Олег Верещагин - Я - охотник Страница 11

— Убил? — спросил Витька. — Как? 3-зачем?

— Чтобы я был всегда, — пожал плечами Ярослав. — Так делали, много-много тысяч лет. Таких, как я, готовили по всей Земле, в разных народах. Нужны были воины, борцы, с нечистью. Охотники. Мы защищали людей. Мы истребляли нечисть везде, где заставали ее… Тогда было очень-очень больно — обряд оказался мучительным и длинным. Я не люблю его вспоминать. А потом я появился опять. Новый. С тех пор я есть.

— Подожди, — Витька потер лоб. — Ты же ходишь… говоришь…

— Я ведь НЕ МЕРТВЫЙ, — напомнил Славка. — Нежить, не мертвец и не живой.

— Постой, — умоляюще попросила Ленка. Она сидела на краешке стола, не сводя глаз с лежащего Славки. — Но ведь ты же смеешься, моргаешь, ешь, пьешь, спишь! Это… в туалет, наконец… Вздыхаешь!

— Я могу этого ничего не делать, — спокойно разъяснил Ярослав. — Но делаю, потому что люди боятся странного, а я живу среди людей и защищаю их. Меня и так довольно легко «расколоть» — моя температура равна температуре окружающей среды, я не умею плакать и выделять слюну. Наконец, я не дышу… А вот спать я люблю на самом деле. Во сне ко мне приходит то, что было. Когда я был живым.

— По-моему, это дикая жестокость, — стеклянно сказала Ленка. — Твой этот волхв — просто маньяк-некрофил какой-то. Убить мальчика!..

— Это было другое время, — возразил Ярослав. — 14 лет — уже не мальчик, а мужчина. Достаточно сильный — и не потерявший гибкости. Оптимальный вариант… Кроме того, я один из последних «в серии». Насколько мне известно, охотников прекратили создавать где-то в начале ХV века.

— А наш мир — он не кажется тебе странным? — с интересом спросил Витька. Славка засмеялся:

— Я же не в хрустальном гробу все это время спал! Мир менялся вокруг меня — и я менялся вместе с ним. Только основа осталась прежней — я охотник.

В комнате вновь воцарилось молчание. Славке, наверное, все-таки трудно было говорить, а брат с сестрой переваривали сказанное. Еще сутки назад они не поверили бы ни единому слову Ярослава, сочли бы его сумасшедшим, заигравшимся в детские игры или просто шутником. Но с тех пор столько всего произошло…

Первой нарушила молчание Ленка. Она не особо любила историю, но ее поразила мысль о тех веках, свидетелем которых был Ярослав.

— И ты все это видел? — спросила, она. — Я имею в виду — и Дмитрия Донского, и монголов, и рыцарей, и Ивана Грозного с Петром Первым, и разные сражения? И гражданскую войну, и Великую Отечественную? И… ой, мамочки, голова кружится! Ты правда все это видел?

— Не все, конечно — я же не могу быть сразу в нескольких местах, — Славка открыл глаза. — Но видел многое. И могу сказать, кстати, что в ваших учебниках истории большинство написанного — правда. Но, если честно, из меня не получился бы эксперт по историческим проблемам. Я мало следил за происходящим, а те, кто меня интересовал, так же мало менялись с веками — они всегда старались жить за счет людской беды и страха. Чем хуже дела в стране — тем больше их в нее слетается.

— Тогда им в нашей России раздолье, — глубокомысленно заметил Витька. Но Славка покачал головой:

— Не так уж. Есть у нас, русских, эта — мода — клеветать на свою собственную страну. Раньше не было — как очевидец говорю… Так вот, например — XIX век в России был очень спокойным, если исключить самое начало.

— Нашествие Наполеона? — вспомнил Витька.

— Да… А потом — тишина. Я даже ухитрялся по нескольку лет жить на одном месте! Обленился совсем… По всей Европе гремели войны, революции, кризисы — а тут тихо. А уж начало XX века вообще было раем. Так что не нужно стараться оболгать самих себя — мол, никогда в России порядка, справедливости и спокойствия не было. Было, и побольше, чем в других странах.

— Зато сейчас нет, — не сдавался Витька, но Славка уверенно ответил:

— Это пройдет. Просто людям кажется, что самые страшные беды — которые они переживают лично. А это не так. У нас столько ужасов было — одно Смутное Время чего стоит, или гражданская война. И все прошло, потому что люди верили в будущее и не сдавались. И нынешние беды пройдут. Россия пропасть не может. Я прожил шесть с половиной веков и знаю, что говорю.

— Да ты патриот, — то ли с насмешкой, то ли уважительно заметила Ленка. Славка без надутости сказал:

— Ага. Это в русском человеке заложено даже глубже, чем инстинкт самосохранения. Только многие стыдятся об этом открыто говорить.

— И все это время ты воевал с нечистью? — уточнил Витька.

— Да, — ответил Славка. — Все это время, с перерывами, конечно. Я уже сказал ведь, что были спокойные времена.

— А в принципе — как их вообще убить? — задумчиво осведомилась Ленка, накручивая на палец локон. — Ты сказал, что крест не помогает? А что помогает? Осиновый кол?

