Вольфганг Хольбайн - Зеркальное время Страница 10

Кочевая жизнь отца была не единственной причиной того, что Юлиан десять месяцев в году проводил в элитарном интернате. Это был только внешний предлог. Конечно, жизнь фокусника неизбежно влекла за собой необходимость часто менять отели и города. Но с этим Юлиан смирился бы. Это было бы в десять раз лучше, чем жизнь в интернате, и его отец это знал. И со школой не было бы никаких проблем. Ведь отец был не просто эстрадный фокусник, он был одним из лучших фокус­ников. Если не самым лучшим. В конце концов, эта проблема была общей для всех детей артистов во все времена, и худо-бедно с ней все справлялись. Отца уже много раз показывали по телевизору, он выступал только в лучших и самых дорогих шоу. Он был богат. Его бы не обременило нанять для Юлиана частных учителей, которые сопровождали бы его по всем гастролям. Нет, эта причина была только отговоркой. Правда же состояла в том, что отец никогда не хотел, чтобы Юлиан долго находился около него.

Вначале, когда эта мысль возникла у него впервые, он долго сопротивлялся ей, но доказательства были слиш­ком очевидны. Да, отец действительно радовался, когда Юлиан приезжал на каникулы или когда сам он мог навестить Юлиана и провести с ним целый вечер или даже уик-энд. Однако от внимания Юлиана не укрывалось, что чем дольше они были вместе, тем нервознее становился отец — или испуганнее?

Сама по себе эта мысль казалась безумной, но в последние годы Юлиан все чаще задавался вопросом: может быть, отец хочет уберечь его от чего-то? От чего-то из своего прошлого. От чего-то, что могло повлиять и на жизнь Юлиана, если он долго будет с отцом.

На этом его соображения всякий раз обрывались, потому что все выводы из этого казались смехотворными. Его отец — носитель мрачной тайны? Может быть, тай­ный агент-перебежчик, скрывающийся от своих прежних коллег? Или «завязавший» гангстер, которого преследует мафия? Абсурд!

Нет, тут что-то другое. И временами у Юлиана было чувство, что он знает, в чем дело, хотя не готов дать этому точное определение. Оно уже зародилось где-то в глубине его подсознания и постепенно росло и давало о себе знать, но еще не совсем выявилось.

— Снова начинается, — вдруг прошептал отец.

— Что ты сказал? — испуганно спросил Юлиан.

Отец поднял голову и посмотрел на него, но взгляд был по-прежнему отсутствующий. Юлиан увидел, что отец не помнил, что произнес.

— Ты сказал: «Снова начинается», — объяснил Юлиан. — Что ты имел в виду?

— Ничего. — Отец встряхнул головой, поморгал и ог­ляделся, будто очнувшись от глубокого сна. Он явно не понимал, где находится, и казался растерянным. И даже испуганным. — Разве я что-то сказал?

Юлиан не стал убеждать его в обратном. Он чувствовал себя ужасно. У него вдруг появилось ощущение, что это он виноват в том несчастье, которое свалилось на голову отца. Ему захотелось хоть как-то утешить его.

Он снова поднял руку, но так и не прикоснулся к отцу. Отец стоял в метре от него, но был далек так же, как если бы находился за тысячу километров отсюда.

У Юлиана навернулись слезы на глаза. Почему отец не доверяет ему? Почему он не хочет рассказать ему все как есть, ведь он же его отец!

— Что случилось? — тихо спросил он.

— Ты же знаешь этот номер, — без выражения ответил отец. — Я пригласил добровольца, как делаю это каждый вечер, и вызвался мальчик. Вначале я хотел отказать ему. Ты ведь знаешь, я не люблю работать с детьми. Но он показался мне вполне разумным малым, и кроме того, больше никто не вызвался. В конце концов, я взял его и пропустил сквозь зеркало.

Юлиан понимающе кивнул, но при этом по спине его пробежал озноб. Он сто раз видел этот номер, но только сейчас впервые осознал, сколько в нем зловещего и фантастического. То, что отец назвал пропустить сквозь зеркало, в действительности было, возможно, самым не­вероятным иллюзионистским трюком, какой только есть на свете. Доброволец, которого вызывал отец, подходил к большому волшебному зеркалу — и исчезал в нем, чтобы в то же мгновение появиться в ящике, удаленном от зеркала метров на пять. Юлиан не знал, на чем основан этот фокус. Никто не знал этого, за исключением его отца.

— Но когда я открыл ящик, там было пусто, — про­должал отец. — Мальчика не было. Поначалу публика смеялась и даже аплодировала. Они думали, что это часть номера. Но смеялись они недолго.

— Но где-то же он должен быть!

— Где-то, конечно, он есть, — сказал отец. Слово «где-то» он произнес очень странно. Потом он сделал над собой видимое усилие и продолжил: — Мы обыскали все варьете, заглянули во все уголки. Нигде его не нашли.

