Юрий Томин - Борька, я и невидимка Страница 20

– Лично с пузырьками? Плоховато. А вот лично ПеЗе!.. Лично мы, конечно. А лично кому-то – фига.

Стасик Лоскутов – староста и самый заядлый «шестибешник» – пустился на хитрость.

– Какое-то ПеЗе! Такого и слова нет, – сказал он, обращаясь к стенке.

– Есть такое слово, – сказал Костя, обращаясь к той же стенке. – Пе и Зе… Значит – Пу-Зырьки.

И шестой «Г» захохотал, очень довольный. На большую перемену шестой «Г» не вышел. В дверную ручку засунули швабру, и староста Вика Данилова не сказала ни слова, хотя ей следовало выгнать всех из класса. Сейчас было не до соблюдения формальностей. Шестой «Г» обсуждал дела ПеЗе. ПеЗе откроется в мастерской, как только привезут станки. Это было решено. Даже, может быть, он откроется раньше. Ребята уже говорили с Алексеем Ивановичем. Правда, он сказал, что в школе не одни они учатся…

– А на завод кто ходил? – закричали ребята.

– Верно. Вам за это спасибо, – сказал Алексей Иванович. – Только надо и о других подумать.

– Конечно, надо, – сказал Костя. – А на завод кто ходил?

– Ну ладно, – спросил Алексей Иванович, – сколько вам нужно? Сто?

– Не делится, – сказал Костя. – Нужно всем поровну – сто восемь. И, чур, сверла сами вставлять будем…

Алексей Иванович покачал головой. Но тут его обступили девочки. Они заглядывали ему в глаза и говорили всякие льстивые слова: о том, что они его очень любят, что он очень добрый. Они с самого начала поняли, какой он добрый. Если он хочет, они будут ему каждый день гладить галстук.

Алексей Иванович только крякал, слушая такую нахальную лесть. Ребята стояли рядом и удивлялись, что девчонкам прощается такое, чего бы им никогда не простилось. В конце концов Алексей Иванович учитель и рабочий. А бесстыжие девчонки теребили его за рукав и говорили тянучими голосами:

– Ну-у, Алексе-ей Иванович…

И Алексей Иванович сдался. Он пообещал сто восемь первых панелей шестому «Г». А еще он пообещал пока никому ничего не говорить… Это было самое главное.

Никогда еще шестой «Г» не чувствовал себя так хорошо. Они сидели в классе и обсуждали, кого принимать на ПеЗе и кого нет. Шла большая перемена. Швабра, просунутая в ручку двери, дергалась и подпрыгивала. «Шестибешники» ломились в дверь. Они придумали месть.

– Надо принимать, у кого троек нет, – предложила Вика.

Костя подозрительно взглянул на Вику. Он хорошо помнил свои тройки – по ботанике и по поведению.

– Почему это – троек! – сказал Костя. – Надо принимать, у кого двоек нет. Тройку всегда можно случайно получить.

У окна тоскливо переминался с ноги на ногу Дутов. Он хотел предложить, чтобы принимали и с двойками, но боялся, что его опять засунут под парту.

А швабра все подпрыгивала. В дверь стучали ногами и кулаками. Костя подошел к двери и выдернул швабру.

Перед дверью стоял Стасик Лоскутов. Остальные «шестибешники» сгрудились за ним. Они казались очень довольными.

– Чего надо? – спросил Костя.

– Есть загадка, – сказал Стасик. – Тридцать шесть дураков собрали восемь пузырьков. Ответьте на следующие вопросы: что это за пузырьки, кто эти дураки и сколько будет на каждого?

«Шестибешники» дружно вздохнули. Они пол-урока сочиняли эту задачу. Теперь они хотели насладиться. Они вздохнули и закрыли рты, чтобы засмеяться. И в это время Костя захлопнул дверь. «Шестибешники» запоздало хохотали за дверью. Им было не очень весело. С ними даже не хотели связываться.

– А из других классов принимать? – спросил Борька.

– Может, еще из шестого «Б» принимать? – сказал Костя.

– Еще не известно, кто будет принимать, – возразил Борька. – Если Алексей Иванович, он примет.

– Нужно тогда экзамен устроить. Может быть, кто-нибудь только портить будет. Это же настоящие панели, а не игрушечные, – сказал Костя. – А шестому «Б»…

В этот момент опять затряслась швабра. В дверь застучали.

– Постучи лбом, тогда откроем! – крикнул Костя.

– Что? – спросили за дверью.

– Лично лбом постучи! – крикнул Костя.

Костя подбежал к двери, выдернул швабру, и… Костине сердце сжалось и медленно поползло куда-то в низ живота. Перед дверью стояла Елизавета Максимовна.

– Шмель, – сказала Елизавета Максимовна, глядя на портрет Дарвина, – зайди к Вере Аркадьевне. Вера Аркадьевна тебя ждет.

Елизавета Максимовна отступила на шаг и пропустила Костю. Сама она вошла в класс и закрыла дверь.

– Данилова, – услышал Костя, – почему сегодня класс не вышел на сбор аптекарской посуды?

