Эдуард Скобелев - Властелин времени Страница 17

Человек в тюрбане сел на ишака и уехал.

— Сегодня мы вновь не заслужили ни единого замечания, — сказал распорядитель работ, едва человек скрылся из виду. — Выдержим еще неделю, каждый получит право купить по метру мануфактуры. Нельзя позволить прошлогоднего срыва: не только нашим детям, но и нам самим нечем будет прикрыть гомольки…

Иосиф работал изо всех сил. Его сосед, в конце концов, сказал:

— Ты с лихвой выполнил норму, можешь уходить.

— День уже на исходе. Пожалуй, я останусь на ночлег в вашей деревне. Как думаешь, разрешит староста?

— Конечно, если ты ему что-нибудь подаришь. Коробку спичек, например, или цветной карандаш… Подожди, мы все закончим работу, я покажу, где найти старосту…

По дороге в деревню крестьянин, приотстав от своих, сказал Иосифу:

— Ты хороший человек, я верю тебе, хотя в наше время человек почти не верит человеку.

— Почему?

— Не знаю.

— Не потому ли, что всех нас терзает один враг?

— Может быть… Кто сует нос во все щели, быстро заканчивает жизнь.

— Если не сопротивляться, все мы окажемся на свалке.

Крестьянин долго молчал.

— А может, мы преувеличиваем свои беды? Слыхал небось, и за границей плохо, совсем плохо живут люди. Где много зажиточных, там полно контрабандистов, они отнимают серебро и золото… А рептилии, эти злющие крокодилы? Ай-яй-яй, сколько народу пострадало!..

Крестьянин привел Иосифа к дому старосты. Староста сидел на корточках у клетки и кормил травой кроликов.

— Вот, — гордо сказал он, — кролики подросли, и я завтра сдам их для стола его величества короля-губернатора. Я мог бы оставить одного кролика для себя, но я не ем мяса. Отвык. По мне гораздо лучше сушеная саранча… Чего это ты пришел? — спохватился он вдруг, вставая и принимая важный вид.

Крестьянин, указывая пальцем на Иосифа, объяснил.

— Ну, иди, мы как-нибудь поладим, — сказал староста. — Иди-иди, пора приниматься и за свое хозяйство, скоро уж и звезды на небо взойдут… Лентяи, — добавил он, напуская на себя значительность. — Не распорядишься, есть не захотят… Ну, так что, ты просишь записку? Это все труд и расход писчего материала…

— У меня найдется для вас пара коробков спичек.

— Это ты хорошо придумал, — оживился староста. — У меня в доме как раз кончились спички. А еще?

— А еще пачку печенья.

— Превосходное, должно быть, печенье, — обрадовался староста. — Давненько мы не едали фабричного печенья. А своего у нас не пекут. Все тут лентяи, правда, и муки нет, и соли нет, и сахара тоже не бывает, но главное ведь желание, верно?..

Он завел Иосифа в свой дом, маленький, словно предназначенный для кукол, а не для людей, цыкнул в зашумевшую голосами темноту, в крохотных сенях зажег керосиновую лампу, присел к тумбочке, открыл чернильницу, вытащил из нее пером муху и, высунув от усердия кончик языка, медленно вывел на клочке бумаги: «Согласен на спанье».

Иосиф поблагодарил и вышел на улицу. Оказалось, его поджидал крестьянин.

— Слушай, добрый человек, — сказал он. — Тут как раз проходила сейчас женщина, которой ты помог. Сын ее жив, она зовет тебя в свой дом. Соглашайся, потому что свободного места больше нигде нет. Есть еще, правда, на деревенской площади под апельсиновым деревом, но на дереве живут священные вороны и могут крепко попортить твою одежду.

— Хорошо, — сказал Иосиф, и они пошли к дому той женщины. — Объясни, отчего у вас в деревне вороны считаются священными?

— Да ведь если не объявить священными, их половят и поедят…

Женщина пригласила в дом, такой же игрушечный, как и дом старосты. Сказала, светя коптилкой:

— Где удобнее, там и устраивайся, спасибо за доброе дело. Видно, благодаря тебе господь бог и сжалился над моим сыном.

В комнатке на камышовой подстилке лежал отец женщины — безрукий калека. Тут же был и ее сын — тонкая шея, воспаленные глаза.

«Неужто от недоедания?» — Иосиф достал оставшуюся пачку печенья.

Мальчишка издал короткий звук, открыл рот и выставил руку. Мать сунула печенье, и он стал торопливо поедать, словно боясь, что могут отнять.

— Ест, — счастливо сказала женщина. — Может, и поправится.

Иосифу было тяжело смотреть на голодного паренька.

