Дмитрий Емец - Карта Хаоса Страница 14

– У тебя зато прекрасный! А фигура как у шахматного осла: конем даже и не пахнет! – не выдержала Ната.

Чимоданов не стал спорить. Ему важно было досказать мысль.

– Вот и получается – пятьдесят тысяч единственных и неповторимых. Даже если ты нравишься каждой десятой, то эти пять тысяч твой стратегический запас. Так или не так?

– Нет, дорогуша! Не так. Ты и каждой тысячной не понравишься, да дело даже и не в том! – сахарным голосом сказала Улита.

– А в чем? – озадачился Чимоданов.

– В твоих поисковых запросах, – отрезала ведьма. – Ежу понятно, что чем проще запрос, тем больше вариантов! Я сто раз уже об этом говорила. Если тебе нужен просто брюнет – вариантов миллион. Если же брюнет со стеклянным глазом и деревянной ногой, играющий на рояле и любящий на завтрак волнистых попугайчиков, вариантов оказывается нуль целых фиг десятых. Вот и получается, что такая амеба, как ты, Чимоданов, пару найдет всегда, а девушка с претензиями, не желающая лопать, что дают, не найдет её никогда. Усвоил?

– Меня брюнеты со стеклянным глазом… – горделиво начал Петруччо, однако его взаимоотношения с брюнетами так и остались непроясненными.

Послышался старческий кашель, и в приемной появилась Мамзелькина. Деловито шаркая, она подошла к столу и остановилась, опираясь на зачехленную косу. Маленькие щечки в узелках жилок полыхали.

– Ну! Здоровы будете, хозяева дорогие! – сказала она с особой намекающей интонацией.

Улита сразу вскочила и вернулась с кружкой, в которой плескала медовуха. Это была дань, за которой Аида Плаховна регулярно являлась на Большую Дмитровку.

У Мошкина кусок застрял в горле, когда старушка многозначительно пожелала ему приятного аппетита.

– Хорошо жуй, милок! Радуйся! Я ведь многих жующих видела, по работе-то. Ест себе человек как ни в чем не бывало, зубочисткой ковыряет, ротик салфеткой утирает… А скажи ему, что обедец-то последний, небось передернулся бы, – сказала она жалостливо и погладила Мошкина по голове сухой ручкой.

Нервный Евгеша уронил вилку.

– Обмельчали люди! – продолжала Мамзелькина. – Меня вон и то боятся! А чего меня бояться? Я что, страшная? Вот ты скажи! Страшная я?! – высохший палец ткнул в Вихрову.

Ната поспешно замотала головой.

– Н-нет!

– Вот видишь! Правильно девушка говорит: не страшная! Она-то толк знает! – успокоилась Мамзелькина. – Двести годков назад человек-то как умирал? Придешь за ним, а он письмо пишет. Вдохновенный такой, в белой рубахе, свеча на столе горит. «Ну что, скажешь, родной? Расписался ты что-то. Идем, пора, дуэль у тебя!» Он кивнет и в путь. Глядишь, и часу не прошло, а уж ухлопали молодчика… Или на бранное поле придешь, а там батальон под огнем. Сидят на травке, шутят, покуривают, приказа дожидаются, а вокруг ядра лопаются. И ни в одном ни капли страха. Прямо коса не поднимается!

Мамзелькина отхлебнула медовухи и закашлялась. В узеньких глазах появилась влага.

– А сейчас что? Вот чикну сейчас, к примеру, тебя. По ошибке! Пущай потом премии лишают! – пальчик нацелился в задрожавшего Петруччо. – Ей-ей, чикну! Так ведь орать будешь, пищать, отговариваться! Дела, мол, у тебя, квартира без ремонта, за машину задаток дал.

– Нет у меня машины и квартиры! Вы меня с кем-то пу… пу… пу… – лязгая зубами, выговорил Чимоданов.

Увлекшаяся Мамзелькина его не услышала. Она нашарила косу и нехорошо потрогала брезент. Мутный взгляд скользил по шее Петруччо, будто примериваясь для удара. Чимоданов гибко, как змея, соскользнул со стула и спрятался под стол.

Довольная Мамзелькина задребезжала смешком, как треснутая копилка.

– Ну и дурак! Осел потому что! Живешь, а не знаешь, что смерти нет.

– Как нет?

– А так и нет! Я есть, а смертушки нету. Понял загадку?

Петруччо замычал под столом. Аида Плаховна вздохнула.

– Вылезай! Пошутила я! Пословица у меня такая: с косой не пошутишь, на кладбище не похихикаешь!

Мамзелькина допила медовуху и поставила кружку на стол. Звук от кружки был отчетливый, сухой, точно финальная точка. Она посмотрела на Улиту и, мгновенно переключившись, стала деловитой:

– Арей у себя?

Улита подтвердила, что у себя.

– Как у него настроение?

Ведьма качнула руками, точно чашами весов.

– Неважное.

