Владислав Крапивин - Серебристое дерево с поющим котом Страница 18

– Тогда ничего, – успокоил Андрюша. – От неё Пека знает заклинашку.

– Жаль, – сурово заключил Матвей.

– А мне его жаль, – печально сообщил Антошка. – Он всё равно хороший.

И Сеня был с ним согласен.

– Вот провалил бы всё дело этот хороший, тогда бы узнали, что почём, – проворчал Матвей. – Если бы ни­точка потянулась, могли бы про всё пронюхать те, кому не надо. И про транслятор, и про Антошку. И не видать бы ему никакой Ллиму-зины, затаскали бы по академиям да институтам…

Изольда Евгеньевна ежесекундно менялась на глазах. Глядючи на Пеку, принимала самый безжалостный вид. А когда оборачивалась к Егору Николаевичу, лицо её озаря­лось светской улыбкой и делалось даже симпатичным.

– Извините, профессор! Столько хлопот из-за этого разбойника! Ну ничего, на сей раз терпение моё истощи­лось. Проходите, пожалуйста, в дом, я быстренько разбе­русь с этим юным уголовником и запру его до прихода ро­дителей. А вас угощу чаем с клубникой. Или кофе?

– Благодарствую, – столь же светски отвечал Егор Николаевич Телега. – Не стоит беспокоиться. А что каса­ется разбора с вашим славным, хотя и чересчур предпри­имчивым, племянником, то я хотел бы подметить одно огор­чившее меня обстоятельство…

– Только одно?! – Тётушка Золя всплеснула руками, причем Пека наконец увидел, что она держала за спиной. И перепуганно понял, что из-за всех переживаний забыл спасительное заклинание.

– Только одно?! – патетически повторила Изольда Ев­геньевна. – Да это чудовище сплошь состоит из огорчи­тельных обстоятельств!.. Марш в дом, рецидивист, и имей в виду, что сейчас ты уже не отвертишься. Будет тебе не только за сегодняшнее, но и за ночные приключения, и за таз, и за весенние двойки, и за немытую шею, и за всё-всё-всё…

Пека побрёл и скрылся за дверью. Видимо, понял, что теперь и правда от судьбы не уйдёшь. А профессор отметил про себя, что брызжущие негодованием глаза Пекиной тё­тушки блестят вполне молодо и есть в них немалая жен­ская привлекательность…

– Гм, я не знаю вашего племянника так всесторонне, чтобы судить безошибочно, однако полагаю, что он не ли­шён многих положительных качеств. Но грамотность его… вернее, всякое отсутствие таковой произвело на меня гне­тущее впечатление. А поскольку я за него поручился и в какой-то мере взял ответственность за его воспитание, то прошу позволения заняться с ним грамматикой. Уверяю вас, несколько уроков по часу в день заметно повысят в мальчике чувство языка. Я располагаю методикой, которая…

– О, профессор! Это настолько неожиданно и чудесно, что я не смею верить… Но для вас это столько хлопот!

– Ни в малейшей степени. Наоборот, я испытаю новый метод ускоренного обучения, что полезно для моей работы…

– Благодарю вас! – расцвела Изольда Евгеньевна. – Однако полагаю, что вначале следует применить мой ме­тод, поскольку уже обещано. Не правда ли?

– Ни в коем случае. Это повлияет на усидчивость уче­ника. Лучше где-нибудь через час пришлите его ко мне для первого занятия.

Вскоре профессор шагал домой, крайне довольный исхо­дом дела. Во-первых, он спас непутёвого мальчишку от из­лишне ретивого Кутузкина. Во-вторых, избавил его от тё­тушкиной воспитательной процедуры. В-третьих, есть возможность совершить ещё одно доброе дело: научить Пе­ку Тонколука грамоте, поскольку школа на это, видимо, совершенно не способна. И в-четвёртых (а если честно гово­рить, то это как раз “во-первых”). У него состоялось приятное знакомство, которое благодаря Пеке будет продолжено.

Спасибо юному инопланетянину Антошке, который за­ставил Егора Николаевича вернуться домой раньше срока!

…А через час той же дорогой шагал Пека. Он был умы­тый, причёсанный и такой отглаженно-нарядный, что перещеголял бы теперь даже Олика. Но лицо у Пеки было мрачнее тучи. Процесс превращения в “нормального хотя бы снаружи мальчика” оказался не менее мучителен, чем отменённая зелёная педагогика. А кроме того, необходи­мость заниматься учёбой в каникулы угнетала Пекину ду­шу. Но куда денешься, если ты теперь под надзором мили­ции? Лучше уж корпеть над тетрадью, чем отправиться за решётку.

Корпеть, однако, не пришлось. Профессор обрадовался Пеке как старому другу, одобрил его “до ужаса цивилизо­ванный вид” и усадил за компьютер с кнопками и экраном.

