Дэвид Алмонд - Глина Страница 11

— Мы ничего не делаем, — сказал я ему. — Мы будем хорошо себя вести, мистер Пью.

Он показал нам черный блокнотик и сделал вид, что что-то в него записывает. Сложил кулак, погрозил нам. А потом Повернулся и похромал прочь.

— Он, вообще-то, разговаривать умеет? — спросила Мария.

— Только орать, — говорю. И изобразил: — «Я тебя, пацан, крепко запомнил! А ну, проваливай отсюда, безобразник!»

Мы пошли дальше, вышли из парка, поднялись на Святой Холм. Прошли мимо Коламба-клуба. За матовым стеклом пили какие-то люди, силуэты размазаны. Мы еще раз посмеялись над лошадкой, которая оказалась львом. Мария сказала, что ей иногда кажется: животные ей ближе, чем люди. В особенности чем взрослые.

— Я вообще не хочу взрослеть, — говорит. — И уж всяко становиться такой, как большинство здешних. Понимаешь, о чем я?

Я пожал плечами.

— Квелые они, — говорит. — И жизнь у них жалкая, скучная.

— Угу.

— Я когда-то хотела стать монахиней. Думала: хоть так сделаю что-то особенное и вырвусь отсюда. А потом как мне рассказали про бедность, целомудрие, послушание и молчание, я подумала: нет, это не для меня.

— Я тоже когда-то хотел стать монахом. Когда приезжал этот Белый Отец и выступал перед нами.

— А, этот! Ой, он такая прелесть!

Идем дальше. Иногда руки соприкасаются, мимолетно. Шагаем по Сплит-Кроу-роуд в сторону Уотермил-лейн, где широкие газоны и улица обсажена молодыми деревцами. Навстречу все время попадаются соседи, родня. Окликают нас, мы машем руками, отзываемся. А они давай друг друга пихать локтями, посмеиваться, улыбаться.

— Ты только посмотри на них, — говорит Мария. — Тут вообще никуда не скроешься. Добрый день, тетя Клэр! — орет, потому что мимо почти бегом мчится какая-то тетка с полным мешком продуктов.

Идем дальше.

— Ты ведь знаком с этим Стивеном Роузом? — спрашивает Мария.

— Угу.

— Он нездешний, да?

— Угу.

— О нем всякое рассказывают, слышал? Это правда?

— Не знаю.

— Сплетников всегда хватает, верно?

— Угу, — отвечаю.

— А он приветливый?

— Нет.

— Странный?

— Угу.

— По-хорошему странный или по-страшному?

Я подумал.

— И так, и так, — говорю.

Идем дальше. Подошли к Саду Брэддока. Посмотрели издали на дом Дурковатой Мэри. Я намеренно сделал так, чтобы рукой дотронуться до руки Марии. Смотрю в небо. Какое синее. Облака ослепительно-белые. Я закинул голову, сощурился.

— Ты чего делаешь? — спрашивает Мария.

— А ты могла бы себе вообразить, что облака — это ангелы?

Идем дальше. Добрались до древних железных ворот. Ржавые, перекореженные. Замок сто лет как сломали.

Мария сощурилась и тоже смотрит в небо.

— Ты на них только посмотри! — будто ахнула.

21

— Вот, значит, куда ты ходишь с Джорди Крэгсом, — говорит. Рассмеялась. — Это ваше тайное логово.

— А ты откуда знаешь?

Она глаза распахнула и помахала руками:

— А мы с Фрэнсис Мэлоун все знаем! Давай зайдем.

Я ни с места. Я тут не был с того дня, когда Стивен вытащил свой нож. Но теперь у нас перемирие, да и вообще, Мария уже прошла через ворота и дальше. Нырнула в заросли боярышника, запуталась волосами, высвобождает их.

— Давай, Дейви, — зовет.

Залезать сюда с девочкой — совсем другое дело. Тут я учуял, как пахнет гнилью, мочой, ощутил луковый запашок подлеска. Почувствовал жидкую грязь под ногами, увидел колючки на шиповнике, репьи на штанинах. После улицы с прохладным ветерком здесь показалось тепло и влажно, будто время сдвинулось на месяц вперед. В воздухе гудели жирные мухи. На стенах каменоломни столько граффити — плюнуть некуда. Мария сказала, что папа ее раньше приходил сюда за грунтом и луковицами нарциссов. Все папы сюда приходили, говорю. Наверное, говорю, в каждом саду Феллинга есть частичка этого сада.

Вокруг как раз зазеленело. Проклюнулись бутоны. Тут примулы, тут нарциссы доцветают, тут какие-то цветы позамысловатее — видимо, взошли из семян, которые когда-то сеял Брэддок. Мы подошли к глинистому пруду, стоим рядом, осматриваемся, и я понял, что Мария имела в виду, когда сказала, что здесь красиво.