— Это то же самое — ерунда, — безапелляционно ответил Славка. — Даже не знаю, откуда она взялась. Вот, слушайте. Нечисть — и, кстати, любую нелюдь вообще — убивает серебро. Мгновенно — даже прикосновение к серебру для них равно тяжелому ожогу, а уж ранение наверняка калечит тяжело или убивает. Поэтому мы пользуемся в первую очередь серебром — нам оно не вредит. Хорошо действует соль — обычная соль, так что старик-сторож с берданкой может оказаться опасным врагом нечисти… Они боятся дуба — смертельно, так же, как серебра. Чуть меньше — рябины, во всяком случае, ни один из них не подойдет к дому, около которого, она растет и поопасается нападать на человека, у которого в кармане ягоды рябины. Опасаются орешника, и липы — это все древесная магия, очень-очень древняя… Помогает святая вода — кстати, не потому, что туда опустили крестик, а потому, что он — серебряный. Облить нечисть святой водой — все равно, что человека окатить кипятком, но тут надо быть осторожным: один бросится бежать без оглядки, а другой повоет, покатается по земле и только больше освирепеет… Не переносят текучей воды — для них даже узенький ручеек все равно, что колючая проволока под током. Но если над ручейком хоть ниточку, натянуть — переберутся, как по мосту. Есть еще разные графические знаки… но я имя не пользуюсь и почти не знаю. Больше надеюсь на средства физической защиты, как по телевизору говорят.

— Меч и пружинник? — спросил Витька, кивнув на конструкцию, лежащую на журнальном столике: плоская коробка с отверстием на эластичном ремне, с петлей из шнура телесного цвета. Славка улыбнулся:

— Не только. У меня хороший арсенал.

— И ты всегда один? — покачала головой Ленка. — Это же опасно.

— Не так уж, — возразил Славка. Помедлил и признался: — Понимаете, нас, охотников, очень трудно убить. Можно, конечно, но ОЧЕНЬ трудно. Если только застать врасплох или навалиться огромной толпой… или уж попадется очень сильный противник — таких теперь уже и не осталось почти.

— Ага, — возразила Ленка, — сегодня… ой, уже вчера… ты чуть не накрылся.

— Там же был наведенный встречник! — возмутился Славка абсолютно по-мальчишески, став похожим не Витьку, когда у того что-то не получалось и он искал причину для оправдания. — Я вообще знать не знал, что можно натравить его на охотника — мы же нежить, встречнику нужно живое! И четыре уводня! Плюс полтора десятка прочей мерзости!

— Встречник… уводни… — Витька со свистом выпустил воздух: — Кто это?

— Уводни — просто лесная нечисть, очень сильная, опасная, да к тому же умеет отводить глаза, — пояснил Славка. — Их почти не осталось. А наведенный встречник — это вообще не нелюдь, это как управляемое стихийное бедствие для одного человека. Был целый ритуал, как его вызвать и натравить на врага — встречник будет его искать и убьет рано или поздно. Только враг должен быть живым, а тут как-то на меня притравили. Маардаева работа.

— Да как вся эта гадость оказалась в нашем городе?! — вырвалось у Ленки. Она передернула плечами, зябко поежилась. — Да еще в таких количествах?!

— Ну, какие там количества… - пренебрежительно заявил Славка. — А что до вашего города - просто на его месте когда-то был храм бога, имя которого я не назову — люди его забыли, и хорошо. Это очень давно происходило — не то что по вашим или даже моим понятиям, просто — ДАВНО. Тут приносили человеческие жертвы, и так — тысячи лет. А потом пришел народ ариев — это дальние предки славян, германцев, прибалтов… Арии разгромили храм, убили жрецов Безымянного и прокляли место именами своих богов добра и справедливости. Жрецы, которых они убили, были все из нечисти. Так что место это — нехорошее, вот Маардай сюда и явился, а за ним потянулась мелочь. Ну а потом я пришел. Мы хорошо чуем нечисть, ей редко удается от нас спрятаться, но бед она успевает натворить.

— А сколько вас вообще? — поинтересовался Витька. — Ты говоришь: «охотники», «мы», а вас много?

— Раньше было больше, — как и о нечисти сказал Славка. — Я не знаю — сколько, я же говорю — нас делали в разных странах, тысячи лет, а перестали по меркам истории, не так уж давно. Убить нас трудно. Я лично знаю около двухсот охотников, половина — русские, но есть и такие, кто родился в народах, про которые сейчас люди и не помнят. Мы иногда объединяемся в группы, но всегда небольшие. Самая большая была в 1922 году, когда мы выбивали логовища оборотней на Тамбовщине. Этих тварей развелось в десятки раз больше, чем обычно, они маскировались под отряды Антонова[3], под красноармейцев и вырезали целые села… — Славка покривился, и Ленка с неожиданным удивлением поняла, что он способен что-то чувствовать. — Нас было почти тридцать. Оборотни так обнаглели и осмелели, что меньшим числом даже мы справиться не могли. И то потеряли троих. Кстати, там я впервые лично встретился с Маардаем, — Славка помедлил и добавил: — Он работал в ЧК[4]. Обычно эти твари стараются держаться от людских дел подальше, только пользуются бедами, и катастрофами. Но злая нежить наоборот — лезет в самую гущу и принимает активное участие… Иногда даже сама организовывает разные кошмары.