Далекие горнисты(Повести и рассказы) - Крапивин Владислав Петрович Страница 2

— Ну, что они могут… Маленькие еще.

— A-а, — сказал я, снова взглянув на его звездочку.

Конечно, это было не очень-то хорошо — изводить человека пустым разговором, когда нужна помощь. Неожиданно я вспомнил, что в кармане брюк у меня моточек лейкопластыря (перед отъездом я заклеивал им пакет с фотокассетами).

— Ну-ка, сними ботинок.

Он послушно, даже торопливо, сдернул башмак, не развязав шнурка. Я сел рядом и начал прибинтовывать подошву.

Наверное, ему было неловко, что заставил меня работать. Сидел он и тихонько вздыхал.

Двое ребят остановились над нами.

— Ой, Леня на приколе! — весело заметил один. — Ремонтируетесь?

Мой Леня еще раз вздохнул.

— А где твои мальки? — не отставал товарищ.

— Прогнал уроки учить.

— Зря вы ему чините, — заметил второй. — Все равно его салажата ему опять подошвы оторвут. Вместе с пятками.

— Шагайте вы… — сдержанно попросил Ленька. Они засмеялись и запрыгали по ступенькам.

Я протянул ботинок.

— Ну, доскачешь до дому?

— Конечно. Спасибо, — с торопливой улыбкой сказал он.

— Тогда за труды скажи мне, как добраться до Херсонеса.

— Да это же просто! На пятом автобусе, прямо от Графской пристани.

— Леня, — проникновенно сказал я. — Представь себе, я пока еще не знаю, где Графская пристань. Это во-первых. А во-вторых, я люблю ходить пешком.

— Пешком? — немного удивился он. — Ну, тогда… тогда так. — Он встал на парапет, поджав ногу, и зажатым в руке ботинком указал куда-то за деревья. — Вы увидите: разбитая церковь на мысу. Разными улицами можно идти, а потом по шоссе…

Мы вместе спустились по лестнице и неторопливо свернули в боковую улочку. Ленька брел чуть в стороне, поддавая коленками свой заслуженный портфель.

— Капитан… — окликнул я. — А большая у тебя команда?

— Семь, — сказал он, не поднимая головы.

— Хороший народ?

Он пожал плечами, но вдруг весело глянул на меня и признался:

— Хороший народ.

Он остановился у калитки в белой нише каменной стены.

— Я живу здесь… А вам вон туда.

Я прошел еще несколько улиц. Мимо вокзала, вдоль бухты, похожей на большую реку, забитую судами всех размеров. Через площадь, над которой белела башня с квадратными курантами. По белым лестницам и плитам. Потом за стадионом свернул наугад и остановился словно от толчка холодной ладонью в лоб.

Над белыми террасами улиц, над черепицей крыш, над серыми пустырями, вышками и желтыми развалинами храма стояла туманная и мерцающая стена удивительной синевы. Лишь через долгие доли секунды я понял, что это и есть море. И показалось, что поют камни.

Вечером, просоленный морем и прожаренный солнцем, я возвращался из Херсонеса. Мои карманы неприлично оттопыривались из-за того, что в них лежало множество ценных вещей. Там были пестрые и черные камни, осколки мраморных колонн, черепки греческих амфор, ржавые гильзы, большая крабья клешня, наконечник маленького гарпуна, обточенные морем бутылочные стекла и плоские перламутровые раковины мидий.

Я не старался идти прежней дорогой, просто хотел выбраться к лестнице. Но так или иначе, оказался на Ленькиной улице. Я узнал ее по двум заметным тополям. Потом я увидел и самого Леньку. Он прислонил к тополю велосипед и звякал ключом по передней оси.

— Опять авария? — спросил я.

Он глянул через плечо и улыбнулся, будто ждал меня.

— Да нет, конуса подтягивал.

Ленька опустил в сумку ключ и мельком, но с любопытством взглянул на мои разбухшие карманы. Я испытывал к этому человеку полное доверие и, не боясь насмешки, протянул на ладони несколько своих трофеев.

— У, какой был зверюга, — с уважением заметил Ленька, увидев клешню. Оценил он и патронные гильзы («Наши, от старого автомата. Знаете, были такие с круглыми магазинами?»). К черепкам он отнесся без интереса, а про самый большой с загадочными буквами МAR, он сказал:

— Этот не старинный, он от черепицы. Есть такая черепица на старых домах.

