Владислав Крапивин - Серебристое дерево с поющим котом Страница 21

Антошка шевельнул спиной под Сениной ладонью и признался еле слышно:

– Искорка сжимается, когда очень плохо… иногда мо­жет сжаться так, что капля становится неживой. На очень долгое время.

– Но не навсегда? – испуганно спросил Сеня.

– Навсегда не бывает. Искорки ведь не умирают. Ничьи. Ни в ком…

– Ты думаешь, и в людях?

– Конечно! Искорка – это ведь душа, она всегда бес­смертная… Живые капли и разумные люди потому и похо­жи друг на друга, что в каждом душа-искорка…

Сеня вспомнил искрящегося крошечного Капа и не сдержал вздоха: “Всё-таки различия очень большие…”

Антошка угадал и эту мысль.

– Не такая уж большая между нами разница, если я так быстро научился быть человеком… Знаешь, я ведь всякие-всякие человеческие привычки в себя моментально воб­рал. Даже… притворяться сумел.

– Как это? В чём?

– Ты думаешь, сразу всё так хорошо было, когда я стал человеком? Я сперва… ну, просто обмер: какой я гро­мадный! И какое всё кругом… не такое, как раньше. Даже показалось, что краски совсем другие. И будто земля вот-вот перевернётся и упадет на меня сверху. И жуть такая… Но я себя пересилил. Потому что иначе все бы огорчились и испугались…

– Ты молодец.

– Когда я с велосипеда брякнулся, стало легче, но всё равно не так, как сейчас… А я себе говорил: “Ты мальчик, мальчик, мальчик. Привыкай, привыкай, привыкай…” Знаешь, когда сделалось совсем хорошо? Когда стал играть с Никиткой…

– А потом… тебе тоже приходилось притворяться? – осторожно спросил Сеня.

– Иногда. На теплоходе. Бывало, что станет грустно, а на­до казаться весёлым, чтобы Егор Николаевич не тревожился… Только уж когда я совсем заскучал, притворяться не смог.

– Это тоже совсем по-человечески…

– У Егора Николаевича из-за меня поездка скомка­лась. Но он вовсе не рассердился. Он хороший… Сеня, я заметил, что хорошие люди гораздо больше похожи на нас, на капель, чем на уу-гы. Хотя уу-гы по своему виду почти как люди, только волосатые…

Сеня смущённо сказал:

– На Земле среди людей тоже есть уу-гы. Много. Хотя и не в шкурах, а в нормальной одежде. Видел ведь сам сегодня по телевизору, что на южной границе делается. Разве это люди? В маленьких стреляют, сволочи. Даже в таких, как Никитка…

– Да, я знаю! – одними губами отозвался Антошка. – Диких уу-гы на Земле много. Но и хороших людей много . И я теперь Землю буду любить всегда…

– Кап… А у вас на Ллиму-зине все хорошие? Ну, среди капель…

– Всякие есть. Особенно среди взрослых. Есть которые не любят маленьких. А есть… даже такие, которые хотят встроить чёрные радуги. Иногда у них получается…

– А зачем… чёрные радуги?

Антошка опять шевельнул спиной.

– Трудно понять… А зачем химкомбинат, который травит воздух и траву? И ещё тысячи таких же? Вроде бы каждому ясно, что один вред, а всё равно…

“Значит, и у вас там не сплошная радость”, – подумал Сеня. И спросил:

– А кем ты хочешь сделаться, когда станешь большой? Чем будешь заниматься?

– Не знаю ещё… Может, буду строить магнитные кап­сулы – такие, чтобы в них за один миг на край Галактики и обратно… Или с маленькими каплями возиться. С ними интересно. Они на Никитку похожи… А вообще-то…

— Что?

Антошка рывком повернулся набок. Взял Сенину ладонь в горячие пальцы. Признался:

– Есть самое-самое желание… Оно ведь у каждого есть, в ком искорка… Да?

– Наверно… У тебя оно какое, Кап?

– У нас, у капель, главное дело – строить над плане­той радуги. Чтобы все смотрели и радовались. Потому что радость – это самое основное в жизни… Но радуги долго не бывают – они ведь из капель. Разлетелись капли по своим делам, и радуги нет… А я хочу, чтобы радуга оста­валась надолго. Вот построили мы её, сами отлетели в сто­рону, а она – на месте…

– Разве так может быть?

Антошка вздохнул:

– Большие капли говорят, что не может… Но вот Маркони же научился делать такое, во что взрослые не верят. Может, и у меня получится. И тогда…

– Что? – нетерпеливо сказал Сеня.

– Я построил бы над Ллиму-зиной громадную радугу. Не дугу, а полный круг. А в нём – ещё и ещё. И в каждом по сорок цветов…

– В радуге же только семь!

