутрь пианино и буду за тебя играть. Но запомни, если ты поднимешь с пианино крышку, то пожалеешь об этом!

И чертенок стал играть за девочку упражнения, а она отдыхала. Прошло несколько месяцев, и девочке ужасно захотелось заглянуть внутрь пианино.

«Я только одним глазком», – подумала она и слегка приподняла крышку. Но чертика там не увидела. Тогда она приподняла крышку чуть сильнее и снова его не увидела. Тогда девочка распахнула крышку и засунула в пианино голову. В тот же миг из пианино высунулась черная рука, схватила ее и затащила внутрь.

Крышка захлопнулась, а в следующий миг пианино пропало...

В следующий раз зеркальный звон раздался на предпоследнем уроке, на литературе. Поняв, что это зеркало, Филька сунул руку в сумку. Но не успел он толком рассмотреть, что отражалось в стекле, как внезапно зеркало схватила чья-то рука.

– Хитров, ты что, девица красная? Чего все время в зеркало глазеешь? А ну, дай его сюда!

Над Филькой навис молодой литератор Андрей Петрович. Класс давно заметил, что тоненький щеголеватый учитель очень заботится о своей внешности: разглядывает себя везде, где только возможно, даже в оконном стекле и, видимо, остается весьма доволен.

Отобрав у Фильки зеркало, литератор заглянул в него. Несколько мгновений он, то синея, то зеленея, судорожно таращился в стекло. Потом вскрикнул и схватился за лицо.

– Кто это? Кожа содрана! Вместо носа провал! Что это за обезьяна тут отражается! Это не я! Я не такой!.. – взвизгнул он, испуганно роняя зеркало.

Стекло зазвенело, разлетелось осколками. Бросившись на пол, Филька проехал по нему животом и успел поймать один из крупных осколков, прежде чем он вновь ударился об пол и распался на еще более мелкие части.

В осколке отпечаталась часть кровавого рта Хваталы-Растерзалы, потом на миг мелькнул край железного ящика – и все исчезло, пропало, растворилось.

Осколок в Филькиных руках сам собой раскололся, съежился и рассыпался в стеклянную пыль.

Зазвенел звонок.

– Урок окончен! Назавтра сделаете то же самое задание! – омертвелым голосом сказал Андрей Петрович. Едва ли он вообще отдавал себе отчет в том, что произносит.

Фиолетовый от ужаса, он недоверчиво разглядывал свое лицо в обычное зеркало над раковиной и постепенно успокаивался.

– И зачем ты его доставал? Теперь мы без зеркала! – воскликнул Петька.

Оба приятеля сидели рядом с детским деревянным городком недалеко от школы. На горках городка как ни в чем не бывало резвились карапузы, и никому из них и в голову не могло прийти, что в подземелье лежит в железном гробу Хватало-Растерзало.

Хитров и Мокренко сидели понурые. Это надо же какое невезение – лишиться зеркала, когда впереди еще Черная Секира и сам Хватало-Растерзало! Два самых опасных противника, а им уже никто не поможет и никто не подскажет.

Хотя нет... одну подсказку зеркало все же успело дать.

– Кажется, я понял, где нам придется провести сегодняшнюю ночь... В осколке довольно ясно это отразилось, – сказал Филька.

– Где? – нетерпеливо спросил Мокренко.

– Ты не гдекай, ты лучше бутерброд вначале дожуй, а то подавишься. Дожевал? А теперь слушай: сегодня ночью мы с тобой пойдем в подвал к самому Хватале-Растерзале.

– Что!.. Ккк-х... – Петька схватился за горло и закашлялся.

– Эх ты! Я же говорил: подавишься! – укоризненно вздохнул Хитров.

Отпрашиваться у родителей становилось все сложнее. «У вас что, своего дома нет?» – ворчали они, смутно чувствуя, что с детьми происходит что-то неладное. Филькина мама даже позвонила Андрею Петровичу, который был их классным руководителем, чтобы спросить, что происходит с ее сыном, но Андрей Петрович, хотя к телефону и подошел, разговаривал с ней как-то очень невнятно и даже полубезумно. Отвечал на вопросы, которых ему не задавали, и ни с того ни с сего порывался то плакать, то хохотать.

