Анвар Абиджан - Аламазон и его пехота Страница 18

Хумо Хартум, подойдя к людям, толпившимся вокруг падишаха и его слуг, поднял руку в знак того, что он хочет говорить.

— Тише! Хумо Хартум хочет говорить! — раздались крики. Несмотря на то, что последние годы старик жил в нищете, простые люди уважали его, помня, сколько добра было сделано им в давние годы, когда он был главным визирем.

— Нам всем было очень трудно в эти годы, — скорбно начал он. — Но подумайте каждый и скажите себе: а нет ли здесь и нашей вины? Стоило неразумному младенцу захотеть самого невероятного — и мы приняли это, жили в грязи, а ведь наш народ во всех своих поколениях чистоту любил и отдавал ей должное. Что из того, если поддерживали этого младенца жестокие и злые люди? — он оглянулся, словно ища Бурбулита, но его нигде не было видно.

— Мы — народ. Нас много, а их, — он показал на стражников, — всего горстка, их и придворных, которые жирели на труде народа и его крови. Так дальше быть не может. Нельзя, чтобы страной управляли те, кто в этом ничего не понимает! Кроме того, — тут он снова поднял руку, словно желая подчеркнуть значение своих слов, — вы все должны знать правду, которую столько лет и поколений скрывали от всех правители. Скрывали так долго, что она бы и осталась погребенной, если бы… во всех поколениях не находились люди, которым правда дороже жизни и всех благ.

Он поднял потрепанную книгу в старом переплете.

— Правда о нас — откуда мы, кто мы — здесь! Я расскажу вам ее!

…На площади стояла глубокая тишина, когда Хумо Хартум заканчивал свою удивительную исповедь о «Книге скорби» Равшани, о том, что и жители страны Юлдузстан — люди белого света, забредшие в пещеры, и что существует другая Вселенная, где есть настоящее Солнце и настоящие звезды.

— Наши потомки, — закончил Хумо Хартум, — должны найти туда дорогу, потому что люди там, наверху, научились делать удивительные вещи. Им подвластны многие чудеса. Мы же здесь замкнуты, мы столетиями живем сами по себе. Наверно, поэтому нами так легко было управлять невежственным правителям. Такое не должно повториться!

— Как же сейчас жить? — воскликнул кто-то из толпы.

— И что будем делать с ним? — указывая на Грязнулю Первого, подхватили голоса.

— Его? Прежде всего его нужно отмыть! — категорически заявил Хумо Хартум. — А потом… потом мы отправим его в школу. Пусть учится. Может быть, из него по-лучится полезный для общества человек!

— А где те люди из белого света, о которых вы говорили? — спросили опять.

— Они… — Хумо Хартум замялся. Ему не хотелось показывать сейчас Ишмата, а Аламазона нигде не было видно.

И вдруг из-за домов послышалась любимая всеми мелодия. Песня росла, и стали слышны слова, которые пел высокий и чистый голос:

Грязнуля Первый — Бай-бай-бай!Нам запретил Родник и сай.Но пусть он Грязен,Словно крот, — Чист, как и раньше,Наш народ.

Все головы повернулись в ту сторону, откуда двигалась небольшая процессия. Это был знаменитый ансамбль «Бай-бай-бай». Пел, как всегда. Ушастик, остальные же подхватывали припев или играли на разных инструментах.

Когда юные музыканты подошли совсем близко, Хумо Хартум, напряженно всматривающийся в них, заговорил дрожащим голосом, указывая на Аламазона?

— Вот он! Вот человек белого света!

В ту же минуту к Аламазону бросился невысокий толстенький мальчик и со слезами закричал:

— Аламазон!

Это был Ишмат, который после долгих злоключений наконец-таки встретился со своим отважным другом.

МЕСТЬ БУРБУЛИТЛ

Почему же Аламазон скрылся с площади в ту минуту, когда люди бросились во дворец?

Он понял, что его миссия в роли пророка, выступающего против ненавистного правителя, закончилась. В следующие мгновения он может быть разоблачен как мнимый Мадумар, а это может повредить делу — ведь основная масса народа верила в то, что с ними сам Мадумар!

— Как же так, — возразил Ушастик, — мы все делали, а теперь вроде и не при чем!

— Тебе важнее дело, результат, или слава? — доказывал Аламазон. — Пойми: нас знают как музыкантов, вот мы и покажемся людям в этом обличье. Надо переодеться, взять инструменты.

— А кто же будет судить Грязнулю Первого?

— Народ, — ответил Аламазон. — Лучшие его представители — Хумо Хартум, Надим Улуг — за ним я послал вечером гонца. И мы, наконец! Ведь мы же придем на площадь!

Как мы знаем, их встретили восторженно, и они повторили свою знаменитую песню, прибавив к ней новые слова.

…Вечером, когда все угомонились и решено было с завтрашнего дня образовать совет старейшин, чтобы решить, какой должна быть отныне жизнь в Юлдузстане, Аламазон, который вместе с Ушастиком, Тапочкой и Напримером сидел в одной из комнат дворца, услышал слабый стон. Выглянув в окно, он увидел, что невдалеке на лужайке лежит Хумо Хартум, а в спине у него торчит кинжал с рукояткой, украшенной большими красными рубинами. Прижимаясь к траве, от лежащего Хумо кто-то быстро полз в сторону леса.

— Хумо-бобо! — крикнул Аламазон и, вскочив на подоконник, быстро выпрыгнул из окна.

Прежде чем ошеломленные музыканты успели догадаться, в чем дело, он выхватил у одного из стражников саблю и побежал за убийцей. Тот, увидев, что обнаружен, поднялся с травы и тоже побежал, петляя из стороны в сторону. Вот он уже добежал до сая и, спотыкаясь об алмазы, которые густо устилали берега, побежал вдоль него. Когда он достиг «Золотых глыб» — так называлось место, где отдыхали придворные артисты, он оглянулся.

— Так вот кто ты, убийца! — крикнул Аламазон, бежавший следом. — Если хочешь жить, защищайся, Бурбулит!

— Тысяча благодарностей священному Ишаку, что он привел тебя в мои лапы! — Бурбулит, оглядываясь по сторонам, вытащил саблю из ножен.

— Давай-ка, подходи поближе!

Аламазон, крепко держа в руке саблю, стал приближаться к Бурбулиту. Они глядели друг на друга, чтобы не пропустить ни одного движения противника.

— Думаешь, я не знаю, кто затеял весь этот переполох? — заговорил Бурбулит. — Ты да Хумо юродивый, и еще пара бунтовщиков. Вот сейчас отделю голову от туловища — сразу поумнеешь, зараза!

При этих словах он резко ударил саблей. Когда Аламазон ловко успел подставить свою, раздался резкий скрежет, искры посыпались дождем. Несмотря на то что наш герой избежал первого удара, он все-таки был слабее противника и понял — чтобы добиться успеха, надо изматывать Бурбулита, изматывать, пока хватит ловкости! И тогда он стал шаг за шагом отступать, прыгая с камня на камень. Бурбулит же, напротив, уверился, что победа за ним, А заспешил. Нагоняя Аламазона, он то и дело взмахивал саблей, но каждый раз удар встречал пустоту, и он, теряя равновесие, спотыкался или скользил по камням. Вскочив, он опять замахивался, уверенный, что на этот раз удар достигнет цели, но мальчик увертывался от него.

Медленно отступая, Аламазон остановился на золотой глыбе — под нею кипел и пенился водоворот. Сай в этом месте терял свою плавность, он превращался в стремительный поток, который исчезал под рубиновой стеной. Это было опасное место — стоило поскользнуться, и можно было проститься с жизнью, потому что рубиновая стена уходила отвесно вверх, не давая ни малейшей возможности уцепиться за нее.

— Ну что, попался! — захохотал Бурбулит. Задыхаясь, он стал приближаться к золотой глыбе. — Попробуй теперь отступить!

Собрав все свои силы, он послал удар вперед, целясь прямо в сердце Аламазона. Этот удар мог бы оказаться последним, потому что мальчик чувствовал, как отяжелели руки, какой громоздкой кажется недавно еще легкая сабля и как огромен Бурбулит. Впервые Аламазон почувствовал, как затрепетало его сердце. Но гибкость и быстрая реакция снова сделали свое дело — удар прошел мимо, и он оказался роковым для Бурбулита. Не удержавшись, тот поскользнулся и с криком полетел вниз, прямо в водоворот, бешено пенящийся внизу.

Тяжело дыша, Аламазон перепрыгнул на соседнюю глыбу и тут увидел, как к месту схватки бежит принц Феруз. Подбежав, он некоторое время смотрел вниз, — там уже не было видно тяжелого тела Бурбулита, только возле камней оставался розоватый след крови. Водоворот, как будто ничего не случилось, пенился и бурлил, стремительно уходила вода под рубиновую скалу.

— Эх, жаль, что не мне удалось сразиться с Бурбулитом! — сказал наконец Феруз. — Я, как только увидел, что ты побежал, бросился вслед, но пришлось вернуться за саблей.

— Как видишь я и сам недлохо справился.

— Но если бы Бурбулит не поскользнулся… — возразил Феруз.

— Ты хочешь сказать, что я слабак? Давай попробуем кто кого! — запальчиво возразил Аламазон.

Феруз был одного роста с Аламазоном. Правда, коренастый и крепкий Аламазон был чуть шире в плечах, но тонкий, гибкий Феруз не уступал ему в ловкости.