Владислав Крапивин - Рассекающий пенные гребни Страница 13

Сердце бухало, но силы еще были. И даже азарт был: попробуй догони!

А громила попался настырный. Видать, заело, что упускает салажонка. Протиснулся-таки следом. И опять башмаки бух-бух-бух!

– Догоню… оторву все, что есть… гнида…

Посреди переулка валялся сухой лошадиный череп. Откуда он? Неважно! Оська пяткой толкнул череп назад, под ноги врагу. Тот запнулся, выругался по-черному (или по-коричневому?). И все равно не отставал. Дыхалка у бандюги была тренированная. А у Оськи дыхание уже кончалось. Но все же он рвался вперед. И зеленые калитки по сторонам мелькали, как сорванные ветром листья… И вдруг одна впереди распахнулась!

Двое мальчишек выскочили навстречу. Поймали Оську в две охапки. Дернули за собой. Он оказался за калиткой. А она – трах! – захлопнулась наглухо. Один мальчишка с маху заложил в скобы тяжелый брус. Серый пес-чудовище подлетел, взревел яростным лаем. Не на Оську, а на удары, которые посыпались в калитку снаружи.

Ребята дернули Оську в сарайчик. Пес на дворе бесновался.

– У того гада автомат. Пристрелит собаку, – выдохнул Оська.

– Не посмеет, – уверенно отозвался старший мальчишка – круглолицый, с дерзкими серыми глазами. – Это будет нападение на частный дом. За такое сейчас не хвалят.

Младший хихикнул. Он был ростом с Оську, смуглый, с черным ежиком волос и широким ртом. Поманил Оську за поленницу мелких акациевых дров:

– Айда…

И тут Оська забоялся. Не попал ли он из одной беды в другую? Плен у чужаков – дело безрадостное.

Кто они?

Старший был в изодранных джинсах и обвисшей тельняшке. Младший в красно-синей юнмаринке, но замызганной, порванной и “по-соленому” подпоясанной широким флотским поясом. Босой, с перемазанными чем-то вроде мазута ногами…

Пес на дворе, однако, не смолкал. А в калитку опять бухнули – раз, другой…

– Айда, – повторил чумазый. И Оська шагнул за ним.

5

За поленницей была дверь – еле заметная, под цвет каменной стены. Сразу и не разглядишь. Дверь ушла в глубину. Старший замигал фонариком и шагнул через порог. Младший за ним. Приглашающе оглянулся на Оську. Тому куда деваться? Шагнул тоже. Хотя опасение нарастало в нем.

Сначала был каменный коридор. Такой узкий, что можно коснуться стен локтями, если растопырить.

Шагов через тридцать коридор круто свернул, и все оказались в сводчатом подвале.

Ярко горела электрическая лампочка. Высвечивала неровный известняк стен. Пол тоже был каменный, из булыжников, похожих на панцири черепах. После уличной жары воздух казался зябким. И пахло как на скалистом берегу. В камни явно просачивалась морская влага.

Оська быстро глянул вокруг и не удивился. Под Городом было немало всяких подземелий: и древних катакомб, и пороховых погребов эпохи Первой осады, и бункеров, оставшихся от Второй Мировой. Оська знал, что наверху, рядом с рынком – остатки каменного приморского бастиона, крайнего в старой линии обороны. Сохранились две круглые приземистые башни из желтого песчаника и такая же низкая стена с бойницами. За стеной – никакой романтики: дворики, сарайчики, мастерские…

Про все это Оська подумал мельком. Его интересовали (и тревожили!) люди здешнего подземелья. Людей – кроме тех, что привели Оську – было трое. Разный и непонятный народ. Лет примерно от восьми до двенадцати. Самый маленький – полуголый, в красных трусиках – висел вниз головой на самодельном низком турнике. Его рыжие лохмы касались “черепахового” пола. Глядел рыжий на Оську сумрачно. Двое других, белоголовых, оставили круглые зеленые бутыли, которые зачем-то пристраивали горлышками друг к другу. Посмотрели тоже неулыбчиво. На одном, обормотистом, была трикотажная рубаха с бело-зелеными поперечными полосами и обтрепанные, как у Оськи, штаны до колен. А другой – не чета своему приятелю . Белобрысые локоны расчесаны на пробор, черные брючки отглажены, поверх белой рубашки синяя безрукавка, а у ворота – галстук-бабочка. Ну, будто в театр собрался. Или сам артист.

“Артист” подошел, смерил Оську спокойным карим взглядом. Спросил старшего:

– Кого это вы доставили к нам, Мамлюча?

В спокойствии “артиста” и в странном прозвище другого – “Мамлюча” какой-то! – опять почудилась угроза. Этакая деловитая безжалостность к жертве.

Длинноволосый сероглазый Мамлюча сипловато объяснил:

– Он драпал от легионера. Чуть не попал к нему в лапы. Но достался не ему, а нам.

“Достался нам”!..

Что оставалось делать?