– Странный он у вас какой-то! – задумчиво проговорила Филькина мама. – Ладно, иди к Петьке, но только учти: сегодня в последний раз!

В начале девятого Филька подошел к чугунной ограде кладбищенского дома. Смеркалось. Листва успела опасть – и клены стояли беззащитно прозрачные и голые. Завалы на месте снесенного строения уже слегка подразобрали, но все равно до входа в зловещий подвал пока не добрались.

Мокренко уже был на месте. Рядом с ним в земле торчали две лопаты и лежал лом. Филька подумал, что это очень предусмотрительно, и рассердился на себя, что сам не догадался.

– Это я тут в кустах нашел! Строители прибрали, чтобы с собой туда-сюда не переносить, – похвастался Петька.

Перебросив инструмент на ту сторону, они перемахнули через заводской забор и оказались на месте бывшего кладбища. В сумраке крапива казалась то черной, то почему-то серебристой. А вот и куча камней, которую они нагребли в прошлый раз. Куча эта была по-прежнему высокой, но Фильке отчего-то показалось, что камни в прошлый раз лежали иначе.

Неужели им вновь придется забираться в этот кошмарный подвал?

– Мы сами лезем к нему в лапы. Типа, ужин с заказом на дом, – пробормотал Мокренко.

– Зеркало не стало бы нас дурачить. В прошлые же разы оно нас не обманывало. И тогда со шкурой, и с восковыми фигурами, – возразил Филька. Хотел бы он сам себе верить!

Несколько минут друзья нерешительно бродили поблизости, не дотрагиваясь до лопат. Филька даже подошел к тому месту, где в прошлый раз они нашли череп. Но маленького черепа там больше не было. Укатившись к реке, он так и не вернулся.

Быстро смеркалось. Приятели зажгли фонарь и стали растаскивать камни.

– Наверное, у нас крыша поехала, если мы это делаем, – удивляясь сам себе, сказал Филька.

– Ага, и притом капитально. Поехала и оставила записку: «Ушла насовсем. Обратно не ждите. Ваша крыша», – пропыхтел Мокренко, откатывая ломом массивный камень.

Когда они отвалили широкую нижнюю плиту, открылся неровный глинистый провал с осыпавшимися краями – провал, по которому они один раз уже выбирались из склепа.

Филька посветил фонарем. Кое-где на влажной глине отпечатались следы огромных ботинок, а также видны были царапины от пальцев и укусы, оставленные острыми зубами.

– Хватит смотреть, а то совсем станет страшно. Надо спешить, пока Хватало-Растерзало не проснулся, – сказал Филька. Он лег на живот и, неохотно спустив ноги в провал, первым нырнул туда.

Оказавшись в темном склепе, мальчик зажег фонарь. Луч скользнул сперва по зеленой от ужаса физиономии Петьки, затем по сырым стенам и наконец остановился на открытом железном ящике.

В железном гробу на спине лежал мерзкий Хватало-Растерзало и шевелил во сне губами. Страшной Железной Челюсти во рту уже не было. На груди Хваталы-Растерзалы шевелилась во сне Кожаная Перчатка. На правой ноге у упыря красовался Желтый Ботинок. Левая нога была босая – с твердой красноватой подошвой и чудовищными загнутыми ногтями, по цвету и прочности похожими на черепаший панцирь. В правой руке Хватало-Растерзало сжимал отточенную Черную Секиру. Когда на нее падали капли воды с потолка, секира звенела, и вода, стекая по ее лезвию, превращалась в кровь.

Парализованный ужасом, Филька не убирал фонарь, а все светил и светил на Хваталу-Растерзалу. Потревоженная ярким лучом, Перчатка поднялась раструбом кверху и, шевеля пальцами, как огромный паук, стала переползать к ногам Хваталы-Растерзалы – в темноту. Шнурки на Желтом Ботинке зашевелились, как змеи, и потянулись к Фильке. Черная Секира лязгнула, и упавшая на нее капля, отпрыгнув, осела на ребятах мелкими алыми брызгами.