Майте Карранса - Ловушка Страница 18

Дианкехт стоял рядом с Эмер и смеялся, показывая той, как следует протягивать сено его коню. Льстивые слова красивого гофмейстера смущали юную и неопытную Эмер.

— Эмер! — крикнула в свою очередь Оонаг, ужаснувшись близости между ее горничной и соглядатаем короля.

Оба тут же отстранились друг от друга и поспешили к своим величествам.

— Мой повелитель.

— Дианкехт, у королевы возникли трудности с протоколом, решите их сами. Ты ведь знаешь, что технические вопросы вызывают у меня скуку. Дамы, извините меня.

После этих слов Финвана покинул конюшню с тем же достоинством, с каким приступал к игре в ирландский травяной хоккей или садился за шахматную доску.

Оонаг повторила свой вопрос шефу протокола.

— Я спросила, достойна ли моя кобыла Айрмид проскакать рядом с королем во время выезда. Поскольку это мое место, я желаю удостовериться, что моя лошадь соответствует моему королевскому положению.

Дианкехт отбросил со лба светлые волосы изысканным жестом, целью которого прежде всего было оттянуть ответ, которого жаждала королева.

— Вы мне позволите? — обратился гофмейстер к юной Эмер, забирая из рук камеристки охапку сена, которую она держала, добившись того, что та покраснела от смущения.

После этого гофмейстер подошел к кобыле королевы и протянул ей яство. Однако Айрмид заржала от испуга и взбрыкнула передними ногами.

— Осторожно! — неосмотрительно предупредила его Эмер, давая королеве понять, что ее тревожит безопасность королевского гофмейстера.

— Отойдите, вы ей неприятны, — пробормотала Оонаг, подозревая, что случайностей не бывает и что хитрый шпион мужа подстроил ей ловушку.

Действительно, она оказалась права.

— Ваше величество, эта кобыла слишком пуглива, ей нельзя ехать рядом с королем. Протокол велит, чтобы вы изменили свои планы.

Оонаг удостоила гофмейстера сердитым взглядом и сплюнула.

— Я смотрю на свою кобылу с другой точки зрения. Она верна своим друзьям, своему потомству и традициям. Айрмид презирает карьеристов и нечистокровных. Моя кобыла прежде всего член Туата Де Дананн и не допускает к себе чужих.

Дианкехт молчал. Он ждал этого выпада и понимал, что он не достиг цели. Королева продолжила, рассыпая перлы своих оскорблений:

— С тех пор как король выразил желание возглавить свиту в сопровождении неизвестной женщины, дабы подтвердить свою принадлежность к мужскому роду (несмотря на запрет), конный выезд утратил изысканность, обретя извращенную сущность. Моя воля, а не чья-либо другая, заключается в том, чтобы вернуться к древним обычаям, а также вернуть Туата Де Дананн гордость за то, что они берут свое начало от славного рода.

Затем королева холодно укорила гофмейстера:

— Я буду на своей кобыле Айрмид рядом с королем и не допущу присутствия никакой другой женщины.

Уход обиженного короля, конечно, отличался достоинством, но уход разъяренной королевы забыть было совершенно невозможно.

Марина

Марина шла и краем глаза посматривала на Патрика, который шагал рядом, положив ей руку на плечо (на ее плечо!) и загадочно улыбался. Девушка пыталась разгадать его улыбку, но у нее не хватало практики, опыта.

Это была самодовольная улыбка? Может, ироничная? Нет сомнения, она насмешливая. Улыбка плута, который прячет туза в рукаве, или улыбка человека, которому только что удалось покинуть ресторан, не заплатив по счету. Ее также можно было принять за ласковую, открытую, трогательную и искреннюю улыбку, улыбку ирландца из Баллады о кабаке.

Когда они отошли от таможни, ирландец остановился у ленточного транспортера, чтобы забрать чемоданы, взглянул на Анхелу, рассмеялся и сказал:

— You look different![19]

У Марины земля стала уходить из-под ног.

Она начинала осознавать, в сколь сложном положении оказалась. Патрик целовал не Марину, он целовал Анхелу, он страдал, не видя ее целый год. Марина стала понимать, в какое мошенничество впуталась. Этот мыльный пузырь мог вот-вот лопнуть. Ирландец сравнивал ее с той Анхелой, которую помнил. Скоро он начнет подозревать, что ее подменили, — если он уже не подозревает, — а затем, ясное дело, прогонит ее прочь.

Она собралась и ласково провела пальцем по его губам, лишив его силы воли.

— От тебя пахнет мятой.