— Перед домом широкое крыльцо, я лягу там. Вот разрешение от старосты…

Едва Иосиф вышел на крыльцо, старик, отец женщины, притащил в своих культях скрученную циновку, ловко расстелил ее.

— Какой из меня помощник семье? Так только, объедала. Но вот же не могу убить себя, а сам никак не умираю.

— Как же это вы лишились рук?

Старик усмехнулся.

— Видно, ты издалека, называешь меня на «вы», как в добрые старые времена. Теперь на «вы» обращаются только к полицейским да господам советникам. А мы — что? Говорящий навоз… По деревням ни сказок не сказывают, ни песен не поют. Все забыто, что изнутри направляло жизнь людей, вносило радость и смысл. Разве смыслом могут быть налоги?.. А руки — что же, чистил я колодец, люди упустили бревно, и оно раздробило кости на обеих руках.

— Тяжела доля — жить ради налогов или милости начальства.

— Крестьяне думают не только о налогах, их заставляют думать еще о разных законах, которые предлагают королю советники. Каждый должен правильно высказываться, а кто не выскажется, тому не дадут керосина и детей не допустят к занятиям в школе, хотя, по правде сказать, какая теперь школа? Учителей нет, вместо них отставные полицейские. И учатся дети всего год. Читают по складам проекты законов… Вот, например, «О порядке посещения музеев», «О способах передвижения по воздуху летательных аппаратов разного назначения»…

«Тут и музеев нет, и летательные аппараты для людей — что канал с богатыми рыбными ловлями», — подумал Иосиф.

— Люди отчаялись, еще чуть — и все до единого будут только за себя. Мы стараемся, чтоб каждый за всех, — ничего не получается.

— И не получится, пока вас пригибают к земле. А разбежитесь каждый по углам, и вовсе всем крышка.

— Что же делать?

— Бороться за свободу… Но сначала нужно осознать условия, в которых живет народ… Вам все кажется, что нет трещотки, помимо сороки, нет врага, помимо собственного языка… Знаете ли вы, что вас сознательно обманывают?

— Кто? Не может быть. Все так любят короля.

Иосиф понизил голос:

— Уже готова армия, которая сметет короля и бросит народ за колючую проволоку — как мятежника.

— Не верю, — сказал старик. — Полицейские — это все наши, вчерашние деревенские ребята. Они не позволят уничтожить свой народ и свою землю.

— Их и не спросят об этом, свернут шею прежде, нежели они задумаются о том, что происходит.

— Ты добрый человек, — сказал калека. — Но эти твои речи противоречат всему, что мне известно, я не могу верить им. Королевство переживает тяжелое время, и врагов у него полно, но сейчас от нас требуется единство помыслов. Так говорят господа советники. Мы должны сплотиться в общем отпоре.

Он постоял, прислушиваясь, громко сказал: «Да здравствуют король и его верные слуги!» — и ушел спать.

Иосиф не спал, переживал новую неудачу. Который уже раз он заводил разговор, пытаясь растолковать людям правду их положения, привлечь на свою сторону, но люди отшатывались от него, как от чумного. Не верили словам о подземной армии, о «клинике», о предательской роли советников короля, все это казалось досужим вымыслом. Конечно, люди боялись, но они же искренне не допускали, что можно так глумиться.

«Вот следствие господства чудовищной лжи — мало уже тех, кто понимает, что происходит… На это и ставят коварные мошенники… Они нарочно устраивают все таким образом, чтобы нищета и лишения людей были постоянными. Нищий народ легко держать в бесправии и невежестве, легко лишать гордости, побуждать низкопоклонствовать и подражать, забывать о достоинстве. И вот результат: свой своего больно бьет, не зная, что чужой того ждет… Когда на всех не хватает, кругом дефицит, люди поневоле начинают топтать соотечественников: лишь бы себе урвать, ведь всем все равно не хватит. И не представляют, что, попирая других, более слабых, тем самым готовят почву, чтобы попирали и их, ибо неизбежно приходят и более сильные в сравнении с ними…»

Иосиф переживал за людей, на мгновенье лишь отвернувшихся некогда от правды и тотчас вовсе утративших ее, — постигло их наказание за беспечность и забвение мудрости предков. Глядел в бездонное ночное небо и думал о том, что должен помочь людям. И не только потому, что понял кое-что за время скитаний, но и потому, что ему удалось встать во главе армии, которая, конечно же, если не промедлить, вернет народу украденную свободу — то главное, без чего ни один народ не возродится и не сохранит себя.

Иосиф достал из-под головы спортивную сумку, раскрыл ее, ощупал золотой мундир.

«Но как, как поднять людей? Люди думают, что правильно судят о своем положении. Увы-увы, от них скрыты многие события и многие тайны…»