Владислав Крапивин - Летчик для особых поручений Страница 2

— Конечно, это может показаться смешным, — заметила Олимпиада Викторовна, — но мы должны быть снисходительны к людским слабостям.

При этих словах она почему-то строго взглянула на Алёшку. Но он не обратил внимания. Он шагал, глядя на Машу, и думал, улыбаясь: «Машка-ромашка, а ты славная, это — главное…»

Был жаркий весёлый июньский день, золотистые волосы Маши горели под солнцем, и она тоже была весёлая. Шла вприпрыжку и гнала по асфальту блестящую пробку от лимонадной бутылки.

Глава вторая

Домик стоял у самого откоса. Когда-то в давние времена он был неплох, но сейчас очень состарился и так глубоко ушёл в почву, что стёкла блестели у самой земли, узорчатые носы водосточных труб уткнулись в траву, а у двери вместо крыльца была выемка.

На стук вышла сухонькая остроносая старушка.

— Соничка! — воскликнула Олимпиада Викторовна и устремилась к хозяйке дома. — Как я уада!

Но Софья Александровна, кажется, не была рада. Она смотрела так горестно, что Олимпиада Викторовна споткнулась на полпути.

— Соничка, двуг мой! Что случилось?

— Ох, Липочка, — сказала Софья Александровна и всхлипнула. — Кузю украли…

— Не может быть!

Старушка развела руками.

— Не может быть! — решительно произнесла Олимпиада Викторовна. — Он где-нибудь гуляет, только и всего. Можно ли, Соня, так убиваться!

— Ах, нет, он не гуляет! Он никогда этого не делал. Он всегда приходил вечером домой, а сейчас его нет уже третий день. Я звонила в милицию, но они не хотят искать и, кажется, даже смеются.

— Какое бессеудечие, — сказала Олимпиада Викторовна. — Но, Соня… Надо ли так мучить себя? Ведь у тебя еще тви кота. Пвекуасные экземпляуы.

Софья Александровна слабо отмахнулась:

— Ах, эти экземпляры… Они всё время дерутся… Конечно, я их очень люблю, но Кузя был лучше всех. Такой ласковый, такой милый… Впрочем, входите, пожалуйста, — спохватилась она. — Что же это я…

В большой низкой комнате пахло нафталином, сыростью и кошками. В маленькие окна косо падало солнце и отражалось от жёлтого пола. Тускло поблескивали запылившаяся хрустальная люстра под потолком и серебряные ложечки в старинном буфете.

— Садитесь, пожалуйста, — вздохнула Софья Александровна.

Но садиться было некуда. На стульях и в креслах лежали шляпы. И вообще шляпы были везде. Выглядывали с полок, висели на гвоздях, громоздились на шкафах, пирамидой вздымались на старом пузатом комоде. Высоченные шёлковые цилиндры, треуголки суворовских времён, соломенные канотье, мексиканские сомбреро, тирольские шляпчонки с фазаньими перьями, мушкетёрские шляпы с плюмажами…

— С ума сойти, — шёпотом сказала Маша.

— У неё здесь, наверно, даже шапка-невидимка есть, — тихонько откликнулся Алёшка.

Олимпиада Викторовна подтолкнула Машу и Алёшку вперёд.

— Вот, Сонечка, два моих юных таланта. Мы к тебе по делу…

«Таланты! — сердито подумал Алёшка. — Принц у тебя талант, а я нужен, только чтобы шляпы таскать». Но вслух, конечно, ничего не сказал. Стоял и оглядывался.

Кроме шляп в комнате были и другие интересные вещи: бронзовый подсвечник с синими стеклянными подвесками, старинный граммофон с огромной трубой-репродуктором, треснувшая фарфоровая статуэтка: разноцветный гном, который наполовину вылупился из яйца, похожего на гусиное.

Статуэтка стояла на комоде, рядом с грудой шляп, среди каких-то лоскутков и пожелтевших кружев. Алёшка шагнул поближе, чтобы как следует разглядеть гнома.

И неожиданно он увидел за шляпами угол стеклянного ящика. Вроде как аквариум.

«Неужели здесь рыбы живут, в такой темноте», — подумал Алёшка. Он осторожно отодвинул серую ковбойскую шляпу, чтобы разглядеть аквариум. И тут вся шляпная пирамида развалилась и посыпалась на пол!

Но Алёшка не виноват был! Из-под шляп выскочил встрёпанный рыжий кот. Он скачками перелетел комнату и катапультировал в окно.

— Батончик! — заохала Софья Александровна. — Что с тобой? Ох, батюшки, нет мне с вами покоя.

Алёшка и Маша бросились подбирать шляпы.

— Ничего, ничего, — приговаривала Софья Александровна. — Батончик, безобразник, развалил… Какие славные дети… Вот сюда эту шляпку, мальчик…

А на комоде, освобождённый из плена цилиндров, котелков и треуголок, блестел стеклянный ящик. Это был не аквариум.

