Возвращение Цицерона - Андрей Васильевич Саломатов Страница 16

— Цепью по берегу раски-иньсь! К своим прямым обязанностям приступа-ай!

Уже через пятнадцать минут по всему игнатьевскому берегу запылали костры, и по реке поплыл вкусно пахнущий дым. Старушки принялись жарить на огне кур и гусей, котлеты и колбаски. Дети засовывали под горящие дрова картофелины, а сам Клубникин переходил от одного костра к другому и специальным сапогом раздувал сияющие, словно фонари, пузатые самовары.

В общем, игнатьевский лагерь напоминал стоянку татаро-монгольского хана Батыя во время его нашествия на Древнюю Русь. Шум стоял невообразимый. Запах жареного мяса щекотал ноздри ныряльщиков, и те начали принюхиваться, с интересом поглядывать в сторону костров и обмениваться всякими предположениями.

— Кажется, домашние колбаски. Эх, люблю, — зажмурившись от удовольствия, сказал один из милиционеров.

— Да, с луком и перчиком… — поддержал его вынырнувший командир роты.

— Интересно, картошечку догадаются бросить в угли? — сказал пожарник.

Раскочегарив все шестьдесят семь самоваров, пенсионер Клубникин принялся зорко следить за порядком на берегу. Он переходил от одного костра к другому и строго покрикивал:

— Семеновна, переверни-ка котлеты, гореть начали. Петровна, ты зачем столько внуков привела? Они же все котлеты с колбасками поедят.

— Это хорошо, — довольно улыбаясь, ответила крошечная, сухонькая Петровна. — А то дома их ни за что есть не заставишь, а здесь вона как лопают.

— Хорошо лопают, — вынужден был согласиться Клубникин. — Надо бы организовать в деревне полевую кухню. Готовить прямо здесь, на берегу, для внуков, которые плохо едят дома. И по очереди дежурить на кухне. За компанию да на свежем воздухе они даже манную кашу будут бочками есть. Надо бы вечером народ собрать и обсудить этот вопрос.

— А ты чего беспокоишься, Клубникин? — спросила круглая как мячик Семеновна. — У тебя же нет внуков.

— Да, — с горечью ответил пенсионер. — Но у меня есть душа, и она иногда болит. Я, может, хочу, чтобы игнатьевские дети к концу лета становились здоровыми и жирными, как вон те поросята. Чтоб инопланетные гости могли видеть своими глазами, как мы здесь хорошо питаемся.

За час команда спасателей прочесала весь отрезок реки от места падения Цицерона до острова, но им так и не удалось найти голову робота. Постепенно все повылезали на берег, обступили костры, и как-то само собой поиски утонувшего Цицерона вылились в народные гулянья. Вокруг костров друг за дружкой носились маленькие сытые дети, собаки и поросята. Визг и лай перекрывал даже рев реактивных самолетов, которые не занимались поисками Цицерона, а просто так, по своим делам, иногда пролетали над Игнатьевом.

Спасатели отогрелись у огня, хорошенько подкрепились жареным мясом и печеной картошечкой, а потом компания у одного костра вдруг затянула старую русскую песню: «Не слышны в саду даже шорохи. Все здесь замерло до утра…» К ним тут же присоединились все, кто был на берегу, и вскоре несколько сот человек очень слаженно запели: «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера-а-а».

Такого огромного хора, наверное, не было нигде и никогда в мире. На следующий день жители Тучкова говорили, что песни было слышно даже у них, за три километра от деревни. А игнатьевцы еще долго вспоминали эти посиделки и иногда говорили: «Что-то давно у нас роботы не тонули. Может, пойдем, токарный станок утопим или сенокосилку? Хоть попоем всласть».

Из всей честной компании в веселье не принимали участия только трое: Алеша, его папа Алексей Александрович и Фуго. Они сидели у костра напротив острова и от расстройства даже отказывались есть.

— Ну что поделаешь? — пытался успокоить сына Алексей Александрович. — Жизнь такая. Даже люди, случается, умирают, что уж о роботах говорить.

— Да, — поддержал его мимикр. — И телевизоры иногда ломаются, и пылесосы, и радиоприемники…

— Эх ты, Цицерон столько раз тебя от смерти спасал, — покачал головой Алеша. — А ты его с радиоприемником сравниваешь. — Алеша махнул рукой, поднялся и, опустив голову, побрел прочь от костра.

— А что я такого сказал? — забеспокоился Фуго.

— Ну… — начал Алексей Александрович. — Цицерон был его другом. Наверное, не надо было говорить о пылесосах. Друг — это всегда больше, чем агрегат, машина или даже просто человек. Друг — это часть тебя самого.

А спасатели у костров уже затянули новую, очень печальную песню про бродягу, который переехал озеро Байкал и на другом берегу встретил свою родную маму.

Алеша медленно брел по берегу, пока у мостика не увидел троих мальчишек, тех самых, которые вчера ловили здесь раков. Двое из них уже разделись и пробовали ногами воду. А третий стоял в камышах на какой-то грязной коробке и, раскачиваясь, говорил:

— Да здесь сейчас ничего не поймаешь. Эти певуны всех раков распугали.

— Поймаем, — возражал ему другой мальчишка. — Раки сидят под камнями. Их какой-то там песней не запугаешь.

Хорошенько присмотревшись, к коробке, на которой стоял одетый мальчишка, Алеша вдруг закричал во все горло:

— Нашел!!! Цицерон здесь!!! Я его нашел!!!

Он бросился под ноги мальчишке, спихнул его в камыши и высоко поднял над собой голову Цицерона.

— Ты чего? — ошарашенно спросил мальчишка.

— Ура! Цицерон жив! — не обращая на него внимания, снова закричал Алеша.

От одного костра к другому быстро распространилась новость о том, что утопший инопланетный писатель наконец нашелся, и спасатели потянулись к мостку.

Цицерон выглядел более чем жалко. Его полированная голова была вся испачкана илом и ряской, с нее свешивались водоросли, а фотоэлементы были залеплены грязью и не горели. Сейчас он еще меньше напоминал разумное существо, и подходившие спасатели то удивленно, а то и разочарованно спрашивали:

— Это и есть грузовой робот?

— Это что, космический писатель?

— Да, да, да, — всем отвечал Алеша. — Это самый что ни на есть грузовой космический писатель и мой друг Цицерон!

— Мы его еще вчера нашли, — наконец сказал мальчишка, который пробовал ногой воду. — Искали под большим камнем раков, и я увидел эту коробку. Ну и выкинул ее на берег, чтобы кто-нибудь не поранил ногу.

Благая весть распространилась уже по всему берегу. Всем хотелось взглянуть на «утопленника», и вскоре у мостка образовалась такая давка, что несколько человек даже свалились в воду. А затем, глядя на них, полезли в реку все, кто стоял на берегу.