Аида Плаховна удовлетворенно кивнула. Она больше не притворялась пьяной.

– Сейчас взбодрим! – пообещала она, со звуком старого наждака потирая сухие ладошки.

В приемной мрака запахло хризантемами. Мамзелькина дернула лямку рюкзака и зашаркала к кабинету на стреуголенных старостью ножках. Едва дверь закрылась, Улита, Чимоданов и Ната, переглянувшись, кинулись следом: подслушивать. Не прошло и десяти секунд, как брошенный Ареем метательный нож пробил дерево насквозь. Начальник русского отдела мрака отстаивал свое право на конфиденциальность.

Барон мрака сидел в кресле и, откинувшись, смотрел в потолок остановившимся взглядом. Он пребывал во власти уныния, от которого не свободны и стражи мрака, хотя сами выпустили его когда-то в мир. Даже Мамзелькиной, не страдавшей впечатлительностью, показалось, что перед ней не начальник русского отдела, а вывернутая наизнанку и покрытая плотью черная дыра, которая чем больше пожирает, тем пустее становится.

Услышав, что кто-то вошел, Арей недовольно повернулся к двери.

Мамзелькина заохала. Началась обычная старушечья игра в уговоры. Аида Плаховна кокетничала, говоря, что заглянула всего на минутку. Упрямилась, пугалась предложенного стула и отказывалась от медовухи, уверяя, что с ее давлением пить нельзя.

– И давно бросила? – спросил Арей, устало втягивая ноздрями знакомый запах.

– Да только что последнюю допила и завязала!.. По Тартару ползает, гаденыш! Как меня увидит, язык высовывает. Издевается! Ну ничего! Попросит он меня о чем-нибудь!

– Кто?

– Да змий зеленый! – пояснила Мамзелькина.

– Аида! – сказал барон мрака. – Как давно ты меня знаешь? Так вот: я знаю тебя ровно столько же!

Мамзелькина вздохнула, поправила обострившийся носик и, оттолкнув косой стул, вытребовала себе кресло. Усевшись в кресло, она скосила красные глазки на портрет жены и дочери Арея и как ни в чем не бывало перевела разговор на то, что весна в этом году холодная.

– Холодная, так погрейся! – сказал Арей. – Где взять, чтобы налить, ты знаешь.

Аида Плаховна зарумянилась. Она предпочитала немного больше политеса. Налив себе медовухи, она уютно угнездилась в кресле, высоко подняв костистые колени.

Пользуясь молчанием, барон мрака лениво взял из стопки писем верхнее. Распечатал его, просмотрел и брезгливо оттолкнул от себя ногтем.

– Что там? – спросила Аида Плаховна.

– Донос, – сказал Арей. – Культурный такой, в закругленных уведомительных выражениях, но сути это не меняет. Один компаньон сообщает о другом. Мрак им выделил кое-какие средства на некий, скажем там, сомнительный с этической точки зрения проект, а тот, второй, перетрусил и часть «темных» денег перевел на интернат для глухих. Благотворительностью занялся. Доперло, наконец, что раз есть тьма, то есть и свет. Математическое мышление проснулось. Забавный жулик, не так ли? Хочет и там, и тут подстраховаться. А если бы свет ему деньжат подкинул, тогда как? Всю сумму на добрые дела, а на сдачу открыл бы в центре города ночной клуб для наркоманов?

Мамзелькина булькнула в чашку с медовухой.

– Но не об этом деляге речь, – продолжал Арей. – Его, конечно, сурово накажут, да и интернату подачка не пойдет впрок. Сегодня там сгорит гараж, и убыток будет примерно на сумму пожертвования. По определению невозможно, чтобы деньги крови послужили свету. Мне другое любопытно, а именно мотивы приятеля, который донёс. В чем лично его логика и где лично его выигрыш?

Мамзелькина вскинула голову и настороженно посмотрела на Арея. Тот, отлично поняв ее удивление, осклабился. Начальник русского отдела был не совсем типичный страж мрака. В отличие от совсем уж кондовых начальников Тартара он способен был изредка видеть себя со стороны и довольно трезво судить о себе. С другой стороны, такая сторонняя объективность мало что ему давала, поскольку он не мог уже измениться.

Откровенность накатывала на мечника волнами, захлестывала его, как лежащий в полосе прибоя камень, и откатывалась назад в море, оставляя камень на прежнем месте.

– Не думай, что я перековался, Аида! Я страж мрака, и мне плевать, что измена мерзость! Всё, что плохо людям, для меня по определению хорошо. Но, строго между нами, на что надеются предатели? Измена же никогда не окупается!! Назови мне хоть одного предателя в истории, который хоть когда-то что-то выиграл? Пусть даже и во временной жизни, не говоря о вечности?

Мамзелькина сложила ладошки подзорной трубой и, продолжая дребезжать хохотком, через дырочку посмотрела на Арея.

– Насколько я помню, с Яраатом ты уже расплатился! – сказала она.