Роман Лейбов - Разделить на сто Страница 19

— А Галлиулину мы — ни слова. Ни звука. Если вы сами ящик отдадите, ни родители не узнают, ни в школу сообщать не станем. Верните ящик, а то он уже совсем тю-тю.

Наташа попыталась представить себе, как ящик тю-тю, и не смогла. Ей некуда было спешить, поэтому она решила переспросить.

— Дедушка, — немного поколебавшись в выборе обращения, спросила Наташа, — я вас не понимаю. Какой такой ящик совсем тю-тю?

— Да не ящик тю-тю, а он тю-тю, — перестав улыбаться, сказал жилец второй квартиры, — Я — Португальский, а он — Голландский, понимаешь? Мы с ним не разлей вода. Он специально приехал, тут же сом у нас, а вы взяли и некультурно ящик попятили. Да мы уже всё знаем: и про ящик, и про то, о чём вы там на крыше сговариваетесь. У нас, девочка, не знаю, как тебя зовут, всё оборудование имеется. Я вижу — ты хорошая девочка, тебя мальчишки с толку сбили. Вот я тебе расскажу из своей жизни, как было, — продолжал он, воодушевляясь, — Значит, представь — тридцать четвёртый год, так? Я парнишка молодой, чуть старше тебя, так?..

Покуда Португальский, начавший опять улыбаться, но теперь уже вполне искренне, готовился рассказать историю о том, как в тридцать четвёртом году нормировщица Зинка подбила его пририсовать в стенгазете рога к портрету передовика производства Пащенко, и о том, что из этого чуть не вышло, Наташа, внимательно выслушавшая довольно бессвязную речь пенсионера, вдруг побледнела, всплеснула руками и воскликнула:

— Ой, дедушка, простите, у меня там на плите каша гречневая.

Она проскользнула мимо посторонившегося Португальского в дверь и, обернувшись, добавила:

— И молоко. До свидания.

Выскочив из подъезда, Наташа Семёнова, не останавливаясь, побежала к себе в тринадцатый дом по Брынскому проспекту, повторяя по дороге два слова:

— Он попался!

XLVIII

Он попался. Простой трюк, как будто бы вполне безопасный и требовавший всего лишь привычного автоматизма, не удался на этот раз. Что-то не то, что-то лишнее было в августовском воздухе: то ли горели где-то далеко торфяные болота, насыщая его бедой, то ли неудобно расположились над головой созвездия. Но неудачи сопутствовали ему, преследуя каждый день.

Да уж, весёленький получился отдых. Хорошо, что удалось унести ноги. Хуже всего было то, что он страшно подвёл Хозяина.

Шпион решил твёрдо: больше никаких прогулок, никаких приключений. Как говорит Хозяин, лучше быть живым львом, чем дохлой собакой.

XLIX

Подозреваемый дошёл до перекрестка, где улицу Белкина пересекал Гоголевский бульвар, перешёл через переход и, немного подумав, свернул налево. По дороге он опять зашёл в два дома, обойдя там все подъезды, затем неожиданно поворотил назад (оповцы спрятались в магазине «Школьные товары», а потерявший их из виду Голландский равнодушно пропустил мимо себя уже попадавшегося сегодня ему на глаза молодого человека со шкиперской бородкой и подождал злоумышленников неподалёку, выглядывая время от времени из арки какого-то дома). Вернувшись к перекрёстку, Борода проследовал до конца Гоголевского бульвара (ещё два дома), свернул в переулок Красова, затем прошёл без остановок улицу Ленина и поворотил на Лермонтова.

По дороге Юра заходил в первые подъезды всех домов, привлекавших внимание шпиона, но ничего подозрительного не обнаружил ни разу. В подъездах пахло едой, кошками, дихлофосом, свежей краской — чем угодно... но не шпионажем.

Стасик и Таня всякий раз надеялись, что появилась хоть какая-то зацепка, но Юра рапортовал коротко и печально:

— Ничего. Пошли дальше.

Миновали улицы Языкова, Дельвига и Дениса Давыдова, свернули на Кольцова, прошли по бульвару Горького и переулку Писемского, затем вернулись на Чернышевского. Бухгалтер-пенсионер запыхался, проклятые вьетнамки норовили всё время слететь; кроме того, на него постоянно оборачивались прохожие, и каждый встречный, казалось, прикидывал: не позвонить ли в милицию, не заявить ли о побеге опасного сумасшедшего из клиники имени профессора Муравейникова? Малолетние враги рыбаков вели себя странно: один из них забегал ненадолго в подъезды некоторых домов, другие ждали снаружи. Каждый раз с замиранием пенсионерского сердца ожидал Марат Маратович, что похититель вынесет заветный ящик с кузнечиками и лягушкой из подъезда. Но пионер выходил с мрачным видом, как будто сам искал чего-то, да не нашёл. Что если они в одном из подъездов прячут драгоценный ящик? И очень запросто. Спрятали, а сами позабыли, в котором. Теперь бегают по городу и ищут. Значит, надо продолжать следить, пока погоня не увенчается успехом.

Между тем, на углу Чернышевского и Чеховской оповцев поджидало новое испытание. Тамара Львовна, бабушка Стасика Левченко, попрощавшаяся со своей подругой Марианной Александровной Гавазой возле ресторана «София», популярного пятнадцать лет назад в кругах брюквинской творческой интеллигенции, блестяще подтвердила уже отмеченное в нашей истории волшебное качество бабушек. Почуяв своим внутренним магнитом Стасика, терпеливо ожидающего выхода друга из первого подъезда дома № 32 по улице Чернышевского, Тамара Львовна вынырнула из переулка Салтыкова-Щедрина, преодолела квартал и возникла прямо перед смущённым Стасиком.

Она кивнула Тане Петрушкиной и голосом, не предполагающим ни малейшей возможности возражений, проговорила:

— Станислав, тебя-то я и искала. Обедать без разговоров.

В это время из подъезда вышел опечаленный очередной неудачей Юра Красицкий. Стасик дожевал сушку, печально посмотрел на друзей и успел сказать только: «В Штабе, вечером, в семь часов», после чего был немедленно уведён домой на Пушкинскую Тамарой Львовной, несколько раздосадованной разговором со старой подругой, блиставшей историями из жизни столичных артистов и не оставлявшей в своей болтовне даже малейшей щёлочки для того, чтобы вставить в неё слово.

Оставшись вдвоём, Юра и Таня обнаружили, что сумка на плече шпиона заметно похудела: стало быть, его сегодняшний обход скоро закончится. Обдумав ситуацию, Юра составил новый план действий:

— Проследим теперь, в какой дом он зайдёт, я пойду вместе с ним и посмотрю, что он там делает. Потом останусь и всё проверю там на месте, а ты следи дальше, когда он выйдет. Вернёшься — найди Наташку. В семь встретимся в Штабе.

— А это не опасно? Он же тебя мог во дворе видеть? — испугалась немного Таня.

— В случае чего, если я заору — вызывай милицию, — хладнокровно ответил Юра и поправил на носу очки.

Страшное разочарование подстерегало и Марата Маратовича Голландского, терпеливо прятавшегося сейчас за очередным каштаном. Левый тапок его в последнюю минуту погони попал в асфальтовую щель, крякнул резиновым голосом по-вьетнамски и свалился с ноги. Теперь, стоя за каштаном и осторожно выглядывая время от времени оттуда, пенсионер пытался одновременно совладать с коварной обувью, засовывая набалдашник перегородки шлейки назад в отверстие. Куда там! Все, кто, к несчастью своему, имели дело с вьетнамскими тапками, знают, что это занятие, как и любые попытки описать его словами, совершенно бесплодно и способно лишь повергнуть в полное отчаяние. Попытавшись в очередной раз победить скверный тапок, раздражённый донельзя Марат Маратович вновь выглянул из-за каштана и, к ужасу своему, не обнаружил в ближайшей видимости подозреваемых. Голландский подумал немного, вспомнил, что Лев Толстой обходился безо всяких вьетнамок, вышел из укрытия, злобно выбросил оба коварных тапка в урну и босиком пошёл по улице Чернышевского, надеясь напасть на след преступных пионеров.

L

Не случайно вспомнил арбатовский гость великого русского писателя. Именно на улицу Толстого, пересекающую улицу Чернышевского, а затем спускающуюся по склону городского холма и растворяющуюся там, внизу, в деревьях городского парка, свернули наши герои. Шпион поворотил по ней налево, к парку. Улица спускалась так круто и поворачивала так стремительно, что, дойдя до перекрёстка Толстого и Чернышевского, Голландский не обнаружил слева от себя никого. Он решил свернуть в другую сторону, пересёк босиком улицу Чернышевского, и отправился дальше направо по той части улицы Толстого, которая вела к рынку.

Тем временем Юра и Таня, свернувшие налево, спустившись по Толстого вслед за шпионом, увидели, как Борода заходит в Замок с привидениями.

Это был ещё один знаменитый брюквинский дом, построенный лет за семьдесят до описываемых нами событий. Как ни странно, к нему никакого отношения не имел культурный купец Осьмирогов: здание возводилось московским акционерным товариществом «Луч» и призвано было положить начало новой эпохе в брюквинской архитектуре.