Кажется, мои уши приобрели цвет этой самой черепицы. Ведь до сих пор я был уверен, что отыскал обломок древнегреческого изделия с остатком таинственной надписи. «Изделие» полетело в траву. Ленька, видимо, почувствовал мое смущение и торопливо предложил:

— А хотите рапану?

Я не понял. Я решил, что он чем-то хочет угостить меня. Но Ленька из кармана (тоже изрядно оттопыренного) извлек раковину. Она была круглая, завитая, размером с мой кулак. Серая, бородавчатая. Но внутри она блестела чистым розовато-оранжевым лаком с перламутровыми разводами.

Конечно, я очень хотел такую раковину. Так хотел, что даже из вежливости не стал отказываться.

— Она шумит, — ласково сказал Ленька. — Вы послушайте…

Я поднес раковину к уху. Из глубины ее наплывал тихий звенящий шум. Ленька ревниво следил: слышу ли?

— Шумит, — сказал я.

— Это не море, — объяснил он с легким вздохом. — Это кровь в ушах звенит. Но все равно похоже, верно?

— Еще бы, — сказал я, разглядывая рапану. В глубине ее от последних отблесков солнца загорался желтый огонек.

— Я и не знал, что здесь есть такие, — сказал я Леньке.

— Говорят, они после войны развелись, — откликнулся он. — Немецкие подводные лодки занесли их в Черное море… А может быть, другие корабли.

Раковина была тяжелая и теплая. Я рассматривал ее, покачивая на ладони. И не знаю, почему так получилось: подвел какой-то мускул или нерв — ладонь вздрогнула слишком сильно, и раковина соскользнула.

Прежде чем рапана долетела до земли, я представил, как на плитах тротуара она рассыплется на острые осколки. И погаснет ее желтый огонек, и оборвется шум. Так бы и случилось, но Ленька успел подставить ногу. Раковина мягко ударилась о коричневые ремешки сандалии и невредимая откатилась по твердому песчанику.

Мы оба тихонько вздохнули и посмотрели друг на друга. Потом я поднял рапану. На ней не было даже трещинки.

— Не ушиб ногу?

— Не-ет, — небрежно ответил Ленька и покачал ступней. Только сейчас я понял, что он в новой обуви — кожаных плетеных босоножках.

— В таких уж не погоняешь банку, — сказал я просто так, чтобы не угас разговор.

Ленька чуть улыбнулся, глядя в сторону, потом коротко и серьезно взглянул на меня.

— Да я не гонял… Я так сказал… неправду. Ну, понимаете, не всегда ведь будешь все объяснять.

— Конечно, — вздохнул я с легкой обидой на его недоверие. Но у Леньки не было недоверия. По крайней мере, теперь. Он объяснил со скрытой улыбкой:

— Это они оторвали, когда искали один тайный документ. Это игра такая. Я спрятал, а они угадывали, где спрятано. Я думал, не угадают, прибил вчера под подошву, а они угадали, ну и пришлось отрывать…

— «Они» — это твои октябрята?

— Да.

— Леня, — сказал я, — а не оторвут они тебе когда-нибудь голову? Видно, люди они скорые и решительные.

— Нет, — уверенно ответил он. — Не оторвут, если я не разрешу… А сегодня — это игра такая, — повторил он. — Они искали документ, чтобы знать, что будем делать в воскресенье.

— Узнали?

— Конечно, раз нашли.

— А ты бы его зашифровал еще, для интереса.

— А там нечего зашифровывать. Вот… — Он вытащил из кармана мятый бумажный прямоугольничек, широко закрашенный по краям синими чернилами.

— И это все? — удивился я.

— Да…

— Какой-то тайный знак?

Тогда слегка удивился Ленька.

— Это же флаг отхода. Разве вы не знаете? Это значит, что пора собираться в дорогу. У нас будет поход.

Я не знал, что такое флаг отхода.

— Это буква «П» в международном своде сигналов, — объяснил Ленька. — Такой флаг поднимают на кораблях, когда они собираются уходить в море. Разве вы не видели?

— Леня, — сказал я с укоризной. — Пойми ты, я не видел еще очень многого. Я первый день у моря. Так уж получилось…