— Тогда Мартин прав, — горячо сказал Юлиан. — Тебе следует выдать полиции секрет этого фокуса, и тогда они увидят, что ты не виноват в исчезновении этого мальчика.

— Я не могу этого сделать, — серьезно сказал отец. — Я никому не могу объяснить секрет этого фокуса.

— Почему? — Юлиан удивленно моргал.

— Потому что это не фокус.

— То есть?

— Это не фокус, — повторил отец. — Понимаешь, здесь не так, как в большинстве других фокусов. Это не оп­тический обман или какая-нибудь иллюзия наподобие парящей в воздухе девушки или кролика из цилиндра.

— Подожди, — сказал Юлиан. — Ты хочешь сказать, что ты настоящий волшебник? Что человек действительно исчезает в этом зеркале и появляется в пяти метрах от него? Это ты хочешь сказать?

— Да.

То, что сказал его отец, могло быть только шуткой. Но это была не шутка. Юлиану вдруг стало страшно.

— Значит, ты колдун? — спросил он.

— Но не такой, как ты думаешь. От меня тут ничего не зависит, — признался он. — Это зеркало.

По тому, как он еле заметно запнулся, Юлиан запо­дозрил, что он о чем-то умалчивает.

— Но разве ты не сам придумал этот фокус? Я всегда считал, что ты единственный в мире обладатель этого секрета.

— Я и есть единственный в мире обладатель, — под­твердил отец. — Только я его не придумал, а некоторым образом... — он не сразу подобрал точное слово, — открыл. Я купил это зеркало и ящик у одного старьевщика. И прошло много времени, прежде чем я обнаружил, что оно на самом деле может, понимаешь?

— Об этом ты мне никогда не говорил.

— Мало ли о чем я тебе никогда не говорил, — ответил отец. — На это у меня есть свои причины.

— Какие же?

— Ну, например, такая: фокуснику не делает чести, что самый сенсационный из своих фокусов он купил на блошином рынке.

Это Юлиан легко мог понять. Насколько он помнил, журналисты, любопытные и в первую очередь завистливые коллеги отца питали особый интерес к его знаменитому фокусу с зеркалом. Гордон однажды рассказывал ему, что одна крупная американская фирма из шоу-бизнеса предлагала отцу ни много ни мало десять миллионов долларов, если он продаст им свой фокус.

— И ты боялся, что я не сдержу тайну? — спросил Юлиан.

Отец ничего не ответил, но он и не ждал ответа. Особенно после того, что произошло накануне. Мальчик вспомнил Рефельса и его фальшивую улыбку, и в нем снова проснулась злость — правда, злился он больше на самого себя, чем на репортера.

— Но ты должен был рассказать об этом полиции! — взволнованно сказал Юлиан.

— Зачем? Что толку?

— Ну, это... — Он замолк. Отец прав. Что толку из того?

Отец взглянул на часы и вздрогнул:

— О Боже, так поздно. Надо ложиться спать. Боюсь, что завтра будет трудный день.

— Ты хотел мне что-то сказать, — напомнил ему Юлиан. — Ради этого Мартин позвал меня из ванной.

— Это потерпит до завтра, — решил отец. — Я думаю, первую половину дня придется провести с полицейскими и с адвокатом. Как ты смотришь на то, если мы с тобой после этого встретимся и вместе пообедаем? Тогда и поговорим. Так что у тебя будет время придумать какую-нибудь убедительную историю, которая объяснит твой живописный вид.

— О, — сказал Юлиан. — Неужто ты заметил?

— Да, я заметил. И цепь у тебя в кармане тоже. Поговорим об этом завтра. Пожалуйста, оставайся в отеле до моего прихода. И ни с кем не разговаривай.

Юлиан без лишних слов отправился в свою комнату и улегся в постель.

Заснул он мгновенно. Смертельная усталость взяла верх над внутренним смятением. Во сне он не видел ни троллей, ни зеркала, через которое впрыгнул в действи­тельность, ни дубинки, превращенной в цепь.

Глубокой ночью он проснулся.

Его окружала кромешная тьма. Отец, должно быть, заходил к нему в комнату, потому что Юлиан был за­ботливо укрыт одеялом, хотя сам не укрывался. Он даже подумал, что именно это его и разбудило. Но потом он услышал сквозь тонкую перегородку равномерное похра­пыванье отца.

Однако все же есть разница, когда просыпаешься сам и когда тебя будят. Что-то его разбудило. Но что?

Юлиан осторожно сел в постели. Пружины скрипнули, этот скрип показался ему неестественно громким и долго отдавался в комнате эхом. На миг ему показалось, что он здесь не один. Но, конечно, только показалось. В комнате никого не было, кроме темных силуэтов вещей.