– Наберите-ка, любезный коллега, слово “обязатель­ный”. Вот клавиши, в буквах разбирайтесь сами…

Пека неуверенно стал тыкать в кнопки. На экране за­жглось:

а б и з а т и л н ы й

– Я так и думал! – обрадовался Егор Николаевич. – Четыре ошибки! Не пугайтесь, бывает хуже. Начнем с буквы “и”, которую вы зачем-то поставили после “б”. Почему? Вы ведь говорите “обязанность”, а не “обизанность”. Увы, вас не учили смотреть в корень. Ничего! Сейчас мы попросим “Алика” дать нам несколько корней, и вы убедитесь, какая увлекательная вещь– словообразование…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Что такое любовь

Матвей, Антошка, Сеня, Андрюша и Варя опять при­шли во двор Маркони. Заглянули на чердак. Маркони от­сутствовал. Решили, что он на пустыре с утра возится с транслятором. Посидели, поругали немного бестолкового Пеку, из-за которого столько неприятностей. Но поругали несильно, вперемешку с хихиканьем, а потом опять пожа­лели. Только Андрюша не ругал и не хихикал. Философски морщил лоб и размышлял о случившемся со всей серьёзно­стью. Иногда говорил тихонько:

– Ну что поделаешь, если он такой…

Поскольку Маркони не появлялся, надумали сами идти на площадку и помочь ему, если не прогонит. Но тут по­явился Олик.

– О-о, – сказал Матвей. – Главный герой. Ну, как желудок? Освободился от архивов тайной канцелярии?

Олик был несчастный и ещё более худой, чем обычно. Он встал перед сидевшими на поленьях приятелями, как перед трибуналом. Вытянул руки по швам, вскинул изму­ченные глаза и отчаянным тонким голосом произнёс:

– Простите меня, пожалуйста!

– За что? – удивился Антошка. Ему, видимо, сразу стало жаль Олика.

– Вы не понимаете, да? Вы, наверно, издеваетесь. И совершенно справедливо… – Олик уронил голову, и рыжие локоны его траурно повисли.

– Народ, что это с ним? – удивился Матвей. Впрочем, не совсем по-настоящему.

– Конечно, теперь получается, что я предатель! Из-за своего болтливого языка. И Пека будет меня презирать… Но я же не нарочно! Просто вырвалось! Я же не хотел…

– Оличек, да ты что! – всполошилась Варя. – Никто ничего плохого не думает! Ты, наоборот, очень находчиво… Как схватил, как проглотил! Я бы за полчаса такую бумажищу не сжевала. Да ещё с клеем… – Сперва она гово­рила очень серьёзно, а потом стала кусать губы. А на последнем слове вдруг фыркнула. Тогда засмеялись Матвей и Сеня. И даже Андрюша слабо улыбнулся.

– Вы, наверно, думаете, что я совершенно никуда не годный человек, – убито выговорил Олик. – Болтун и трус…

– Ну а трус-то почему? – спросил Сеня.

– Потому что одно к другому… Тогда с шестом прыгать не стал…

– Ну и правильно не стал, – рассудил Матвей. – А то собирали бы тебя по частям…

– Вот видите! Вы меня совершенно не воспринимаете всерьёз!

– Мы тебя хорошо воспринимаем, – заверил его Ан­дрюша. Но глаза Олика уже сверкали слезами и решитель­ностью.

– Хорошо! Я докажу! Сейчас! Вот возьму и прыгну!..

– Шеста нет, – предупредил Сеня. — Марконин папа спрятал, чтобы мы шеи не посворачивали.

– И не надо! Я и без шеста прыгну! С разбега! – Олик бросился к лестнице и вмиг оказался на плоской крыше пристройки дома.

– Держите олуха, а то он и правда прыгнет, – сум­рачно приказал Матвей. Антошка и Сеня кинулись на кры­шу. Они успели чудом. Только потому, что Олик, яростно разбежавшись, в последний миг притормозил перед разверз­шейся пропастью. Потерявши скорость, он обязательно бы угодил в эту пропасть, но Антошка и Сеня четырьмя рука­ми ухватили его за матроску. И Олик повис, вскрикивая, взбалтывая ногами и теряя сандалии.

Он был совсем легонький, держать его не составляло труда. И, прежде чем вернуть незадачливого прыгуна на твёрдую поверхность, Сеня оглядел с высоты окрестности. И… чуть не задохнулся от негодования.

– Маркони! Вы смотрите, что он делает!

Маркони делал возмутительное! Вместо того чтобы ра­ботать над транслятором, он – непривычно отутюженный и причесанный, в костюме и белой рубашечке – стоял в квартале от дома, на углу Гончарной и Лесной, и держал букетик. С крыши это было видно отлично.

– Глорию ждет, тунеядец!

– Где? – Антошка вертел головой.

– Да вон же! – Сеня отцепился левой рукой от Олика и вытянул палец. Он не ждал, что и Антошка освободит одну руку. А тот опять сказал “где” и поднял ко лбу ко­зырек ладони. Для двух рук даже легонький Олик оказался грузом чрезмерным. Его матроска вырвалась из Антошкиных и Сениных пальцев. С криком раненой чайки Олик ухнул в глубину. Всё это случилось в один миг.