Александр Етоев - Полосатая зебра в клеточку Страница 2

На террасе в плетеном кресле сидел длинный усатый парень, курил и ногой в сабо притопывал в такт голосу из динамика. На нем были гавайка навыпуск и шорты, переделанные из джинсов, с короткими лохматящимися краями. Увидев Герку, длинный настежь распахнул рот. Верхний ряд зубов у длинного был из платины, нижний – подешевле, из нержавейки.

Герка недовольно насупился и искоса взглянул на Ульяну.

– Побудешь с Чуней, я на минутку? – попросил он.

Супердевочка послушно кивнула.

Геркулес снял с зебры кастрюлю и зашаркал с ней по асфальту к кафе. Медленно взошел на террасу и поставил кастрюлю перед усатым.

– Рановато ты сегодня, брателло, ой рановато. Неужели всю кастрюлю продал? – Парень, не покидая кресла, левой, нетолчковой ногой нехотя потянулся к крышке. Сабо его облегченно выдохнуло, получив пятисекундную передышку. Крышка повисла в воздухе на крючке большого пальца ноги, затем с грохотом вернулась на место. – Слушай, у тебя совесть есть? – Длинный докурил сигарету и отбросил ее щелчком в кусты. – Это тебе не в Африке по деревьям с обезьянами прыгать. Здесь люди цивилизованные, за базар отвечают. Почему фучинэ не проданные?

– Не берут, говорят – резина. И что от мяса марганцовкой воняет.

– Ерунда! – возмутился длинный. – Небось пятки обжечь боишься? По песочку лишний метр пройти? – Он вытянул свою рачью шею и в упор уставился на мальчишку. Затем, загибая пальцы – теперь уже на руке, а не на ноге, – принялся подробно перечислять: – От Юсупа я тебя защищаю, от Мыколы я тебя защищаю, от Японца я тебя защищаю. Так что, – длинный развел руками, – ты теперь по гроб костей мой должник.

Герка стоял понурый и уныло шевелил желваками. Из динамика на стене кафе нервный тенор Миши Квадратного что-то пел про Владимирский централ.

– Что молчишь? В башке пересохло? – Длинный показал на кастрюлю. – В общем, ноги в руки и в Санаторий. И пока все фучинэ не продашь, в Богатырку можешь не возвращаться.

Ульяна все это время прислушивалась к их странному разговору. Манеры усатого грубияна супердевочке не понравились сразу. И, естественно, услышав угрозы, она больше не могла сдерживаться.

– Чуня, место! – приказала она лошадке и быстрыми, решительными шагами направилась к террасе кафе.

– Какое вы имеете право эксплуатировать детский труд! – первое, что сказала Уля, уперев кулаки в бока и сверля усатого супервзглядом своих суперсердитых глаз. Второе, что сказала Ульяна: – Вы, наверное, с крокодилами воспитывались, раз не знаете приличных манер? Почему вы сидите, когда с вами разговаривает дама?

Длинный от такого напора подскочил и вытянулся в струну. Из кафе, из дверной проёмины, пялились на эту картинку вышибалы Витек и Вовик. Даже барменша Долорес Ефимовна не удержалась на вертящемся стуле и высунула физиономию на террасу.

– Это что еще за королева кривых зеркал? – удивленно спросил усатый, когда, оправившись от нервного потрясения, снова принял положение «сидя».

– Я не королева, – сказала Уля, – я – супердевочка Уля Ляпина. А ты что стоишь столбом? – Она повернулась к Герке. – Где твое чувство собственного достоинства? Неужели ты не можешь просто взять и сказать этому нахальному типу: «Ну-ка бросьте ваши людоедские штучки, мы не в каменном веке!»

– Слушай, ты откуда такая смелая? – Длинный почесал пятку. Затем крикнул голосом феодала, приказывающего своим верным вассалам: – Долорес, мороженого «Братан» три порции! И коробку конфет «Братва»! Ну и соку персикового из холодильника. Вовик, Витек, выкатывайте для гостьи столик. Цветочки там, салфеточки, все такое.

– Спасибо, – сказала Уля, – я не голодная. Оставьте ваши конфеты и мороженое себе, супердевочки за конфеты не продаются! Скажите лучше, почему вы угрожаете Герке? Зачем вы его обзываете каким-то идиотским брателлой? Сами вон как дядя Степа с усами!

– Я ему угрожаю? – расплылся в улыбке длинный. – Геркулес, а ну-ка скажи, угрожаю я тебе или нет? Да я ему, можно сказать, роднее отца родного, я его от местных рэкетиров спасаю. У любого в Богатырке спроси: «Хороший человек Телепалов?» – любой тебе ответит: «Хороший». И не какой я, между прочим, не эксплуататор. Думаешь, я почему его на пляж посылаю? Это ж я исключительно ради культурных целей. Послезавтра здесь, в Богатырке, дает единственный эксклюзивный концерт Миша Квадратный со своей группой. Я выступаю спонсором. А знаешь, сколько он требует за каждую минуту на сцене? Мне всей выручки «Баланды» за курортный сезон не хватит, так много. Вот мне Герка помаленьку и помогает. Кстати, девочка, если не хочешь мороженое, могу тебе предложить караоке. У нас лучший репертуар во всей Богатырке: Сева Душный, Гриша Халявный, Маруся Липкая. Ну и Миша Квадратный – это само собой…

Не успела Уля ответить «нет», как в паузу в монологе владельца кафе «Баланда», которым был, оказывается, усатый, вписался бойкий бархатный баритон, принадлежащий новому лицу нашей повести.