Марина не знала, какое отношение имеет мята к искусству целоваться, играет она здесь хорошую или плохую роль. Марина целовалась лишь пару раз с Роберто, затем с Тито, безобидным парнем, который всегда сидел с ней рядом во время экскурсий и в кино.

Поцелуй Роберто отдавал хлебом и шоколадом, то есть откровенно детским вкусом. Поцелуй Патрика отдавал ирландским виски со сливками… это был первый настоящий поцелуй в ее жизни.

Патрик протянул ей пакет, подарок.

— That’s for you.[20]

Марина раскрыла пакет, не чуя под собой ног. В нем была маленькая шкатулка. Когда она открыла крышку, из шкатулки зазвучала музыка. Марина впервые слышала эту волнующую мелодию, но почему-то сразу вспомнила гимн национальной сборной команды Ирландии, хотя воздержалась от комментариев.

Патрик взглянул на нее с надеждой.

— Do you remember?[21]

Конечно, он проверяет ее. Он подвергает ее испытанию.

Нервы Марины были на пределе. Разве мог Патрик не заметить разницу между ней и Анхелой, хотя не видел ее сестру целый год, хотя воспоминания о ней были смутны и неясны, хотя от нее пахло мятой, а от Анхелы… земляникой?

Марина попыталась вспомнить, как пахла Анхела.

Это было бесполезно! Она поняла, что ступает на опасную почву ненавистных сравнений и ревности к прошлому. Ясно, что эта музыка что-то значила для Анхелы и Патрика. Наверное, они слушали ее вместе как-то вечером…

Ей хотелось, чтобы того вечера не было, но он был. Незаконное присвоение чужой личности имеет свои пределы. Близость — одно, совместные воспоминания — другое. Лилиан настояла на том, чтобы она выдала себя за Анхелу перед человеком с пятном на руке, который подойдет к ней, но Марина не учла, что этот кто-то так много знает о ее сестре.

По какое же место она влипла? По щиколотку, по колени, по бедра или… Сможет ли она разыгрывать и дальше этот фарс, не лишая ирландца надежды и не обманывая его каждую минуту? Что ей делать?

Судьба снова вмешалась в ее жизнь в виде навязчивого соседа.

— Анхела!!!

Это был голос Цицерона, который направлялся к ней из другого конца коридора вместе с полицейским без собаки.

Ужас. У Марины не было ни малейших сомнений, что он идет к ней. Он хотел обвинить ее? Нет, такого быть не может! Или может? Как бы там ни было, странный тип и полицейский с серьезными лицами, думая каждый о своем, шаг за шагом, согласованными движениями, достойными пехотного батальона, направлялись к тому месту, где находились она, Патрик, Антавиана и Луси.

— Is he your friend?[22] — спросил Патрик, не чувствуя приближавшейся катастрофы, о которой догадывались все, кроме него.

Антавиана с невинным видом ответила вместо Марины. Она явно ждала удобного случая.

— Его зовут Цицерон, он ее парень, — и добавила с усмешкой: — Her boyfriend.[23] Давай уж, покажи ему фотографию из «Дракон Хана».

Марина была поражена и упустила несколько драгоценных секунд, прежде чем дать отпор столь подлой выходке. Кто сеет ветер, пожинает бурю. Великолепные слова, чистая правда. Или — где потеряешь, там и найдешь. Эти слова означали то же самое, но казались более уместными.

— Your boyfriend? — спросил ошарашенный Патрик, отлично поняв, что сказала вредная Антавиана.

— Нет, нет, — выпалила Марина.

— Да, да, — возразила ей мерзкая коротышка. — Yes, yes, — для большей ясности добавила она.

Ирландец смотрел то на Марину, то на Антавиану, но именно Луси внесла ясность в эту путаницу. Она всегда была столь любезной, что не могла не ввязываться в чужие истории.

— Пожалуй, Анхеле два дружка не помеха.

И явно чтобы окончательно добить Марину, перевела свои слова на английский.

Марина почувствовала, как к ее горлу подступает ком, она попала в ужасное положение и оказалась в полной изоляции.

У Анхелы был не один, а тысячи разных дружков. Однако у Марины их не было, она была верной, она обожала Патрика, мечтала о нем каждую ночь и вместе с ним пускалась в волнующие приключения. А теперь что? Играть роль Анхелы дальше или стать Мариной? Кто она?

Странный тип, сопя, остановился перед ней.

— Наконец-то я тебя нашел.

Анхела была вынуждена торжественно заявить о своих принципах:

— Мне этот совсем не нравится, — сказала она, погрозив ему пальцем.

Он остался недоволен таким намеком.

— Послушай, ты мне тоже не нравишься, но я ведь об этом не кричу. Нельзя же быть столь несносной!