– Это человеческий глаз видит семь. А вообще-то спектр бесконечен… А этот главный круг пересекался бы с другими кольцами и дугами. Они соединялись бы друг с другом как мостами. Целый разноцветный город… И он бы не исчезал, а только время от времени изменял свои краски и узоры…

Сеня промолчал, позавидовал тихонько и сказал уве­ренно:

– У тебя, Кап, это обязательно получится. Ты всё так здорово придумал… А у меня вот в голове полная каша. Не знаю, что из меня выйдет.

– Из тебя выйдет писатель, – уверенно заявил Ан­тошка. – У тебя замечательные рассказы. Егор Николае­вич на теплоходе давал мне читать ваш клубный альманах, твои рассказы лучше всех.

– Чушь, – сказал Сеня искренне и грустно. – Это и не рассказы даже, а так… упражнения фантазии.

– Ну, что ты! Я читал и хохотал. О профессоре с три­надцатью хвостами…

– Вот именно что хохотал… Думаешь, это трудно при­думать? Тринадцать хвостов, бабка на электронной метле или змей-горыныч, который вздумал участвовать в шахмат­ном турнире… Про такое сколько угодно можно насочи­нять. А зачем?.. Вот если бы написать что-то, чего люди никогда не читали… И что-то разгадать… Ну, про беско­нечность и про Вселенную: зачем она на свете? И зачем мы?.. Кап, а может, мы затем, чтобы во всей Вселенной построить громадную радугу?

– Может быть… – откликнулся Антошка. – Но, Се­ня… Когда люди твои рассказы читают, они ведь смеются и радуются. Правда! Значит, ты сделал капельку радости. А общая радуга – она ведь из множества капелек и состо­ит. Значат, ты не зря…

– Не знаю, – сказал Сеня, – та ли эта капелька…

Сеня Персиков ничуть не притворялся, когда говорил Антошке о своих печальных сомнениях. С недавних пор он и правда разлюбил свои рассказы. Он понимал, что на­учился сочинять их умело, так, чтобы взрослые члены клу­ба “Рагал” аплодировали. и восхищались. Ну а дальше-то что? Не этого Сене хотелось. Он мечтал написать такое, что хоть на миг заставило бы людей забыть о ежедневных заботах и понять что-то большое, главное… Но что? Этого главного Сеня пока и сам разгадать не мог. Ощущал толь­ко, что оно есть. Громадное, тревожное, хранящее все раз­гадки жизни… Он это чувствовал, но словами объяснить не мог. Ни Антошке, ни даже себе.

Поэтому с мая Сеня не брался за тетрадку и карандаш. Просто жил, как вся компания друзей с улицы Гончарной. Тем более что случилось чудо, отвлекающее от печальных мыслей, – появился среди друзей Антошка…

Кстати, может показаться странным, что компания сло­жилась такая пёстрая по возрасту и характерам. Скажем, что общего между семиклассником Матвеем и Уками (не говоря уже, что сами-то Уки совсем разные)? Или между Сеней Персиковым и Маркони? И как затесалась в это мальчишечье общество Варя?

Но тут всё дело в обстоятельствах. Во-первых, все жили недалеко друг от друга, в одном квартале. Были знакомы с младенческих пор. Матвей и Маркони даже ходили в одну группу детсада, хотя Маркони был на год старше Сени. Варя и Сеня учились в одном классе. Андрюша был Варин двою­родный брат, и ей приходилось за ним присматривать, пока не подрос. А он подрос, но по-прежнему любил ходить за Варей по пятам, так и оказался на Марконином чердаке. За ним и Пека с Оликом. А Варя познакомилась с Маркони поближе, когда взрослые мастера отказались чинить сгоревший телеви­зор и ребята посоветовали Варе обратиться к известному на всю округу юному технику. Варя как восхитилась в тот день талантами Маркони, так это восхищение и носила в душе. И наверно, не догадывалась, что с некоторых пор такое же вос­хищение, только ещё более сдержанное и тайное, носит в себе Сеня. Восхищение Варей, а не Маркони…

Варя была не то чтобы красивая, но очень милая. Именно это слово повторял Сеня про себя. Особенно когда Варя одевалась не по-мальчишечьи, а приходила в красном с белыми горошинами платье, в красных же туфельках и с вишневыми шариками-сережками… Жаль, что одевалась она так совсем не ради одноклассника Персикова… И ка­жется, не читала его рассказов.

Кстати, литературная слава вице-президента Сенечки ни для кого в компании друзей не играла никакой роли. Подумаешь, рассказы! Матвей сочинял, например, песни и не раз выступал уже на школьных концертах. Варя умела лепить глиняную народную игрушку, и её работы были на районной выставке. Двоюродный братец Андрюша считался весьма способным учеником в художественной школе. Та­ланты других Уков не проявлялись пока столь ярко, но всё было впереди. А про Маркони и говорить нечего.

Так что Сеня был здесь “на общем уровне”. Ну и слава Богу, он и не хотел иного. И ничуть не обиделся на про­звище Абрикос, которое получил от Матвея при первом знакомстве. Варя тогда сказала, что в классе зовут Сеню Персиком, а Матвей заметил: