Дмитрий Емец - Муравьиный лабиринт Страница 19

– Фу ты, какого эльба?.. Гамов! Ты где? Я тут у тебя что-то сокрушила! – позвала она.

Ей не ответили. Рина выбралась из-под шторы. Небо очистилось. Водокачку заливало лунным светом. Гамова внутри не было. Она увидела ящик с консервами и два поблескивающих арбалета. Рядом валялись прочие мелкие вещи, без которых Евгений был бы невозможен: чайник-кружка, работающий на сухом горючем; ножи, пилки для ногтей, щипчики, складные плечики, подвешенный на шнуре фонарь, который сам вырабатывает электричество, если вертеть ручку. Под ногами шуршали многочисленные обертки от противогриппозных пакетиков, которые надо растворять в горячей воде.

Рина подняла один и понюхала. Он пах лимоном.

– Ну и где эта жертва рекламы? – поинтересовалась Рина непонятно у кого.

Гавр носился по вещам Гамова, с интересом принюхиваясь к консервам.

– Бегать! – велела ему Рина. – Мусорить! Топтаться! Совать нос в чужую еду! Умница! Послушный мальчик!

Последнее время она следовала золотому правилу полководца: отдавать войскам только те приказы, которые они исполнят. Лучше уж так, чем орать Гавру: «Сидеть!» и потом бессильно наблюдать, как он носится.

Под ними, в проломе пола, кто-то сонно завозился. Рина узнала Аля даже не по производимым звукам, а по тому, что Гавр мгновенно остановился и принял подобострастный вид. Он прижался брюхом к полу, сложил крылья и, поскуливая, полез в щель.

– Тебе самому не противно? Где твое достоинство? – сухо поинтересовалась у него Рина.

Услышав ее голос, Гавр обернулся. Вопрос «где?» он хорошо знал, поскольку тот нередко был связан либо с седлом, либо с едой. Достоинство, как категория непонятная и малосъедобная, в число важных понятий никак не входило.

– Ладно! Катись к своему Алю! – разрешила она, снова прибегая к золотому правилу полководца.

Гавр дополз до щели и не то спрыгнул, не то провалился вниз. Оттуда мгновенно донеслись скулящие звуки, возня, а затем щелканье зубов и предупреждающее рычание. Рина поняла, что Гавр пытается устроить восторженную беготню, а Аль советует ему сбавить обороты и радоваться встрече более спокойно.

«Аль здесь… Значит, и Гамов где-то рядом. Небось за едой пошел. Пойду поищу!» – решила Рина.

После недолгих поисков она обнаружила привязанную к балконной балке веревку с узлами и спустилась по ней. Та до земли не доходила, и пришлось прыгать в сугроб. Пробравшись через кустарник, Рина перелезла через низкий забор и в задумчивости остановилась. Перед ней располагалась автобусная площадь, ярко освещенная фонарями. Дальний от остановки фонарь выглядел как пирамида Хеопса, потому что именно на него трактор сгребал весь снег. Гора получилась такой огромной, что, если подняться по ней, можно было шагнуть сразу на крыши киосков.

В поисках Гамова Рина обошла два ночных магазина. В одном к ней попытался подкатить подвыпивший донжуан в стиле: «меня все любят и только жена не понимает. Хочет, чтоб я работал», но она выскользнула оттуда быстрее, чем он закончил третье по счету предложение. Гамова ни в одном магазине не оказалось, но, вспомнив о валявшихся пакетиках с запахом лимона, Рина догадалась заглянуть в аптеку.

Аптечный киоск, с недавнего времени работавший круглосуточно, представлял собой крошечный магазинчик, в котором едва могли поместиться два-три покупателя. Стеклянные витрины шли от пола и до потолка. У дверей, занимая половину помещения, грелась огромная, только что с улицы, дворняга. Похожий на фен обогреватель гнал на ее морду теплый воздух. Собака щурилась, пребывая в блаженстве.

Рядом с плакатом, на котором две томимые телесами барышни бурно радовались какому-то новому жирорастворителю, спиной к Рине стоял Гамов и без симпатии разглядывал приборы для измерения давления. Ее пока не замечал. Из окошка на него с умным любопытством глядела аптекарша, чем-то похожая на Кавалерию, только покруглее, постарше и поленивее.

– Что у вас есть от простуды? А еще дороже? А еще?.. И это, по-вашему, дорого? Дешевое лекарство не может быть хорошим, – строго говорил ей Гамов.

– Сделайте человека счастливым! Припишите два нуля к любому безобидному лекарству. А еще лучше четыре. Витамин С по цене автомобиля – это как раз то, что нужно, – посоветовала Рина аптекарше.

Услышав голос, Гамов повернулся. Она едва не вскрикнула. Рине показалось, что она обозналась. Неужели это Гамов? Принц красоты, модель, скрипач, поэт и гимнаст, он же однолюб, он же победитель состязаний по боевому пилотажу на гиелах? Тот Гамов, который летними ночами пикировал в ночном небе и, рискуя разбиться, на громадной скорости проносился над шоссе, стараясь, чтобы его засекла камера. И она фиксировала громадную скорость у проезжающих машин.

Поверх летного комбинезона на нем красовалась яркая альпийская куртка. Молния у куртки разъехалась, и торчала нелепая женская кофта, бело-розовая, с огромными перламутровыми пуговицами, явно приобретенная в местном секонде. На шее – оранжевый шарф, закрывающий подбородок. На левую руку вместо потерянной перчатки натянут шерстяной носок.

Нос течет. Глаза красные, гриппозные. Но это уже так, мелкие детали.

– О, привет! Сколько не виделись? Тринадцать дней шесть часов? Впрочем, я не считаю!

Гамов попытался помахать Рине рукой, но отрывать ладонь от стены оказалось не самой блестящей идеей. Его шатнуло, и, чтобы не упасть, он сделал шаг вперед, навалившись на витрину.

– Осторожно! Стекло! – крикнула аптекарша.

Стекло уцелело.

– Простите, – Гамов слабо улыбнулся и поднес руку к сердцу. – Видишь ли, Катя, я пытался узнать, какого поколения этот антибиотик, но, разумеется, уровень обслуживания в этой дыре… У них тут только настойку боярышника покупают!

К счастью, аптекарша была настороена миролюбиво. Локтями оперевшись о прилавок, она разглядывала Гамова с одобряющим интересом, как говорящую зверушку в зоопарке.

– Твой, что ли? – поинтересовалась она у Рины.

– Кто мой? Этот? – кисло спросила Рина. Она еще не простила Гамову «Катю».

– Этот… Он что, больной?

– А что, в аптеку можно только здоровым? – возмутилась Рина, ловя падающего Гамова под локоть. – Липовый цвет у вас хотя бы есть?

– Какой ему липовый цвет, девушка? Очнитесь!

– А что?

– Вы бы еще перекисью его напоили! В больницу тащите! У него небось воспаление легких. Десять дней ко мне ходит, все лекарства сожрал!

– Вы меня что, запомнили? Я же каждый раз в новых лыжных очках! – удивился Гамов.

– Нет, я идиотка. В больницу поезжай – ничего больше не продам! Смотреть жалко, – отрезала аптекарша.

– Никаких больниц! Вы не имеете ни малейшего представления о правах покупателей и рыночной экономике! Я вас жалею! – сказал Гамов тоном гладиатора, идущего на смерть. Он повернулся и на негнущихся ногах пошел к выходу. Рина кинулась за ним.

– Запустила жениха! – крикнула вслед аптекарша. – С носком на руке! А какой аккуратненький был, причесанный! Это ж надо, до чего довела!

Гамов стоял в дверях, качался и что-то бубнил. Ему хотелось высказаться до конца.

– Скажи этой женщине, что ее аптеке никогда не превратиться в межнациональную сеть аптек, – потребовал он у Рины.

– Потом скажу! Идем! Давай-давай!

Рина вытолкала его на улицу. Гамов стоял и, улыбаясь, как пьяный, пытался определить, в какую сторону двигаться. Рина выругала себя. Как ей в голову не пришло, что в своей водокачке он мерзнет? Из всех щелей дует. Пол гнилой, вместо окон – деревянные щиты.

– Ты простужен! – набросилась на него Рина. – Не просто простужен! Подыхаешь! Почему не позвонил?

Гамов поморщился.

– Поори на меня.

Рина согласилась и поорала. Аптекарша даже выключила в киоске свет, чтобы понаблюдать через стекло.

– Я вообще-то имел в виду не это. Но ладно, – кисло сказал Гамов. – Хорошо, я виноват… И что бы ты сделала? Перетащила бы меня через забор ШНыра?

– Нет, но я бы что-нибудь придумала! Прислала бы Сашку с горячим бульоном!

– Больше всего мечтаю о Сашке. Прямо сплю и вижу, как он припрется с бульоном, – мрачно отозвался Гамов. – Эй, что ты делаешь?

Он удивленно наблюдал, как Рина двумя руками пытается отодрать от забора здоровенную, почти двухметровую доску, повисшую на одном гвозде.

– Дрова собираю. У тебя же есть буржуйка? Я ее сама на санках везла!

– И что? Хочешь затолкать эту доску? Она же крашеная, вонять будет, – озадачился Евгений.

– Повоняет и перестанет. А ты что, совсем не топил?

– Почему? Топил. Четыре раза.

– За две недели? В такой холод? И чем?

– Углем фирмы «Швейцбрюх унд Кройцлер». Конечно, кто-то скажет, что сто евро за пачку – это дорого, но это уголь из единственного болота в Альпах. Его теплоемкость не то, что… – Гамов закашлялся. Кашель был бессильный, точно кашлял не атлет и красавец, а умирающий котенок.

– Ну не нравится крашеная доска – не надо! У тебя рядом лес!