Лицо было в недельной щетине и со взбитыми пушистыми бакенбардами, отчего сильно напоминало пародию на поэта Пушкина периода южной ссылки. Выглядывало лицо из кабины старого, антикварного «москвича», обклеенного, как чемодан туриста, картинками с видами городов и названиями дорогих отелей.

– Я Лева безработный,

Питаюсь, как животный… -

напевало вышеозначенное лицо, хотя, судя по лоснящейся коже, каждый на его месте ради такого питания не отказался бы родиться животным.

Лицо притормозило рядом с кафе и, вынув из кармана платок, промокнуло платком лицо.

– Жарко, – сказало лицо. – Хочется петь и пить. Но бесплатно – увы, друзья мои! – только первое из этих двух удовольствий.

– Вот и маэстро Клейкель на собственном «мерседесе» пожаловали, – сказал владелец кафе «Баланда».

– Рак лебедю не товарищ, – ответил новый человек с бакенбардами. – Это такая шутка, – добавил он, покидая машину, – вариации на тему басни Крылова. Той, где лебедь, рак и щука тянули воз, – может, слышали?

Он с достоинством английского пэра величаво пересек тротуар и зашел под навес террасы.

– Здравствуйте, молодой человек, – кивнул Герке маэстро Клейкель. – Здравствуйте, юная леди, – простите, но не знаю ваших имени-отчества.

– Уля Ляпина, супердевочка, Санкт-Петербург.

– Очень-очень-очень приятно, дорогая супердевочка Уля Ляпина. – Он галантно указательным пальцем на секунду взял Ульянину руку и приложился к руке губами. Ноготь на пальце старого джентльмена был хоть и по-пушкински длинен, но почему-то не по-пушкински грязен.

– Я, собственно, не к вам, Телепалов, – повернулся он к владельцу кафе. – Я с предложением к этому молодому человеку. – Маэстро Клейкель подошел к Герке и потрепал мальчика по плечу. Затем взгляд его переместился в сторону улицы, где стояла одинокая Чуня и жевала цветы на клумбе. – Дело в том, что от некоего заинтересованного лица, имени которого пока называть не стану, поступило одно любопытное предложение. Понимаете, Геркулес, лошадь ваша ему нужна. Для важных научных опытов.

Герка побледнел, весь напрягся и бешено завертел головой.

– Не отдам. Ни для каких опытов. – Он попятился к выходу из кафе.

– Да погоди ты со своим «не отдам», – остановил его хозяин «Баланды». – Ну а сколько, хм, маэстро, – обратился он к господину Клейкелю, – готово ваше заинтересованное лицо отстегнуть, извиняюсь, бабок за эту редкую, исчезающую породу животных, занесенную к тому же в Красную книгу?

– Денег платит это лицо достаточно.

– А баксами или хохлобаксами, позвольте спросить?

– Чем угодно, хоть японскими иенами.

– Так чего же мы здесь стоим, время тянем? Передайте вашему заинтересованному лицу, что Герка продать зебру согласен.

– Да вы что! С ума посходили? Вот уж ф игушки, Чуню я не отдам! Ни за какие деньги! – Герка пнул кастрюлю ногой. Та упала на бок и покатилась: сначала робко – по террасе кафе, а затем, набирая скорость, вдоль по трассе «Феодосия – Севастополь». Дряблые, остывшие фучинэ, хлопая резиновыми ушами, выпрыгивали на ходу из кастрюли и исчезали в придорожных кустах.

– Пойдем отсюда, ну их в болото! – сказал Герка супердевочке Уле Ляпиной, сбежал с террасы и, обняв Чуню за шею, быстрым шагом двинулся от кафе прочь.

Супердевочка не заставила себя уговаривать, но все же, перед тем как уйти, показала двум оставшимся под навесом противным личностям свой знаменитый язык. Читатель знает из первой повести, что язык у супердевочки Ули Ляпиной мог легко завиваться в трубочку и делать всякие обидные штуки.

Глава 4. Профессор Омохундроедов

Некоторые не любят квадраты, другие – параллелепипеды, третьи ненавидят овалы, с детства рисуя вместо овалов исключительно углы и зигзаги. Профессор Омохундроедов не любил параллельных линий. Стоило ему где-нибудь углядеть хоть парочку параллельных линий, как внутри у него все кипело. Рука его тянулась к фломастеру, и скоро ненавистные параллельные превращались в клетки, кресты, квадраты, успокаивая нервы и зрение.