Костя медленно брел по коридору. Вокруг свистела, кричала и топала Большая Перемена. Какие-то счастливые мальчишки жевали бутерброды и дергали девчонок за косы. Счастливые девчонки визжали и делали вид, что им это не нравится, но далеко не убегали.

Счастливые рыбы плавали в аквариумах на подоконниках.

А несчастный Костя приближался к двери с сине-белой табличкой. Он шел и думал о чуде. Ведь бывают же чудеса… Бывают же всякие Хоттабычи и волшебные лампы! Или все это придумано для того, чтобы дразнить несчастных людей? Бывают ведь пожары и наводнения. Почему сейчас нет ни пожара, ни наводнения? Это всегда так: когда нужно – нет. Бывает, что люди неожиданно ломают ногу…

Костя вышел на лестницу и прыгнул через три ступеньки. Но чуда не случилось. Нога осталась цела.

У двери Костя помедлил. Кто-то положил руку ему на плечо. Костя вздрогнул. Рядом стояла Лина Львовна.

– Вызвали?

Костя кивнул.

– Тебе не будет неприятно, если я тоже зайду?

– Все равно, – сказал Костя.

Лина Львовна прищурилась, и Костя вдруг заметил, что у нее очень пушистые ресницы. Глаза, спрятанные за этими ресницами, смотрели сочувственно. И Косте вдруг стало очень тоскливо и жалко себя до слез.

Он осторожно открыл дверь.

– Можно, Вера Аркадьевна? – спросила Лина Львовна.

– Входи, Линочка, – сказала Вера Аркадьевна. – Входи и садись. Привела?

– Нет, – ответила Лина Львовна. – Он сам пришел.

– Ну, ученик Шмель, – сказала Вера Аркадьевна, – ты знаешь, зачем я тебя вызвала?

– Не знаю.

– Тогда давай считать. – Вера Аркадьевна вздохнула. – Будем считать только за последние две недели. Выгнан из класса – три раза. Чуть ли не сорвал пионерское собрание…

Лина Львовна шевельнулась на стуле.

– Ты хочешь что-то сказать, Лина?

– Нет, Вера Аркадьевна, я потом.

– Чуть не сорвал пионерское собрание, – повторила Вера Аркадьевна.

– Я не срывал, – сказал Костя. Он покосился на Липу Львовну. Ведь Лина Львовна знает, что не срывал, почему же она молчит? Они всегда заодно – взрослые!

– Хорошо, мы выясним. Сначала давай досчитаем. Итак, пионерское собрание…

– Я не срывал, – сказал Костя.

– Ты мне дашь договорить? – Голос у Веры Аркадьевны был противный, квакающий. – Итак, собрание. И вот уже сегодня, вместе со всем классом, ты не вышел на сбор аптекарской посуды.

– Мы договорились… – сказал Костя.

– Это еще хуже, – сказала Вера Аркадьевна. – Выходит, вы сознательно не пошли! Что значит «договорились»? А если вы договоритесь не ходить на уроки?

– Мы про это не договаривались.

Костя с тоской смотрел на портрет горниста. При чем тут уроки? И зачем все спрашивать и спрашивать? Почему нельзя просто сказать: «Ученик Шмель, мы исключаем тебя из школы»? Разве обязательно сначала помучить, а потом исключить?

А Вера Аркадьевна смотрела на Костю. Она думала: «Вот стоит ученик Шмель. Я научила его читать и писать. Как быстро он вырос. У него уже – характер. Он уже обо всем имеет собственное мнение. Интересно, что он о нас думает? Например, обо мне. Наверное, что я противная старуха, что мне очень приятно мучить его вопросами. Может быть, он ненавидит меня в эту минуту. И от этого нам обоим трудно. Мне трудно помочь, а ему – понять. Конечно, можно пригрозить. Можно заставить его бояться. Но человек, научившийся бояться о детства, вырастает злым. А злоба – плохой спутник в жизни…»

Вера Аркадьевна задумалась. На какое-то время она забыла о Косте и Лине Львовне. Она смотрела на них, но не видела, погруженная в свои мысли. И только когда Лина Львовна снова шевельнулась на стуле, Вера Аркадьевна спохватилась. Исчезли тысячи лиц, только что проплывшие перед ее глазами. Остались Лина Львовна и Костя.

«Я слишком много вспоминаю, – подумала Вера Аркадьевна. – Слишком много. Наверное, это уже старость».

– Так почему же вы не пошли на сбор аптекарской посуды? Почему не пошел ты, Шмель? – сказала Вера Аркадьевна.

– Мы ходили на завод.

– На какой завод?

– Откуда нам станки привезли.

– При чем здесь станки?

– Они для школы.

– Теперь понимаю, – сказала Вера Аркадьевна уже не таким противным голосом. – Вы ходили на завод обменять станки? Так?

Костя молчал, наклонив голову. Он знал, что будет дальше. Сейчас Вера Аркадьевна спросит: «Разве вы не могли пойти в другое время?»

– А вы не могли выбрать другое время? – спросила Вера Аркадьевна.