Владислав Крапивин - Застава на Якорном Поле Страница 17

— Я… — Ежики смешался. Опустил глаза. Сразу-то ничего не придумаешь…

— Ну, секрет так секрет, — добродушно сказал Кантор. — Дело ваше… — И тоже опустил глаза. — О… а что у вас с ногой?

— Оторвался ремешок.

— Я про колено…

— Стукнулся где-то. Прошло уже… — И опять не выдержал: — У меня привычка лупить ногой по неподходящим предметам.

Кантор проглотил и это.

— Сходите к доктору Клану.

— Ну вот, из-за болячки ходить в медпункт.

— Я все-таки прошу вас…

Ежики поглядел в очки. И сказал, что думал (наплевать!):

— Вас интересует не нога моя, а голова. Чтобы доктор Клан проверил, не свихнулся ли я совсем.

— Радомир… Я знаю вашу антипатию ко мне, хотя и не понимаю причин. Однако есть же нормы приличий и лицейской этики…

— А я не соответствую, да? Но я сюда и не просился… Почему я не могу жить дома?

— Вот в чем дело! Понимаю. Но я не виноват… Хорошо, я сегодня же сделаю очередной запрос Комиссии.

«Сделаешь ты…»

— А к доктору все-таки зайдите, Матиуш, не ершитесь. Я вас умоляю.

Не пошел он к доктору Клану. Тот своей врачебной властью (с которой не поспоришь!) уложит, чего доброго, его в тихую палату. У тебя, мол, мальчик, нервное перенапряжение… Пока такого не случилось, подальше от лицея! И вообще, почему он, Матвей Юлиус Радомир, боязливо медлит? Давно уже мог бы оказаться там!

Это «там» все равно есть! Лишь бы неведомые силы не закрыли к нему путь…

Все как в прошлый раз. Хвостовой вагон — сперва почти пустой, потом пустой совершенно. Шуршит вентиляция, воздух шевелит рубашку и волосы. Успокаивает?

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Малый ипподром…

«Скорее же, мама!»…

— Следующая станция — Магазин «Радуга»…

— …Дом капитанов…

— …Отель «Кочевники»…

— …Эстакада…

— …Солнечные часы…

«Не обмани меня! Ну, пожалуйста!!»

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Якорное… поле.

6. Кронверк. Черный телефон

И здесь было все как вчера. Знакомо-знакомо, словно Ежики приехал сюда не второй раз в жизни, а тысячный.

Поезд ушел. Ежики медленно и с облегчением оглянулся еще раз. Страх и напряжение оставили его. Он чувствовал себя как человек, наконец-то укрывшийся от неясных тревог и угроз за стенами прочного дружеского дома.

Светило окно.

Хлопая сандалией с оторванным ремешком, прихрамывая, подошел Ежики к окну. Приласкал глазами старую модель. Ой, здесь была новинка. У точеного столбика подставки лежал на песке стеклянный шар! Зеленый… Из тех, какими играли вчера? Едва ли. Этот был оплетен сеткой из волокнистого троса. Было в нем что-то знакомое, где-то уже виденное. И Ежики вспомнил: в кино про рыбаков! Такие стеклянные шары в сетках служили в старину поплавками для сетей… Но ведь они были пустые, легкие, а этот — литой! Вон, даже пузырек виден в толще стекла… А, понятно! Такие подвешивались к нижнему краю сети. Грузила…

Эта маленькая догадка почему-то обрадовала и еще больше успокоила Ежики. Он постоял, тихо улыбаясь, покачал коленом якорную цепь (касание холодного металла прогнало остатки надоевшей боли). И неторопливо пошел к выходу на лестницу. Там оглянулся, еще раз посмотрел на корабль за Т-образным переплетом…

На лестнице на сей раз не оказалось никаких находок. Ежики без задержки выбрался на свет.

…Неужели он так долго ехал сюда по Кольцу? Из лицея ушел он сразу после полудня, а здесь, похоже, близок был вечер. Как вчера, светило из-за облаков невысокое чистое солнце. И опять — вместо липкой жары — прохлада с запахом воды и травяного сока. Те же седые от одуванчиков пригорки, те же якоря. Пусто. Тихо. Знакомо…

Ежики пошел к площадке, где вчера играл с ребятами. Сандалия болталась. Ежики разулся, оставил сандалии на приметной глыбе ракушечника с врытым в землю метровым якорем-кошкой. Трава под ступнями оказалась мягкой и теплой. А парашютики семян так же, как и накануне, повисали в неподвижном воздухе.

На площадке с лунками никого не было. Ежики огорчился, но только чуть-чуть. В конце концов, никто не знал, что он придет, никто не обязан был ждать.

Может, и лучше, что никого пока нет. Будет время поразмышлять, о чем он спросит ребят и как объяснит свое вчерашнее бегство…

А как объяснить? Разве расскажешь почти незнакомым людям, что на душе? И какая там живет маленькая, но неистребимая тайная надежда…

Но беспокойства у Ежики не было. Неторопливо, почти бездумно сел он у края лужайки, прислонился спиной к упругому кусту сухого репейника… Солнце сквозь стебли мягко светило в затылок. А на северо-востоке висела в бледной синеве большая, но слабо различимая луна. Полная на две трети. «Лицо» ее было похоже на портрет человека с распухшей щекой. Это называется, кажется, флюс. Раньше так распухали щеки у тех, кто не лечил зубы. Ежики смотрел старую кинокомедию про дядьку, от которого ушла невеста, потому что он показался ей трусом: не хотел идти к дантисту, и ему перекосило физиономию… А Ежики пошел бы, если в зуб — не безболезненным лучом, а стальным сверлом? Бр-р — плечи передернуло холодком…

А ведь и в самом деле зябко. Особенно после городской духоты. Рубашка невесомая, на голое тело… Сколько же так ждать? Ежики вытянул шею, глянул вокруг… Вздрогнул. Показалось — за кустами чертополоха человек.

Нет, это на торчащей из травы балке висела его капитанка!

Ежики вскочил, подбежал. Кто-то повесил капитанку на изъеденный червями дубовый шток скрытого в траве якоря. Ежики схватил ее за капюшон. Всегда такая легонькая, капитанка сейчас потянула руку вниз. Что-то увесистое лежало в кармане!

Ежики с натугой вытащил из самого большого, бокового кармана стеклянный шар.

На этот раз шар был бесцветный. Разве что с чуть заметным намеком на зеленоватость. Чей-то подарок? Напоминание? Намек?

Перекладывая шар из ладони в ладонь, Ежики натянул капитанку. Снова стало уютно, тепло на Якорном поле. Ежики вытянул руку, глянул сквозь шар на белый свет. Мир перевернулся, выгнулся в этой большой капле, сделался маленьким. Но остался в шаре целиком: седое от одуванчиков поле с якорями, небо с ватными клочками облаков, красная полоска — кирпичный кронверк. И две искры: поярче — солнышко, побледнее — луна. Ежики смотрел, пока не устала рука. Потом глянул на шар вблизи.

Пальцы сквозь выпуклое стекло казались громадными. Рисунок на коже — как рельефный узор на подошвах кроссовок. Вот это увеличивает! Ежики поразглядывал ноготь, волоски на запястье, ткань капитанки (она превратилась в рогожу). Пуговицу, ставшую громадной, как блюдце… Сорвал травинку с крошечным, не больше песчинки, цветком. Цветок показался орхидеей…

Ежики подумал: что бы еще поразглядывать? И вспомнил — монетка!

И перепугался: не потерял ли?

Нет, она была на месте, в кармашке у пояса. Ежики положил ее на ладонь, под шар. Прижатая к стеклу часть виднелась четко, а края терялись в размытой глубине. Пошевеливая шаром, Ежики видел то большой глаз мальчишки, то вздернутый нос, то ухо — величиной, как у настоящего человека. То кольца волос на затылке… Потом вдруг показалось, что маленький Хранитель может обидеться на такое бесцеремонное разглядывание. И Ежики перевел фокус на буквы… «Фрее стаат Лехтенстаарн…» «Свободный город Звездосвет». Где он такой? Сейчас, наверно, и нет его на Земле… А как называлась денежка? Десять — чего? Копеек, грошей, франков, пенсов? Зерен, колосков?..

Зернышки колоска были под стеклом каждое с ноготь. Усики — толщиной с карандаш. А на цифрах — борозды — следы царапин от Яшки… Ежики приставил монетку к шару ребром. Он думал — край гладкий. Но с широкой, как обруч, желто-белой полосы смотрела сквозь стекло выдавленная в металле буква "N"…

— Ан веек нект штеен нект гранц фор фреенд…

Корни старых северных языков потолкались в памяти, подсказали перевод: «Не стой на пути, нет границ для свободных…» Или «для дружных»?.. Или вообще совсем не то?

Как бы ни переводились древние слова, к Ежики они отношения не имели. Может быть, это была поговорка жителей вольного города. Или девиз Хранителей… Но ведь можно понять и так: «Не останавливайся на Дороге, шагай через Границу свободно»!

Что такое Дорога, Ежики знал. Она привела его сюда и теперь снова тонким звоном запела в нем. А Граница?.. Ребята вчера сказали — здесь застава. Именно у границ бывают заставы…

Он бегом отнес шар к ракушечной глыбе, положил рядом с сандалиями. Монетку сунул в нагрудный карман капитанки — легче проверять, на месте ли. И кинулся к тускло-оранжевому кронверку, что дугой раскинулся за пригорками, на краю Поля…

Прежде всего, если никого не встретит, надо подняться на башню. Рэм говорил: с башни виден город. И можно будет наконец сообразить: в каком же квартале мегаполиса это Якорное поле?