Оська знал, что у “малосольных” и даже у “соленых” есть кое-какие правила. Если человек сразу признает себя побежденным и не “возникает”, его не трогают. А если и “трогают”, то не очень. Деньги и другое ценное, скорее всего, отберут, но мучить не станут. Жаль, конечно, заработанных гривенников и грошей, да ладно уж, быть бы живу… А может, удастся договориться, чтобы деньги взяли не все, а половину? Должна же быть у людей хоть капля совести!

Оська опустил к ногам оставшиеся газеты. Выпрямился, положил на затылок ладони. И, щурясь на лампочку, вздохнул:

– Хорошо, я сдаюсь…

И услышал молчание. Подождал, оглядел “захватчиков”. Те смотрели с интересом, но без злорадства. Рыжий, маленький, упал с турника, встал на четвереньки и засмеялся – словно ложка зазвенела в стакане:

– А зачем ты сдаешься?

– Да, зачем? – сказал “артист” и пригладил локоны.

– Ну… я думал, вы меня это… в плен… – пробормотал Оська. Все получилось ужасно глупо. Но рук с затылка он все же не убрал.

– Ты решил, что мы грабители? – радостно спросил рыжик.

– Я думал… вы “малосольные”… – выговорил Оська. И засопел от стыда. И встретился с серыми глазами Мамлючи.

Мамлюча сказал уже не сипло, а тонко:

– Ох, ну до чего одичал народ… Не малосольные мы и… никакие. Просто люди… Гляди-ка, локоть ободрал. Вертунчик, принеси зеленку.

Рыжий Вертунчик ускакал в дальний угол и тут же возник рядом – с темным пузырьком в ладони. Крутнулся на пятке.

Мамлюча взял Оськин локоть тонкими прохладными пальцами.

– Ну-ка… сейчас увидим, кто терпеливее: мальчишки или девочки…

“Ох, да это же девчонка!” – дошло наконец до Оськи.

Он не пикнул от кусачей зеленки, только жмурился – будто не от боли, а от удовольствия.

Господи, как же хорошо, что есть на свете просто люди.

Стыдно, конечно, что так перетрусил, но радость была сильнее. Оська постарался подуть на перемазанный зеленкой локоть и вспомнил:

– А еще нога…

Мамлюча присела на корточки, мазнула вдоль Оськиной ноги мокрой щиплющей тряпицей. Темные капли забрызгали газету.

– Ой… – совсем по-девчоночьи огорчилась Мамлюча.

– Не беда! Все равно их уже не продать.

– Ты торгуешь газетами?

– Ну да! Я их почти все распродал пассажирам с “Полнолуния”, а тут этот пятнистый с автоматом!.. Они там думают, что это мальчишки тогда склады подожгли, вот и ловят! Совсем психи…

– Это и не мальчишки вовсе, а наркоманы с Сизой слободы, подал голос от бутылей растрепанный белобрысый пацан. – Чтобы отвлечь следы от контрабанды. Все знают…

– Да, но “сизых” ловить опасно, вот и валят на ребят, – добавил “артист”.

Он поддернул на коленях брючки, присел рядом с Мамлючей, двумя пальцами взял газетный лист.

– “Посейдон”… А про бриг “Мальчик” есть продолжение?

– На четвертой полосе.

– Любопытная история. Интересно, скоро ли кончится?

– Через три номера, – сказал Оська. Со скромной гордостью за причастность к газете. – Но там еще много будет всего. Приключения всякие и вообще… Если хотите, я расскажу, я до конца читал.

– Расскажи! – подобрался вплотную чумазый, в красно-синей замызганной юнмаринке (его называли ласково – Гошенька).

– Где ты читал? – недоверчиво сказал “артист”.

– В редакции. И дома… Это написал мой друг.

И опять наступило молчание. Недоверчивое. Неприятное даже. Вертунчик, сидя на корточках, глянул вверх укоряюще:

– Ох и врешь.

– Да не вру я! Нисколечко!

– Ты хочешь сказать, что писатель Яков Ховрин твой друг? – с холодной вежливостью уточнил “артист”.

– Ну… да.

То, что для него было привычно, им казалось немыслимым.

– Как докажешь? – прищурился Вертунчик.

– Ну… честное слово.

– Нет, ты как следует поклянись, – потребовал тот, что в полосатой рубахе (он тоже подошел ближе). – Ольчик у тебя есть?

– Ну… есть. – Оська запустил руку за ворот. Вынул висевший на цепочке шарик.

Ольчик – это вроде как талисман. Какая-нибудь мелкая штучка. Старинная монетка, медальон, значок, крошечная куколка, дырчатый камешек… Те, кто ходят без крестиков или шестиконечных звездочек, носят ольчика на шее. Но можно и в кармане или у пояса, как брелок. А если ольчик – плетеная фенька, можно у локтя, на запястье или даже под коленкой, вон как у Вертунчика. Главное, чтобы ольчик был всегда с тобой. Без него ты просто неполноценная личность.