— Я слышала, тут все переделать собираются, — сказала она. — Пройдут по саду бульдозером, снесут последние сараюшки, карьер засыплют и построят жилые дома.

— Я тоже слышал.

— Вот ведь идиоты. Назовут эти новые улицы аллеей Счастья или переулком Всех Благ и так и не сообразят, что уничтожили кусочек рая. — Она посмотрела в небо. — Останови их! — просит.

Мы обошли пруд по кругу. Белесая жижа вспучивалась под ногами. Мария поскользнулась, я ухватил ее за руку, помог удержаться. Костер перед пещерой догорал. Мы подошли к входу, я увидел, что внутри, и у меня перехватило дыхание.

Глиняные фигурки повсюду. Мелкие гоблины сидят на каменных выступах. Свинки, дракончики. К стенам прислонены какие-то культяпки. Черные, перемазанные золой. Мария встала на колени, дотронулась до скособоченного человечка.

— Он их в огне делает, — говорю.

— Кто — он?

— Стивен Роуз.

Пошевелил угли. Под ними оказалось скрюченное глиняное тельце.

— Я видела его апостолов, — говорит Мария. — Очень красивые. Эти все уродцы, а апостолы очень красивые.

Я еще раз осмотрел пещеру. Джорди наверняка будет зол как черт. Череп, Скиннер и Штырь придут и все раздолбают. А потом я увидел знак, нарисованный белым на потолке пещеры. Глупые угрозы, наши и Черепа, были закрашены. Теперь там осталась одна-единственная надпись:

«За все разбитое воспоследует месть. С. Р.»

— Очень странно, — говорит Мария.

— У него вообще была странная жизнь.

— Да минует меня чаша сия, — сказала она (кажется, все в Феллинге так говорят).

И перекрестилась.

Мы сели рядышком на два камня. Я снова взял ее за руку, она не отняла. Каменоломню заполняли звуки — щелчки, гудение, шорох ветра. Еще что-то — видимо, какие-то зверюшки шныряли в траве. Пели птицы. Неподалеку что-то фыркнуло. Подобралось ближе, остановилось, отошло.

— Ты веришь в силу? — спросил я.

— В силу — это как?

— Ну не знаю. В силу. Например, тебе дана сила делать то, чего больше никто не может.

— В смысле, ты волшебник, что ли?

— Да, в таком духе. Вот ты, например, веришь, что можно сделать какую-нибудь штуку, а потом ее оживить?

Она посмотрела в небо. Сощурилась:

— Это любая женщина может. Вылезает из нее младенец, а потом ползает и плачет.

— Ну да, верно, — говорю. — Они из плоти и крови. А если сделать штуку не из плоти и крови? Например, из глины — и ее оживить?

Мы посмотрели в костер. Среди затухающих углей угадывались ступня, угловатый локоть.

— Я слышала, на свете всякое бывает, — сказала Мария. — Чего только не рассказывают.

— Угу.

— Вон про этого младенца, например.

— Какого младенца?

— Ну, который родился в больнице Святой Елизаветы. Весь волосатый. Вместо рук — лапы. Ты что, не слышал?

Я покачал головой.

— Мама Фрэнсис знает одну тетеньку, которая когда-то работала там медсестрой. Так она сама видела. Говорит: полупес-получеловек.

— Полупес?

— Да. Пожил немножко, а потом умер.

— Как же такое могло произойти?

Мы дружно покачали головой.

— Говорят, его одна из Стонигейта родила, — шепотом сказала Мария.

— Не может быть.

— Может. И после этого, говорят, свихнулась. А еще я слышала истории пострашнее. Об этом вообще никто не знает, одни врачи. Про всякие уродства. Про выродков. Вообще непонятно, почему такое происходит. И как может происходить. — Она погладила свои предплечья, плечи, щеки. — Так что еще скажи спасибо, что мы такие, как есть. Да минует…

— А я слышал, что рано или поздно ученые научатся выращивать жизнь в пробирках, — перебил я. — И мы будем создавать живых существ с помощью химии, электричества и ядерной энергии.

— Тут есть одна неприятность, — говорит Мария. — А вдруг мы не сумеем вовремя остановиться?

— И наплодим монстров.

— Угу. А монстры пойдут на нас войной и победят, и все, тут нам конец.

Я посмотрел на фигурку, лежащую среди углей.

— Ты ведь про это у Трёпа и спрашивал, да?

— Угу.

Она подалась вперед, повернулась так, чтобы смотреть мне прямо в глаза.

— Это ты потому, что сам обладаешь особой силой? — спрашивает.

— Я? Очумела?

Мы замолчали. То, что пофыркивало, отодвинулось подальше. Собака, подумал я. Или еж. Мария тоже услышала. Посмотрела на меня.

— Еж, — говорю.

Она кивнула.

В белесой воде сотнями роились головастики. У многих уже отвалился хвост и росли ноги. Мария поболтала палочкой в воде, рассмеялась, когда головастики закружились, замелькали вокруг.