Это был прозрачный футляр, и в нём на бронзовых подставках стоял парусный корабль. Маленький, размером с ковбойскую шляпу, но совершенно как настоящий.

Алёшка грудью лёг на комод и позабыл про всё на свете.

Не думайте, что Алёшка мечтал стать капитаном или путешественником. Нет, у него была другая мечта. Но море Алёшка любил. В прошлом году он побывал в Крыму и не мог позабыть с той поры синие горизонты, набег зеленоватых волн и громадные форштевни пароходов над пирсами. Ну а ещё он любил, конечно, книжки про пиратов, про приключения и парусные корабли. И, глянув на модель, Алёшка сразу понял, что это клипер: у корабля был длинный бушприт над острым носом, три высокие мачты с прямыми парусами, узкий стремительный корпус. Он блестел ореховым лаком бортов и тонкою медной обшивкой днища.

От бортов к площадкам на мачтах бежали тугие плетёные лесенки (Алёшка знал, что они называются «ванты»). Крошечные якоря свисали с кран-балок, и каждая балка была толщиной со спичку. Точёный штурвал размером с гривенник прикреплён был на рулевой колонке перед штурманской рубкой.

— Ой, какой замечательный, — горячим шёпотом, у самой Алёшкиной щеки, сказала Маша. Алёшка и не заметил, как она подошла.

— Это клипер-фрегат, — тоже шёпотом сказал Алёшка. Он был рад, что Маше понравился кораблик.

Маша наклонилась так близко, что волосы её защекотали Алёшкино ухо. И сказала тихонько:

— Я, когда была маленькая, хотела стать моряком.

— А сейчас?

— Ну, сейчас… Я понимаю, что девочек не берут.

— Иногда берут. Я кино смотрел про это… И в журнале читал про женщину-капитана.

— Я знаю… — Маша вздохнула. — Но это трудно. Я, может быть, постараюсь… А тогда ведь я не знала, что это трудно, маленькая была.

Алёшка улыбнулся:

— А сейчас?

— Что сейчас? — удивилась Маша.

— Сейчас ты, что ли, совсем большая?

— Ну, всё-таки… Не в детском же садике. А тогда я ничего не понимала. Думала, что для моряка самое главное — матросский воротник. Прямо каждый день ревела, у мамы платье с таким воротником просила. Добилась всё-таки…

Алёшка сказал чуть задумчиво:

— А у меня и сейчас есть матросский костюм. Мама купила, когда мы на юг ездили. Воротник большой такой, будто синий флаг. Как захлопает на ветру, кажется, будто крылья. Даже летать хочется… Он лёгонький, этот костюм, и белый, как парус.

Они целую минуту молча смотрели на тонкие батистовые паруса клипера. Марсели, брамсели, кливера висели плоско и неподвижно.

— Ветер им нужен, — сказал Алёшка.

— Конечно, — шёпотом согласилась Маша. — И вообще я не понимаю. Он же корабль, а не шляпа. Как он здесь оказался?

Софья Александровна и Олимпиада Викторовна говорили о своих делах, перебивая друг друга:

— Ах, Соничка, ты должна понять: тебе необходима новая кваутива…

— Нет-нет, Липа, я не могу, я привыкла…

Алёшка собрал всю свою вежливость, дождался передышки в разговоре и громко сказал:

— Софья Александровна, извините, пожалуйста. Не могли бы вы рассказать, откуда у вас эта модель?

Софья Александровна всплеснула ручками («Ах, какой славный мальчик!») и торопливо заговорила.

— Да-да, это интересная вещь. Правда, у меня она случайно. Много лет назад здесь жил квартирант, старичок, он её и сделал. Потом он умер, а кораблик остался у меня. Очень милая вещица, хотя я в этом, конечно, не разбираюсь. Телестудия хотела купить её для каких-то съёмок, но зачем мне деньги? Я предлагала поменять на два кивера наполеоновских гусар. Они согласились, но кивера оказались ненастоящими, сплошная подделка…

Скоро гости попрощались с хозяйкой. Алёшке дали высокую стопку шляп. Шляпы были рыжие от старости и едко пахли нафталином. Хотелось чихать.

— Ну, Соничка, нам поуа. Не печалься из-за Кузи, будь умницей…

— Ах, Липа…

Алёшка вышел последним.

— Мальчик, — негромко позвала Софья Александровна.

Алёшка медленно развернулся на месте и выглянул из-за шляп.

— Мальчик… По-моему, ты очень славный и добрый. Я тебя хочу попросить. Если ты увидишь серого кота с белой шейкой и розовой царапиной на ухе, постарайся, пожалуйста, его поймать и принеси сюда… Конечно, это, может быть, кажется смешным, но я к нему так привыкла.

Алёшка не считал себя славным и добрым. У него даже в пятках покалывало от досады и неловкости, когда про него говорили такие слова. Но ему стало жаль Софью Александровну. Что поделаешь, если для неё глупый кот Кузя — самый дорогой и любимый. И Алёшка сказал: